Кровавый Принц

Ужин сегодня подавали в большой гостиной. В камине полыхал огонь, в воздухе носился сладковатый запах пряностей, а тяжёлые шторы из красного бархата надежно ограждали нас от холода осеннего вечера с его промозглым ветром и дождём, стучащим по крыше. Этот вечер можно было назвать семейным: мы собрались за круглым столиком впятером. Я, Алиса и Томас Шарп, Ева Грин и её престарелый отец. Совсем недавно я узнала, что семья Грин имела тесную дружбу с хозяевами дома, их объединяли общие вложения, частые встречи, прогулки и даже, как говорила одна из кухарок, с которыми я иногда просиживала за чашечкой чая, хоть это и не нравилось Алисе, Дом Грин и Шарп объединяла общая кровь, но такая дальняя, что проследить родственные связи было почти невозможно. Для нашего небольшого приёма я выбрала тёмно-синее платье с высокой талией и кружевами мягкого бежевого цвета, к которому прилагалась меховой накидка, подаренная покойным мужем. Теплые цвета всегда шли мне, приятно оттеняя лицо и подчеркивая глаза. Еду подали в 7 часов: жареное мясо с травами, на бронзовых подносах аккуратно расставили в центре стола. К нему принесли глинтвейн в невысоких бокалах из толстого стекла, он приятно обжигал горло, согревая изнутри. Многочисленные закуски, сладкое и фрукты. Я устроилась в любимом кресле, спиной к камину, а Алиса села рядом, пододвинув к себе пуфик для ног. Остальные расположились напротив. Господин Шарп-дальше всех. Сегодня он был мрачным: смотрел стеклянными глазами в одну точку, морщил лоб и совсем не принимал участия в разговоре. Мне показалось даже, что ему совершенно невыносимо находиться здесь, но причины такого поведения я не знала. — На улице так холодно. Осень наступила слишком неожиданно, вы не находите, мистер Шарп? — пробасил Джеймс Грин, — Эта погода просто сводит меня с ума. Бессонница замучила, как вы понимаете, кости болят. — Очень прискорбно, — вежливым, но полным безразличия голосом, ответил Томас, заслужив недовольный вздох Алисы. — Да. Я ведь не молодею. А вот ваш отец… — Мясо приготовлено потрясающе, — спасая нас от долгих старческих размышлений, заметила Ева, — Что это за приправы, леди Шарп? Что-то из старых запасов? — Даже не знаю, — Алиса улыбнулась, –Стоит поговорить с поваром. — Буду вам очень благодарна. Вкус Божественный. Наслаждаясь приятной обстановкой, мы потягивали горячее вино, обсуждали некоторые новости, проблемы финансирования школ и множество разных вещей, о которых и можно поговорить лишь в узком кругу. Через несколько часов речь зашла о старинных легендах, и тут Ева призналась, что слышала где-то рассказ об ожерелье госпожи Инессы Шарп, жившей здесь много лет назад. — Она приходилась вам бабушкой, леди Шарп? — спросила она, мило улыбаясь. — Что вы, конечно, нет. Инесса Шарп жила здесь ещё задолго до рождения наших родителей, и умерла далеко отсюда. Но вот её ожерелье, вы правы, находится здесь, — улыбнувшись, сказала Алиса. — Неужели?! — Ева, почему-то, покосилась на меня. — Да, — ответил Томас, неожиданно присоединяясь к разговору, — Это украшение считается семейной реликвией и хранится в покоях моей сестры уже много лет. — Правда? — удивился Джеймс. –Ни разу не видел, что бы вы его надевали, Алиса. С ним, наверняка, связана кровавая история? — К сожалению, нет, — покачала головой леди Шарп, — Это самое обычное ожерелье, стоимостью более, чем два наших имения. Камни, которым оно украшено — самые яркие рубины нашей страны. Оно слишком тяжёлое, чтобы надевать его на шею. Леди Инесса была очень крепкого телосложения, но мне оно, увы, не подходит. Моя покойная мать всегда любовалась им, я могу приказать принести украшение сюда. — Это украсило бы наш вечер, госпожа Шарп, — ответила Ева. Тут же наверх была отправлена экономка, а все собравшиеся в предвкушении затаили дыхание. Служанка вернулась быстро, в руках она держала большую