Семь дней изобилия

Юнги быстро восстановился и также быстро начал маяться от скуки. И кажется, Богиня услышала его просьбу, потому что в очередной раз, когда он лёг следом за Хранителем, кровать всё же не выдержала и сломалась. Мин всегда ненавидел эти тонкие ножки. Делать было нечего. Он будет помнить с каким шоком смотрел на него Чимин, когда Юнги взялся за починку мебели и вполне удачно. Войдя в кураж, он оббегал весь храм в поисках поломанных вещей, которые срочно нуждались в ремонте. Благо таких было навалом. Двери, пол, крыша, да даже алтарь держался только на честном слове. Столько благодарности Юнги получил от Пака. Он предпочитал не думать, что таким образом платит за чужую доброту, и одновременно просит прощения, потому что по-другому не умеет. Ему просто было скучно. Определённо. Дел практически не осталось, поэтому Юнги следовал по пятам за Хранителем, которому явно было неловко от такой компании. Спустя несколько таких прогулок с Чимином, он обнаружил, что младший сам колет дрова, что и не было удивительно. Нашёл чем себя занять. С этого времени, он, как благородный человек, переложил на себя всю грязную работу, из-за чего Хранитель постоянно то краснел, то бледнел. Как-то раз, когда он закончил с подготовкой дров и присел на землю, всматриваясь в сторону моря, ощущая, что мышцы приятно болят, он серьёзно задумался. Прекрасно понимая, что не может находится здесь вечно и рано или поздно, придётся расстаться с этим краем. Странное чувство удерживало его здесь, не давая, как раньше ни о чём не думая пуститься в бега. Он привык. Привык к этому пустому храму, постной пище, шуму моря и жёсткой кровати. Привык к светлому Хранителю, с которым его жизнь не должна была так тесно пересечься. И тут не поймёшь, кто виноват, обстоятельства или он сам. Не время распускать сопли. Юнги встряхивает голову, отгоняя от себя навалившийся поток меланхолии, и начинает думать. По расчётам, он пересечет границу за полдня, оттуда в самый грязный и опасный район ещё столько же. Найдёт юнца, который станет посредником с покупателем, проследит за сделкой, а после перережет горло и одному, и второму. От одного заберёт деньги, от другого трофей. И такая схема будет бесконечно длиться, пока в его руках не останется достаточной суммы, чтобы передать ожерелье в руки коллекционеров соседнего государства. Увлеченный своими мыслями, не замечает, как Хранитель идёт к нему по жухлой траве. Оттого и вздрагивает, когда на плечо ложится чужая рука. — Мин Юнги, не сидите так, — кивает на голый торс парня, потому что в рубашке стало жарко колоть дрова, — морской ветер не щадит, не успеете понять, как заболеете. Юнги еле заметно кивает, не замечая, как щеки Чимина слегка окрасил румянец, и как тот бегает взглядом по горизонту. — Знаешь, Чимин, — начинает Юнги, поймав взгляд со стороны, — я скоро должен буду уйти. — И куда Вы уходите? — лёгкая дрожь в голосе Пака. — В соседнюю страну. Я действительно должен бежать, иначе меня поймают. Чимин не говорит ни слова, только смотрит своими оленьими глазами без капли плохого умысла. — На самом деле, нужно было уйти ещё раньше. Я не должен находиться здесь, осквернять это место и тебя. — Он берёт маленькую паузу, чувствуя как впервые делится этим с кем-то, кроме ночного неба. — Здесь ведь раньше был приют, я знаю. Я сам из приюта. Всегда ненавидел эти ужасные кровати, на которых невозможно спать. Они постоянно ломались и приходилось спать на полу, а если с соседом не повезёт, то мог проснуться с разбитым носом, — Юнги криво усмехается воспоминаниям, с неким трепетом вспоминая, как вокруг него находилось так много людей. Не то, что сейчас. Он затихает, понимая, что