Очевидное в стиле Вонголы

Тсунаеши открыл измученные, воспаленные глаза. Судя по часам, прошло всего сорок минут. За окном еще темнела ночь, до рассвета было далеко. Тяжелая, напряженная ночь. Днем Тсунаеши представлял собой идеального воспитанника Реборна: молодого Десятого, принимающего бразды правления семьей у предыдущего поколения, еще не совсем уверенного, но собранного, решительного, готового к своей нелегкой миссии, руководящего полными энтузиазма Хранителями. А ночью, стоило только закрыть глаза, вновь оказывался в больнице. Автоматные очереди, крики рожающей Киоко, которая хотела бы сбежать, повинуясь инстинктам, но не могла, скованная болью схваток, треск пламени и запах горелого мяса, отбивающий навсегда любовь к хорошо прожаренным стейкам. Он сражался, отдавал приказы, молился, чтобы помощь пришла поскорее, чтобы у него с ребятами хватило сил продержаться — слишком уж подготовленными пришли противники, желающие искоренить Вонголу раз и навсегда. А после, в тишине послевоенного пространства, заполненного телами, горящими частями автомобилей, раздался громкий крик новорожденного. Он знал, что с каждым днем выглядит все хуже, но ничего не мог с собой поделать. К концу школы они с Киоко решили остаться друзьями, мафия против воли изменила каждого, однако на выпускном, под влиянием алкоголя, вспомнили былое и провели вместе ночь, не оставившую даже нормальных воспоминаний. Именно тогда Киоко забеременела. Они пытались построить отношения, совместную жизнь, но Тсунаеши должен был вскоре улетать в Италию, а Киоко не желала покидать Японию. Беременность разрушила все ее планы, девушка не сердилась на ребенка, не ненавидела его, но огорчалась, и разве мог Тсуна винить ее за подобное? Она не походила на Саваду Нану, не могла и не хотела быть домохозяйкой, вечно ждущей своего супруга. Роды под пулями оказались последней каплей, Киоко знала, кому на самом деле принадлежит ребенок, знала, что если привяжется до конца, полюбит, то потом будет страдать всю жизнь и заставлять семью беспокоиться о ее безопасности, как происходило это с Наной. Поэтому сама попросила стереть себе память. Десятый всегда будет чувствовать свою вину перед ней. Тсунаеши посмотрел на сына, спящего посреди огромной кровати Дечимо. Что бы ни происходило, любовь к этому, пока безымянному существу стала еще одной константой в жизни молодого босса. Он любил сына и желал дать тому все самое лучшее. Если малышу уготована участь следующего босса, то Тсунаеши даст ему самую лучшую Семью на свете, которой могли бы гордиться и он, и Примо. Вот только Десятый не мог спать. Ему повсюду мерещились нападения, в ушах стоял грохот выстрелов, а сердце заходилось в тревоге за сына, ребят, Киоко, которая уже не помнила о ребенке, жила далеко-далеко с каким-то парнем. Дверь едва слышно приоткрылась, и Тсунаеши против воли напрягся, готовый отбиваться, но расслабился, когда увидел знакомый силуэт в темном деловом костюме, со шляпой и хамелеоном. — Не спишь, Никчемный? — Аркобалено, быстро повзрослевший вопреки всем прогнозам, ужасно гордился своим внешним видом и производимым впечатлением. — Не спится. — Ребенка можно было бы оставить няне. — Прости, — Тсуна покачал головой. — Не получается… не доверяю. Наверное, просто ее не знаю. — Она, между прочим, еще Занзаса воспитывала. Тсуна выгнул бровь. — Ты же понимаешь, что после этого я точно ей ребенка не оставлю? Реборн негромко рассмеялся, подошел к кровати и улегся на свободном краю, беспечно скинув дорогие туфли на ковер. Малыш едва слышно посапывал между мужчинами. У Тсунаеши наверняка полыхали бы уши, если бы он не устал так сильно. — Ты все еще не дал ему имя? — Никак не могу выбрать. — Иэясу? — Точно нет. Не хочу, чтобы в нем видели кого-то другого. Тсуна вздохнул. Даже в присутствии учителя не получалось расслабиться. Он все еще был на поле боя, все еще хотел сорваться в самоубийственную атаку, все еще… — Ты ведь знаешь, что я сильнейший? — Да. — И что самый лучший киллер в мире? — Ты говорил об этом не раз. — Что всегда сплю чутко и метко стреляю? — Ага-а-а… — Тогда спи, Никчемный Тсуна! Жесткая рука с силой уткнула его в подушку, с которой Тсуна не смог подняться. Веки налились тяжестью, глаза сами по себе закрылись. Всю ночь молодой босс проспал без кошмаров, словно для спокойствия ему не хватало еще одного дыхания рядом. И даже когда малыш перебрался на постоянное жительство в детскую, сосед по кровати никуда не делся. Как и его хамелеон.

***

— Доктор Шамал… — Мужчин не лечу. — Я знаю, это вы стирали информацию о Реборне. Не могли бы тогда подсказать его истинное имя? — Врачебные тайны не раскрываю. — Никак не получается выбрать имя ребенку. Шамал помолчал немного, а затем вздохнул. — Ренато.