чёрную шкатулку, на её крышке были выгравированы два за́мка, они стояли, похожие как зеркальные отражения, и отличались только количеством башенок, а под ними развивался флаг с гербом семейства Шарп. Экономка поставила шкатулку на стол и открыла крышку. Внутри было пусто. Мы все ахнули. — Что это такое?! — Алиса вскочила с кресла, — Куда ты его дела?! — Г-госпожа…– голос экономки дрожал, — Я не трогала его, я ведь только сейчас открыла шкатулку, я не брала его! Я клянусь вам! Не брала! — Давайте все успокоимся, — Томас покачал головой, — Когда ты видела ожерелье в последний раз? — спросил он, обращаясь к сестре. — Сегодня утром.Тара чистила камни при мне, а потом положила его обратно. Я сама убрала шкатулку в стол, — испуганно ответила Алиса. — Ещё сегодня утром оно было здесь. — Значит, — развёл руками Шарп, — Его украли днём или ближе к вечеру. Это сделал кто-то из находящихся в доме. — Но почему? — вмешалась я, — Разве в дом не мог проникнуть вор? — Нет, Анастасия, не мог. Посмотрите на улицу: в такую бурю ни один человек не выйдет из своего жилища. — Возможно, он на это и надеялся. Чтобы никто не искал среди посторонних. –Мне было жалко Алису, она выглядела такой расстроенной, что хотелось немедленно бежать и искать вора самой. — В таком случае, — не согласился Томас, — Остались бы мокрые следы, грязь и разводы. Ты видела что-то подобное? — он повернулся к экономке. — Нет, господин, ничего, — ответила женщина. — Что же, как это не прискорбно, но ожерелье взял кто-то из вас, потому что мне оно ни к чему, — он надменно улыбнулся, — Загадка решена. Обыщите все комнаты в поместье и соберите всех слуг, а я, с вашего позволения, откланяюсь, меня совершенно не прельщает тратить вечер на такие пустяки, — и он, одернув рубашку, поднялся из-за стола. Выходя из комнаты Шарп задержал на мне взгляд, нахмурился, и, не оглядываясь, ушёл. — Я не собираюсь открывать вам двери моей комнаты, — недовольно произнёс Джеймс Грин, — Это низко –обыскивать своих же гостей. — У нас нет выбора, — ответила Алиса. — Пока вы в моём поместье — хозяйка здесь я, поэтому показывайте свою комнату, мистер Грин. На обыск ушло около двух часов, проверили почти все жилые комнаты. Слуги, белые как полотно, носились туда-сюда, поднимали шкафы, рылись в ящиках. Но ничего не нашли, и мне не показалось это странным, потому что с самого начала я не верила, что кто-то из гостей или домашних мог взять украшение. Ни один из людей Шарп на такое не способен. — Это невозможно…– грустно сказала Алиса, — ожерелья нигде нет, не могло же оно испариться. — Леди Шарп, но ведь мы не обыскивали комнату Анастасии, правда ведь? — ухмыльнулась Ева, — Это несправедливо. — Комнату Пташки? –растеряно спросила леди Шарп, — Зачем? — Моя дочь права. Мы обыскали все комнаты, кроме комнаты леди Романовой. Это упущение с вашей стороны, — заговорил мистер Грей. — Да, наверно… Анастасия, идём, надо посмотреть и твою спальню. Меня как громом ударило. Конечно, я понимала, что это всего лишь формальность, что никто меня не подозревает, но на душе всё равно стало гадко. И я покачала головой: — Мне незачем брать ожерелье. Я не хочу, чтобы меня обыскивали, как преступника. Если вы не доверяете моим словам, то… — Ну что ты, я тебе верю, — Алиса успокаивающе коснулась моей руки, — Конечно, ты не брала, но надо уважить гостей, они же от меня не отстанут, — добавила она шёпотом. Я, скрепя сердце, согласилась. Мы молча подошли к моей комнате, я открыла дверь и зажгла свечи. Ева начала отодвигать ящики, прощупывать кровать. — Вы ещё не закончили? — удивлённо поинтересовался Томас, появляясь в дверях. И в этот момент раздался победный голос Евы: — Я нашла, господа, смотрите! — она держала в руках поднятую подушку, а на кровати, в складках простыни, горело рубиновым огнём пропавшее ожерелье. Все повернулись ко мне. — Воровка! — злой голос