выдал из себя весь максимум, и на удивление осознаёт, что дышать стало гораздо легче. Будто пропали все те годы, проведённые в ненавистных, но по-своему дорогих стенах. — Сюда отправляли безнадёжных, — внезапно высокий голос со стороны, и Юнги поворачивает голову в сторону. — недоношенных, или больных от рождения, тех, кто не смог бы выжить даже в столице. Их всех отправляли сюда. Меня тоже. Но не из-за этих причин, а просто, потому что мне не хватило места. Море привычно шумит, разбивая волны о скалы, гладя их своей синевой. Удивительно, как здесь сочетается лазурь над головой и под ногами. Как будто ты можешь нырнуть в каждую из них. — Нас было порядок тридцати, и за всеми следила Настоятельница. Около семи она потеряла в младенчестве, не смогла выходить. Другие захворали, а лекарь не успел приехать. Или он даже не сдвинулся с места, когда узнал, куда его вызывают. Трое постарше бросились со скалы в море. Держась за руки. Вместе. Всей душой ненавижу море. Чайки пели свою песнь, переговариваясь на своём невероятно громком языке, но Юнги нравилось их слушать. А им, кажется, нравилось слушать Чимина. — Когда оставшиеся повзрослели, ушли отсюда, направились в столицу. Другие отправились в соседнее государство. Как-то раз Настоятельница поехала в город, и среди блудниц узнала одну из наших девочек. Я тогда так долго плакал, а Настоятельница всё говорила, что пройдёт. Мин чувствует, как прохладный ветер, до этого остужавший его разгорячённую кожу неприятно впивается в тело. Но он не хочет уходить. — Остались только я, да она. Спустя время, Настоятельница заболела и сгорела от лихорадки. И с того дня я один. Не хорошо помню сколько прошло год или два. Здесь же каждый день похож на предыдущий. Только вот недавно, стало чем-то отличаться. Чимин смотрит в глаза Юнги, а старший понимает, что последнее было адресовано ему. От чего-то слова рвутся наружу, и хочется сделать этот момент ещё более откровенным, поэтому Мин не боится, что будет после сказанного. — Я государственный преступник. Здесь прячусь от королевской стражи, потому что не захотел погибать в нищете. Мои руки запачканы в чужой крови, поэтому перестань смотреть так, будто я хороший человек. Хранитель смотрит опять понимающе, и уголки его губ слегка поднимаются, будто он все время знал, кто такой Юнги. Последний впервые за всё проведённое здесь время рад тому, что этот человек из-за своей веры простит его, хоть и в глубине души будет считать последним подонком. — Хранитель Пак, — он ухмыляется в своей привычной манере, — Как вы считаете, не лучше ли будет поберечь дрова и воду, приняв ванну вместе? Лукавая, пошлая улыбка на лице Юнги заставляет Чимина отшатнуться и протестующе замахать головой, в понятном желании бежать. — Вот и я считаю, что отличная идея, — мурчит Мин, таща своего заложника на буксире, чуть ли не весело посвистывая себе под нос. В купальне натоплено сильнее, чем обычно, но Юнги даже рад, что воздуха практически не хватает. Он уже скинул с себя одежду, но по-прежнему продолжает стоять у двери скрестив руки и лениво смотря на Пака. Было хорошим решением раздеться и встать на пути Чимина, потому что тот мнется на месте и злится сильно, но подойти для него ещё более неловко. В своей длинной рясе Паку заметно неудобно и жарко, поэтому Юнги решает покончить с его страданиями. — И долго ты будешь так стоять? — говорит с ленцой, будто не он затащил Хранителя, а сейчас приказывает раздеться. — Вода стынет, а дрова не бесконечны. — Это так бесстыдно, — Чимин закрывается руками, ища защиту, и от этой картины Юнги тяжело сглатывает, внешне оставаясь спокойным. — Клянусь Богиней, я не имею никаких дурных помыслов. Поэтому