Евы звенел у меня в ушах, — Я видела её сегодня наверху, когда вы были в отъезде, — она протянула Алисе украшение. — Я сразу поняла: что-то не так. Алиса стояла, не шелохнувшись. — Пташка? Зачем ты взяла его? Зачем? — голос дрогнул. — Алиса, я не брала, я. Я не знаю, откуда оно здесь! Я не трогала его! — мне было страшно. Я металась от лица к лицу, но все они смотрели с отвращением, у всех были написаны одни и те же мысли. — Как ты могла?! Анастасия? — снова заговорила Алиса. Лучше бы она ударила меня, закричала или выгнала. Но она просто смотрела, смотрела с разочарованием. Этот взгляд вгрызался мне в душу, я не могла его терпеть. С криком я кинулась к дверям. Я ненавидела их. Ненавидела каждый вздох, каждое слово, а вслед мне нёсся смех Евы. И только тогда меня осенило: она знала. Она знала всё с самого начала. Это она подкинула мне украшение. Только сейчас до меня наконец дошёл смысл всех сказанных ей сегодня слов, всех её взглядов. Она специально завела разговор про ожерелье. «Я всегда получаю то, что хочу.» Грин подставила меня, опозорив в глазах Алисы и… Томаса. Всё из-за того танца, из-за его внимания. Но разве я виновата? Ноги несли меня вперёд, через двери, коридоры и залы я вылетела на улицу под дождь. Что было дальше, я помню смутно: с неба лилась вода, застилая мне лицо, перемешиваясь со слезами. Волосы растрепались, грязь забрызгала платье, но я всё неслась дальше, дальше, дальше от этого места. Остановилась я не скоро. Вокруг было поле, изъезженная дорога, с колеями. Дождь усилился, моя одежда промокла насквозь, а я замёрзла. Туфли потерялись где-то во время бега, и мягкая размытая земля хлюпала между пальцами. Сейчас я снова вернулась к началу. К тому моменту, когда пьяный отец выгнал меня из дома. Это было так давно, столько лет прошло с тех пор. Тогда тоже стояла осень и дожди не прекращались неделями. Я шла голыми ногами по земле, воздух пах прелой листвой и деревенской грязью. Мне было холодно, как сейчас, я дрожала. Но в ту ночь мне суждено было найти защитника, человека, который вытащил меня из пропасти. Который заботился обо мне… Он бы не обвинил меня, он бы не позволил мне рыдать в одиночестве, стоя посреди поля. Но его больше нет. Я была одна, одна во всём мире. Одна против всего мира. Я так и стояла под дождём, когда со стороны леса, виднеющегося вдали, раздалась смачная ругань и ржание коня. Вот теперь я окончательно поняла, где оказалась: ночью, в поле, под дождём, в полном одиночестве и без средств защиты. Я оглянулась в поисках палки, но вокруг валялись лишь мелкие камешки и сучки. Голоса всё приближались. Я дернулась, ища глазами укрытия, любую кочку, но так ничего и не нашла. Отошла на обочину, сгорбилась, изображая старуху. — А как я её, а, видел? Выбил дурь из девки, — мужчина разразился грубым лающим смехом, — Она меня из всех запомнит. — Она запомнит, как ты ей платье заблевал, — отозвался второй. — Зато она его сняла, — и снова пьяный булькающий смех. Я вся мысленно сжалась, но продолжала медленно брести по дороге. Топот лошади приблизился и над самым ухом раздался веселый голос: — Ты смотри! Какая птичка одна гуляет. Здесь вам не сад королевский, — мужчина заржал. — Жак, покажи ей, что это не сад, ну покажи, — он икнул и чуть не свалился с коня. Другой, немного трезвее, вывалился из седла и подошёл ко мне. Сил бежать не было, и я просто подняла голову, глядя ему в глаза. Я осознала, что убью, если эта вонючая тварь тронет меня хоть пальцем, я задушу его голыми руками. Видимо, в моём взгляде отразилось то, что лежало на душе, потому что мужик вдруг отшатнулся, и, будто извиняясь, спросил: — А ты с кем гуляешь, девочка, с кем? Ночка холодная, Жак бы тебя до деревни довёз. Жак хороший, — он чихнул, — Жак любит девочек. Я отшатнулась. — Она со мной, — спокойный голос совершенно выбил меня из колеи. Невозможно было представить, что его хозяин находился здесь. Здесь и сейчас. Томас Шарп оттолкнул пьяного Жака, и тот выхватил тупой, обмотанный бечёвкой, нож. — Не стоит, — в руке Томаса поблёскивал револьвер, — Я даю вам минуту, чтобы убраться отсюда. — Его хриплый голос зловеще дрогнул, — Время почти истекло. Топот удаляющихся коней был ему ответом. — С тобой всё в порядке?! О чем ты только думала? — воскликнул он. Я взглянула в его глаза, и с удивлением обнаружила там страх. — Ты выскочила в ночь одна. Боже, ты же вся промокла, — я не поняла, как оказалась в седле, а крепкие руки держали меня, не давая упасть. — Если ты сделаешь так ещё раз, я убью тебя сам, — он разъярённо смотрел на меня, — Запомни, твоя жизнь больше не принадлежит тебе. Запомни это, пташка. Дальше всё было как в тумане. Мы ехали по дороге, то галопом, то переходя на рысь. Дождь почти кончился, тучи медленно расплывались, открывая дорогу огромной луне. Лошадь поднимала тучи брызг, попадая в лужу, и капельки грязной воды играли в свете луны как маленькие камешки. Я вспомнила. — Ожерелье… я не брала его, Томас! — первый раз я назвала мистера Шарпа по имени. — Я знаю, — его голос успокаивал. Он верил мне, он приехал за мной, как тогда, в ту ночь Антуан спас меня… Я больше не была одна. В ближайшей деревне Томас нашёл гостиницу, категорически отказавшись ехать в поместье. Комната была теплой, в ней потрескивал огонь, мягкий ковер скрадывал шаги. Я не помнила, как добралась туда, кажется, Шарп нёс меня на руках. Одеяло было шершавым и сухим, подушка встретила мою голову ласковыми объятиями. Пролежав несколько минут, я открыла глаза. Шарп сидел тут же, рядом с кроватью, и смотрел на меня. — Что-то случилось? — с беспокойством спросил он. Я покачала головой. — Спи, всё хорошо, я посижу здесь, — сказал Томас. — Ты не уйдёшь? — тихо спросила я. — Нет, больше не уйду. Никогда. Спи. Стало спокойно, впервые за долгий год мне было хорошо. Я уснула.

***

Что-то тёплое коснулось щеки, пробежало по руке, забралось в волосы и устроилось на макушке. Я открыла глаза: сквозь щель в раме окна в комнату пробрался первый солнечный лучик. Он разбудил меня. Внутри светлого столба танцевали пылинки: они то падали вниз, то резко поднимались, вздрагивая от моего дыхания. Одеяло сбилось в кучу и лежало сверху бесформенным комком. Несколько минут я просто наслаждалась тягучей тишиной, какая бывает только по утрам до того, как все проснуться, а перевернувшись на спину — задумалась, и вот тут на меня словно ведро воды вылили: я вспомнила вчерашний день, ожерелье, дождь, как бежала по дороге. Вспомнила Томаса. Где он? В комнате было пусто. Сбросив на пол подушку, я вскочила с кровати и бросилась к выходу, чуть не столкнувшись с Шарпом лбами. Он как раз открыл дверь и теперь в недоумении стоял на пороге. Я не знала, как вести себя, как обращаться к нему, но, прерывая неловкое молчание, Томас заговорил сам: — Доброе утро, я рад, что вы уже встали. Лошади готовы, и я считаю, что нам необходимо вернуться в поместье. — Но… — Не беспокойтесь, вчерашний инцидент полностью исчерпан. Вас больше ни в чём не подозревают, а настоящий виновник готов принести свои извинения, и если мы поторопимся, то успеем до того, как Леди Грин заберут представители Скотленд-ярда. — Что? Как ты… вы узнали? — У вас, Анастасия необычайно стойкие духи. Я не знаю, чем вы занимались в комнате моей сестры, но в том, что вы не брали ожерелье, я полностью уверен. Как только вы уснули, я отправил письмо в имение. — Она хотела подставить меня… — тут я поняла, что не пользуюсь духами — у меня аллергия, начинаю чесаться, и кожа покрывается красными пятнами. — Я знаю, но ей, к сожалению, это удалось. И хоть правда выяснилась довольно скоро, вам пришлось многое пережить. Он говорил сухо и слишком официально, так что я окончательно запуталась. Сегодня Томас был другим человеком, изменилось