давай просто примем ванну вместе, я тебя не трону, — Юнги говорит в общем-то искренне, только клятва хлипкая, не подкрепленная даже совестью. Пак прекращает съёживаться и смотрит в глаза Юнги своими, невероятно чистыми и красивыми, отчего у последнего жжёт где-то в груди. Невозможно наивное создание. Такого светлого больше нигде не встретишь. Хранитель разворачивается к Мину спиной и аккуратно начинает раздеваться. Стаскивает с себя обувь, помогая себе рукой, и придерживаясь другой за стену. Разгибается, находит пальцами на шее крючок, ловко расстёгивает его и полностью снимает рясу через голову. Снизу оказывается ещё один слой одежды: лёгкие брюки и рубашка. Юнги видит, как Чимин заметно колеблется, но все же избавляется от верха. Мин клянётся сам себе, что не засматривается на проступающие через смуглую кожу позвонки и красивую спину с острыми лопатками. Клянётся, что не зависает взглядом подолгу на упругих бёдрах и стройных ногах. Клянётся, что абсолютно спокоен, когда Хранитель всё также не оборачивается и летящей походкой семенит в сторону ванны, а его ягодицы перекатываются чересчур призывно. Чимин перебрасывает ногу через бортик купели, а Юнги от этого напрягается, вытягивается струной, готовый вот-вот лопнуть, не выдержав такого давления. Плеск воды, и смуглое тело исчезает из зоны видимости Мина, поэтому он больше не видит смысла находиться здесь. Вода приятно горячая, она ласкает кожу и уносит всю усталость дня и тяжёлых мыслей. Юнги откидывает голову назад, и вытягивается в полный рост, но размеры ванны не могут себе такого позволить, поэтому он скоро упирается ногами во что-то тёплое, как вода, но достаточно твёрдое. Открыв глаза, видит как этим чем-то твёрдым оказывается Хранитель, который жмется к стенке купели, максимально стараясь не прикасаться к телу Юнги. Пак сидит поджав под себя ноги, мечтая слиться с поверхностью сзади спины, либо стать настолько маленьким, что его точно не заметят. Но поздно. Уже заметили. — Что ты делаешь? — вопрос Мина заставил Чимина вздрогнуть и, наконец, поднять глаза, чтобы встретиться с тёмным и вопрошающим. — Принимаю ванну, — сказано неуверенно и после небольшой заминки. — Не очень похоже. Расслабься, — Мин опять прикрывает глаза, почувствовав слабое колыхание воды со стороны, уголки его губ поднимаются. Он резко открывает глаза, тут же находя ими Хранителя, что по-прежнему сидит у стены, но больше не зажат так сильно, и оттолкнувшись от бортика придвигается к Чимину и тянет того на себя. От неожиданности Пак теряет равновесие, вскрикивает и рукой ищет дно, чтобы упереться. Не успевает он его найти как оказывается прижат спиной к чужой груди, сидя между разведенных стройных ног. — Ч-что ты... — от возмущения, он переходит на ты, заставив Юнги широко ухмыльнуться. Руки Мина держат младшего поперёк груди, перекрывая ему возможность свободно двигать верхними конечностями. — Чимин, — Юнги поднимается губами от плеча к шее, не касаясь вообще, а после шепчет прямо на ухо, — тебе нужно расслабиться. — Пустите, — Хранитель опять возвращается к своей бесконечно вежливой форме, но Мина это только раззадоривает. Юнги смотрит на сведённые вместе колени младшего, на его тщетные попытки прикрыться, хотя вода не скрывает ничего, позволяя смотреть на песочную кожу, которую хочется сжать до красных отметин. — Интересно, — начинает тот обманчиво спокойно, — а как вы Хранитель Пак получаете удовольствие? Тело в его руках вздрагивает, и желание высвободиться увеличивается в несколько раз, отчего немного воды с шумом проливается на пол через края ванны. Бледная широкая ладонь ложится на чужую коленку, и Чимин замирает. Слышно как шумно он