всё: выражение глаз, речь и походка. Он будто снова взял себя в руки, вернувшись в обычный образ, который видели все. И я чувствовала себя необычно, потому что знала его настоящим, и каких-то несколько часов назад он ещё был Томасом, а не господином Шарп. Мы тут же выехали домой. Мне предоставили сухое чистое платье простого деревенского покроя, как я носила много лет назад. Кожи снова коснулась грубоватая ткань, и я почувствовала себя лучше, как будто напоминание о прошлом придало мне сил. Лошадь, спокойная неповоротливая кобыла, постоянно отставала от жеребца мистера Шарпа, и мне приходилось понукать её несколько раз в минуту. — Господин Шарп? — я подъехала ближе, — Так вы, изначально, знали про Еву? Зачем вы дали ей подставить меня? — Я всегда знал, что вы не могли взять украшение. Но у меня не было имени вора, он должен был проявить себя, и леди Грин это сделала. — Но как? — Я бы не хотел возвращаться к этой теме, — Томас нахмурился, — Но, поверьте, наш разговор она забудет не скоро. Последняя реплика прозвучала уж слишком зловеще, и я замолчала, погрузившись в свои размышления. Раздумывая над словами Шарпа, я даже не заметила, как мы подъехали к дому. Конюх принял от меня поводья, помогая спуститься с лошади. Со стороны веранды послышался шум, и оттуда, в домашнем платье, непричесанная, с заплаканными глазами, вылетела Алиса, и, не обращая внимания на грозный взгляд брата, заключила меня в объятия. — Пташка! Ты вернулась, как же хорошо! Я так волновалась, прости меня, прости, что не поверила тебе, но ведь…ведь я даже подумать не могла! Ты меня так напугала, выбежала на улицу, ночью, ох пташка. Поток слов и извинений обрушился на меня как водопад, а я, улыбаясь, пыталась объяснить Алисе, что не сержусь, что понимаю её, что со мной всё в полном порядке, хоть это и было неправдой. В первый раз я видела, чтобы она пренебрегла всеми известными приличиями, и от этого на душе стало тепло. Завтрак мне принесли в комнату, нагрели воду для ванны, подготовили платье. Жизнь медленно возвращалась в привычное русло, и только одно не давало мне покоя. Кем же для меня был брат Алисы: Томасом или мистером Шарпом? Весь следующий день меня преследовала вялость. Я отказалась от завтрака, не пришла на обед, и целый день просидела в комнате. Алиса с самого утра умчалась на очередную встречу, Томаса я тоже не видела. Днём прибегала Тара, принесла новые книги, которые экономка заказала для меня в городе. К вечеру стало плохо. Я не сразу осознала, что у меня температура: сначала укуталась в бурку, потом подтянула одеяло под самый подбородок и всё продолжала читать. Но мысли бродили слишком далеко от книги, и, чтобы хоть немного вникнуть в происходящие там события, мне приходилось перечитывать некоторые предложения по три-четыре раза. «Твоя жизнь тебе больше не принадлежит» «Я не уйду, никогда» Слова плавали в моём сознание, окрашиваясь всевозможными оттенками, сплетаясь в замысловатые узоры, они мешали мне сосредоточиться, и я поняла, что брежу. Сил не было даже повернуться на бок и снять бурку, в которой мне было теперь безумно жарко. Во рту появился неприятный привкус, а горло распухло и горело. В висках как будто засел маленький дятел и стучал, стучал, стучал… Совсем стемнело, а зажечь свечу никто не приходил. Тара, наверняка, заболталась с горничными, но сердиться тоже не хватило сил. Безумно хотелось пить, губы запеклись и потрескались, каждый вздох давался с трудом. Горячка? Кончено, я же бежала под дождём? Или ещё бегу? Меня трясли за плечи, но открывать глаза совсем не хотелось. Ведь я была дома, у камина, Антуан не любит, когда я поздно ложусь спать. Кажется, огонь был уже не в камине, а в нём плясал соловей, он пел и говорил Алисиным голосом, называя меня пташкой. Я говорила ему, что это он птица, а я человек, но слова соловей продолжал петь. Я смогла разлепить веки. Надо