дышит, когда рука поднимается выше, оглаживая на своём пути все доступные участки, иногда замирая, и в дразнящем жесте легонько царапая. Ладонь Юнги живёт отдельной жизнью, водит под толщей воды медлительно, то поднимаясь к бедру, то возвращаясь к коленям, гипнотизирует даже хозяина тела. Рука поднимается все выше, больше не спускаясь вниз, ведёт по внешней стороне бедра, останавливаясь на смуглых боках, немного сжимая нежную кожу. Слышится надрывный всхлип и какое-то тихое бормотание, которое больше похоже на скулёж. — Вы же клялись…— тихий голос Пака Мин услышал только спустя некоторое время. — Клялся, — подтверждает он, а его рука касается чужой ляжки, — но в Богиню я не верю давно. Сложно сказать от чего Чимин шокирован больше: от внезапного признания Юнги, или от того, что последний неожиданно сжимает его член под водой, и Хранитель сползает по чужой груди. Мин видит, что Чимин сейчас невероятно чувствительный, стоит только провести рукой по вялому члену, как тело в руках Юнги бьёт мелкая дрожь. Старший обводит большим пальцем головку, и чувствует как напрягается плоть. Из-за воды Мин не может определить с какой силой он это делает, но Чимин полностью отдаётся ощущениям, при этом стараясь держать связь с реальностью. Ему кажется, что ладони Юнги повсюду, и когда тот заключает его полувозбужденный член в кольцо пальцев, не может сдержать судорожного вздоха. Он плавно ведёт рукой по стволу, с каждым движением ощущая, как сильнее напрягается в его руках Чимин. Он проводит губами по плечу, затем коротко целует в висок, замечая как на губах Хранителя постоянно появляется влажный след от языка, и как тот не находя больше нигде опоры, цепляется за ноги Юнги, неосторожно царапая. Юнги делает ещё одно движение, с неосмотрительной силой сжимает головку и слышит скулёж, который после перерастает в всхлип. Слегка оттолкнувшись от стенки купели, он заглядывает в лицо Хранителя, с удивлением замечая, что по щеке того катится слеза. Его губа закушена, а взгляд стал ещё более мутным от пелены слёз. — Хранитель Пак, не стоит плакать, — в ответ ему раздаётся ещё один всхлип, но более пристыженный, и Юнги действительно считает себя сейчас отвратительным человеком. Его не трогают слезы Пака, они ему в какой-то степени приносят удовольствие, и от этого страшнее вдвойне. Его ладонь спускается вниз, отпускает член, массирует немного мошонку, и почувствовав, как тело в его руках вздрогнуло, и осознание немного вернулось к нему, целует загривок Чимина, на котором красуется очаровательная родинка. Впервые за всё время раздаётся тихий стон, который невероятно сильно ласкает Юнги слух. Метод кнута и пряника. Мин берет в руку ствол и резкими движениями начинает водить по нему, Чимин повторно стонет и выгибается от неожиданности дугой. Пару фрикций, и в бледную ладонь толчками выходит семя Пака, что скоро всплывает белесыми каплями на поверхность воды. Чимин обмяк полностью, безвольно опустив руки в воду и мелко дрожа. На его щеках остались дорожки слёз, а за подрагивающими, потемневшими ресницами мутные от недавнего оргазма глаза. Чимин безумно покладистый и невероятно чувствительный после первого своего оргазма, потому что вздрагивает и стонет каждый раз, когда Юнги его касается, чтобы вытащить из ванны и повторно промыть. Он цепляется руками за плечи Мина, потому что стоять самостоятельно не в силах. Старший это понимает, поэтому не без труда дотаскивает тело Хранителя до общей их кровати. Пак засыпает тут же, даже не стараясь отстраниться, а наоборот прильнув к телу Мина. А Юнги поделать ничего не может с тянущим внизу живота чувством, поэтому засыпает, позже уткнувшись в светлую копну волос.