мной склонились испуганные лица, но я их не знала. Страх вспыхнул в голове и растёкся по телу неприятными липкими щупальцами. — Нана? — надо мной склонилось лицо леди Шарп, — Что с тобой? Что случилось? Она редко называла меня так. Давно, ещё в первые месяцы нашего знакомства, я сказала ей. Сказала, что мама всегда звала меня Наной, кажется, Алисе понравилось, и она сказала, что это красиво. Даже думать сейчас было сложно. — Горячка, — хриплый, незнакомый голос, — Сделать мокрую повязку, менять каждые полчаса. Обильное питье и полный покой. Пусть кто-то всегда дежурит возле кровати. Он говорил что-то ещё, но я не слушала, передо мной опять прыгал соловей, и мне ужасно хотелось его поймать. Я не знаю, сколько времени пролежала в беспамятстве. Но, когда снова открыла глаза, то никого не увидела. В комнате было совсем темно, и только в камине тлели угли, вспыхивая красными огоньками. В коридоре кто-то ходил. Казалось, что жар спал и мне стало лучше, я откинула одеяло и хотела, было, встать, но чья-то рука уложила меня обратно. Я вскрикнула. — Всё в порядке, но тебе ещё рано вставать. — Мистер Шарп? — я сглотнула. — Что? — Я… просто не думала, что вы из тех людей, кто будет сидеть у постели больного. В темноте послышался недовольный вздох. — Для тяжело больной, Анастасия, вы слишком разговорчивы. Если вас пугает моё общество, я с удовольствием позову сестру. — Нет, нет, не надо. Простите… Повисла тишина. Слышно было, как за окном шумят, сгибаемые ветром деревья, начинался дождь, а ведь вчера была замечательная погода. Мы всё молчали, когда дверь открылась и вбежала Тара. Она заметалась в поисках свечи, когда её оборвал злой голос Томаса. — Мне кажется, ты присутствовала при осмотре врача, разве нет? — Господин Шарп?! — девушка замялась. — Всех удивляет моё нахождение здесь, — он вздохнул, — Ну, а меня удивляет твоё отсутствие. Я помню, как моя сестра приказала сидеть здесь, не отходя ни на минуту. Тебя не было около часа, скажи, что мне мешает сказать об это Алисе? — Н-ничего. Но я ведь поставила воду и повязку, я сказала на кухне, чтобы они зашли, пока меня не будет… — Так что же так отвлекло тебя от прямых обязанностей? — Я задержалась, простите, больше такого не повториться… — Отвечай на мой вопрос! — голос Томаса звенел от ярости, — Я задал вопрос. С кем и куда ты ходила? — Я была с Гордоном… Он… — Гордон. Значит, конюх. Я прикажу высечь обоих, а теперь позови леди Шарп, пусть она занимается лечением. Ну, иди! Девушка выбежала из комнаты, и я услышала её удаляющиеся рыдания. — Вы слишком жестоки, мистер Шарп! — я приподнялась с подушек, — Она ничего не сделала. — Это, по-вашему, ничего? Она бросила вас, позволив мучиться, никто бы не позвал на помощь, если бы что-то случилось. Никто. Вы бы умерли в полной тишине за закрытой дверью. — Как будто это кого-то волнует и кто-то бы заметил мою смерть… — прошептала я, но была уверена, что он расслышал потому, как он сжал руки. Он не ответил, но продолжал сидеть в кресле, явно обдумывая мои слова. Через пару минут пришла Алиса, она сердито посмотрела на брата, ласково улыбнулась мне и потрогала повязку. — Сколько ты сидишь здесь, Томас? У тебя не возникло мысли сменить компресс? — леди Шарп повернулась к нему, — Он же сухой. — У меня нет времени, — голос снова стал холодным и спокойным, — Я потерял кучу времени, прошу меня извинить, мы поговорим позже, — он кивнул сестре, но, выходя, всё-таки обернулся, — Я хочу чтобы вы не волновались, и выздоравливали как можно скорее. Я никогда не бываю жесток по отношениям к слугам, и не только к ним. С девушкой и этим уборщиком в конюшне ничего не случится. Но их ждет серьёзный выговор, я надеюсь, — он стрельнул глазами в сторону Алисы и покинул комнату. Она выглядела озабоченной. — Ты себя лучше чувствуешь? Сейчас я намочу повязку, — и Алиса продолжила хлопотать вокруг меня.

***

На моё выздоровление ушло около двух недель. Всё это время Алиса порхала надо мной, как наседка, мне казалось, что в ней неожиданно проснулся материнский инстинкт, и тут только я подумала, что даже не знаю, сколько ей лет. Она была из тех людей, по которым просто невозможно определить возраст внешне. И леди Шарп можно было дать как 20, так и 30 лет. А, может быть, она моя ровесница? Понять было невозможно, поэтому, когда она пришла проведать меня шестой раз за день, я неожиданно спросила: — Алиса, а сколько ты уже живёшь тут? — Сколько? — она нахмурилась, — Думаю, достаточно. Почему тебе интересно? — Я поймала себя на мысли, что не знаю, сколько тебе лет… Прости, если спрашиваю. — Ничего, всё в порядке. Мне уже 25, как видишь, я посвятил себя делам и семейному производству. —  Производству? — удивилась я, ведь за весь этот год никогда не слышала про это. — Ты знаешь, у нас есть ещё одно поместье… Там обычно живёт мой брат. Оно называется Багровым Пиком, — Алиса как-то странно посмотрела на меня, — Там добывают красную глину для строительства, мы самые крупные её поставщики. После смерти родителей я взяла всю работу на себя. — А как же мистер Шарп? Он же, кажется, старше тебя? — У него не тот склад ума, дорогая. А знаешь, что я сегодня слышала про Тару? И Алиса, с видом самого настоящего заговорщика, поведала, что Тара ждёт ребенка. Она долго пересказывала разные сплетни и хихикала. Но мне это не понравилось, я поняла, что Шарп специально перевела тему. Она не хотела обсуждать со мной брата и всё, что с ним связано. Но почему? Именно тогда я и решилась на этот шаг. Дождавшись, пока Алиса снова убежит по делам, я выбралась из кровати и подошла к зеркалу. На меня смотрела растрепанная, худая девушка в длинной ночной рубашке. Конечно, в таком виде выходить было нельзя. Я причесала, как могла, длинные волосы, надела простое домашнее платье, туфли и выскользнула в коридор. Пробравшись к лестнице, я быстро поднялась на четвертый этаж, к своему облегчению никого не встретив. Если Алиса не хочет мне отвечать, я спрошу у Томаса Шарпа. Так я и решила. На верхнем этаже было полутемно, света, проникающего из двух небольших окон, не хватало. Я подошла к дверям, ведущим в северное крыло, и, повернув круглую ручку, открыла. Комната, в которую я попала, была вся увешена портретами. Здесь были почти все представители правящей династии, бывшие жители этого дома, но один, самый большой портрет, закрывала плотная льняная ткань. Я оглянулась назад, но в коридоре никого не было, поэтому я прикрыла за собой дверь и направилась к портрету. Взявшись за угол покрывала, я аккуратно, стараясь не шуметь, сдёрнула его. На меня смотрели глаза четырёх человек. Мужчина, изображенный в полный рост, в чёрном фраке, белой рубашке и брюках, стоял, облокотившись на спинку кресла, в котором сидела белокурая женщина. У неё были просто восхитительные волосы, они напоминали реку, вышедшую из берегов и растёкшуюся по хрупким плечам. Платье сидело на женщине как влитое, чёрное, как фрак мужа, оно выделяло её голубые глаза и лицо, придавая ему некоторую бледность. Рядом с ней стояла девочка лет 10, в тёмно-зелёном лёгком платье. Волосы были собраны в замысловатую причёску, с вплетёнными в них молодыми побегами. Они напоминали корону, придавая ребёнку некоторую необычность. Лицо девочки показалось мне знакомым, и, приглядевшись получше, я с удивлением узнала Алису Шарп. Это был семейный портрет хозяев дома. Но, посмотрев на четвертого члена семьи, изображенного рядом с отцом, я затаила дыхание: это был не Томас Шарп. Нет. Мальчик, так живо созданный художником, улыбался, его зелёные отцовские глаза светились радостью и счастьем. Казалось, что он сейчас сойдёт с портрета, и, засмеявшись, закружится по комнате. Его светлые волосы спадали до самых плеч, они слегка растрепались, как после игры, и сейчас лезли в глаза, заставляя его слегка наморщиться. На нем был надет зеленый, в цвет Алисиного платья, фрак. Штаны немного коротковаты, и, следуя тогдашней моде, удерживались подтяжками. Ботинки украшали крупные бронзовые пряжки. Я ничего не понимала. Куда мог исчезнуть смешливый мальчишка со спутанными светлыми волосами? Что случилось много лет назад в этом доме?