***

На следующий день Мин с удивлением понимает, что от него прячутся. Позорно сбегают, ловко ссылаясь на какие-то несуществующие дела. При этом видно, как у беглеца горят уши и шея. Юнги теряет момент, когда ситуация начинает его веселить, и эти детские догонялки вызывают только улыбку. Прекрасно осознает, что долго длиться это не может, но всё равно использует данное время, как фору для анализа своих поступков. Мин пытается найти причину, по которой вчера захотел прикоснуться к Хранителю, и почему его тело заметно реагирует на воспоминания об этом. Затевалось всё только шутки ради, чтобы поймать смущение на лице Чимина и в конце громко рассмеяться. Но сам он не понял, как руки потянулись к смуглым плечам, как сильно захотелось их коснуться. Горячая кожа приятно ощущалась под пальцами, и Юнги вдруг понял, что ему нравится касаться Чимина. Почему безобидная шутка вызвала такую реакцию, он предпочитал не думать. Как и о жаре в груди, когда это произошло. И о чувстве, которое шептало, что хочется повторить всё произошедшее вновь, вглядываясь в красивое лицо Хранителя. Возможно, даже очертить подушечками пальцев контур пухлых губ. Мин дёргает плечами, не понимая странного томительного чувства внутри, пытается прояснить немного затуманенный воспоминаниями разум. Перед глазами маячит светлая макушка. Хранитель осторожно осматривается, но не может заметить Мина из-за того, что тот стоит в тени. Чимин вертит головой в разные стороны, высматривая Юнги, но всё равно не понимает, как оказался в кольце сильных рук. Он пищит что-то высоко и испуганно, старается выбраться, но терпит неудачу. — И почему вы прячетесь от меня, Хранитель Пак? — Юнги специально говорит в ухо Чимину и с наслаждением наблюдает за краснеющими щеками. — С чего такие выводы? Я не прячусь от тебя, — Пак судорожно цепляется за ладони Мина, не замечая, как его брови взлетают вверх от обращения на ты. — Хранитель Пак, ложь — это тоже грех. Не стоит грешить. — у Чимина от этих слов подкашиваются ноги, и он мычит что-то протестующе. — Я не лгу. — Если ответишь честно на один вопрос, то отпущу, — наперекор своим словам Юнги коленом разводит бёдра Чимина и заставляет откинуть голову себе на плечо. Пак сбивчиво кивает и прикусывает губу, чтобы случайно не пропустить порочный звук. — Вчера в купели, тебе понравилось? Слышно, как Пак всё же тихо стонет, то ли от колена, что поднимается всё выше, то ли от слов Юнги. Он хочет отрицательно замотать головой, со стыдом понимая, что это будет наглая ложь, но всё же делает это, и сзади раздаётся смешок. — Врать нехорошо, — колено Мина движется всё выше, утыкается в пах. — Скажите правду, Хранитель Пак. Тебе понравилось? Чимина прямо сейчас разорвёт от ощущений. От обжигающего шёпота за спиной, от колена, которое бесстыдно трётся в чувствительном месте. От рук поперёк груди, но то и дело сползающих к талии. — Да. Юнги улыбается и разворачивает разомлевшее тело к себе, отходя на шаг. В расфокусированном взгляде Мин видит желание и каплю разочарования, но пока эти чувства не понятны даже самому Чимину. Мин наклоняется вперёд так, чтобы их лица были на одном уровне и замечает, что Пак проследил за его движением и подозрительно покосился на миновы губы. Юнги ясно, что Чимин не осознаёт чего хочет, для него это ново, неизведанно, и движут им разве что только инстинкты. — Ты не солгал, а значит не грешен. Чимин не понимает, что именно говорит ему Юнги, поэтому недоуменно пялится в удаляющуюся спину. Когда смысл сказанных слов доходит до него, он впервые жалеет, что не знает ни одного скверного ругательства. А Мин готов довольно замурчать от содеянного. Ещё две луны проходят незаметно и весело, по крайней мере для самого Юнги. Ему так комфортно в стенах храма, хочется остаться в этой спокойной и размеренной жизни, осесть здесь на долгое время. Но спокойствие это иллюзорное, недолговечное. Как мыльный пузырь, оно надулось вокруг Юнги отрезая его от реальности, где он преступник и за ним гонятся имперские. Совсем скоро придётся выбираться из вакуума в суровую реальность. На него неожиданно накатывает грусть. С осознанием того, что вскоре придётся уйти, он возвращается к тайнику с ожерельем. Повторно осматривает его и кладёт на деревянную тумбу, обдумывая план ухода по возвращению Чимина. А может, уйти раньше, чтобы в груди не разрывало от тоски? Внезапно раздался топот ног, который приближался к спальне, и Мин вскочил от удивления, напрягаясь, но после различил в шагах Хранителя. Невероятно встревоженного Чимина, залетающего в комнату с безумными глазами. — Юнги… — он кидается на Мина, берёт в свои маленькие ладошки его лицо, покрывая его щёки короткими поцелуями, обнимая его со всей имеющейся силой. — Жив.Ты жив, Юнги. Мин кивает только, неосознанно, но на него тоже перекидывается непонятная паника Пака. — Что случилось? — Юнги, — Чимин заметался по комнате, и тут же резко остановился. — Юнги, тебе надо срочно уходить. Тут опасно, Юнги. Чимин так часто повторял его имя, кажется, шептал его в каком-то бреду. — Они нашли тебя. Мин столбенеет, ощущая, как кровь отливает от лица. Вот оно. Пузырь лопнул. — Я был на базаре и девушка, что продаёт мне молоко, рассказала, как недавно по их улицам рыскали имперские. С гербами и в их одеждах. Это точно они, Юнги. Она сказала, будто они искали кого-то и приходили ещё вчера, но не нашли, что искали. Они… Они остановились в «Бараньей голове». Молочница сказала, что поиски продолжат завтра с восходом солнца. Уходи, Юнги, прямо сейчас. Мин ходит из стороны в сторону, прекрасно понимая, что зря теряет время. Но стоит ему только посмотреть в бесконечно грустные глаза Чимина, которые уже мысленно попрощались с внезапными гостем, как Юнги замирает. Он ведь ворвался в жизнь Пака, тронул рукой струны его души, а сейчас его самого грызёт изнутри осознание скорой разлуки. Как это всё-таки странно, понять всю глубину счастья, когда вот-вот должен с ним расстаться. Юнги не готов терять. Не сейчас, когда только нашёл. Это будет слишком жестоко, даже для его чёрствой души. Впервые он хочет, чтобы сказки о Богине оказались верны. Хочет, чтобы Она сжалилась над его судьбой, но все равно знает, что такого не будет. Мин преодолевает небольшое расстояние, с трепетом и болью стискивает в объятьях Чимина, который не собирается отталкивать его и доверчиво льнёт навстречу. Пак понимает, что это последняя их встреча. На самом деле, он знал, что разлука неминуема, но тешил себя несбыточными надеждами. — Я не знаю, чего хочу больше, — Чимин жжет дыханием шею, не старается отстраниться и мажет губами по соленоватой коже, — чтобы ты никогда здесь не появлялся или никогда меня не покидал. Юнги не может стерпеть этих слов, поэтому целует Чимина так, чтобы у него больше не осталось сожалений. Сминает пухлые губы и чувствует так нужную ему сейчас отдачу. Пусть их первый поцелуй неумелый, но искренний до такой степени, что Мин и не уверен, были ли у него поцелуи раньше? Такие же робкие и неловкие, не похожие на все остальные. То, как Чимин тычется доверчиво в Миновы губы, просто поняв, насколько это может быть приятно, отбросить свою стеснительность и безоговорочную веру в Богиню. Если Она покарает его, назвав грешником, то Пак готов им быть, заплатив такую сладкую цену. Мин оглаживает узкую спину с острыми лопатками и делает шаг вперёд, напирает на Чимина, отчего тот пятится к кровати и падает на неё совершенно не беспокоясь, что можно повторно сломать ножки. Юнги остаётся стоять, но выглядит так, будто только чудо заставляет его удерживать вертикальное положение. Он наклоняется к лицу Чимина, заглядывает ему в глаза, опираясь двумя руками о жёсткий матрас. — Ты готов к тому, что я продолжу? — и смотрит предельно серьёзно, на секунду заставив Пака усомниться. Чимин кивает и совсем не боится, не страшно. Он доверяет Юнги, поэтому мажет своими губами о его в невинном жесте, подтверждая согласие. Мин поднимается на ноги и идёт к деревянной тумбе, чтобы выудить из глубины ящика знакомую Чимину банку. — Ты рылся в моих вещах? — Чимин, ты забываешь, кто я такой, — Юнги с улыбкой смотрит на недоумённое лицо, услужливо напоминая Паку своё далеко не безобидное прошлое. Баночка с миро переложена на пол, а Мин перемещается на кровать. Он затягивает Чимина в очередной поцелуй и умирает от того, как сильно ему не хватало этих губ. Не может насытиться их мягкостью, и то, с каким рвением они отвечают, вкладывая всё, что имеют в это интимное для обоих касание, кажется невероятным. Мин находит крючок на жутко мешающей сейчас рясе и, торопливо поддев, помогает Чимину освободиться от преграды к контакту тел. Он не сдержался и выругался, когда под подолом юбки оказывается ещё и исподнее белье. Пак чувствует его, сам стягивает с себя широкие льняные брюки и рубашку, с упованием наблюдает, как Юнги проделывает тоже самое, торопливо и дёргано. Чимин тянет дрожащую руку к крепкой груди, ведёт ногтями от выпирающих ключиц до рёбер, смущаясь от своих действий, но при этом наслаждаясь от ощущения бархата кожи под пальцами. Юнги перехватывает его руку, заводит за голову и вновь припадает к пухлым губам. — Ты давно хотел это сделать? — Юнги отстраняется со сбитым дыханием, покрывая смуглую шею нежными поцелуями. — Сделать, — Чимин берет паузу, после очередного поцелуя в шею, — что? — Коснуться меня. — Было пыткой… смотреть каждый раз, как ты колешь дрова… Юнги сглатывает шумно от такого признания и валит Чимина на спину, выпуская его руки из плена. Засасывает нежную кожу на шее, слышит всхлип сверху и чувствует, как маленькие пальцы путаются в его волосах, прижимают к телу ещё больше, сильнее. На коже расцветают багровые метки, которые заалеют ещё сильнее, станут неоспоримым доказательством. — Юнги, — и он поднимает голову, — я тоже попробую. Чимин поднимается, опираясь ладонями о широкие плечи, и мягко надавливает на них, прося лечь. Юнги пребывает в прострации, поэтому легко повинуется и сейчас, лёжа на спине, не может поверить, что Чимин покрывает поцелуями его шею. Пак стоит в коленно-локтевой, неосознанно вздёрнув ягодицы вверх, и пытается повторить то, что минутой ранее делал Юнги. Он лижет кожу, слегка прикусывая, пытается сделать Мину также приятно, как было ему. Наконец, он находит способ, — неаккуратно прикусывает, вбирая кожу в рот, оставляет следы зубов и слышит хриплый стон, от которого мурашки бегут по спине. Чимин выцеловывает шею, а Юнги отмирает от шока. Его руки ложатся на смуглые бока, плавно ведут вверх, вниз, длинные пальцы очерчивают ямочки на пояснице и продолжают свое путешествие к округлым ягодицам, он с силой сжимает кожу, разводя половинки в стороны. От неожиданности Чимин вздергивает голову с высоким стоном, прикрывает глаза, а Юнги видит, как трепещут ресницы и как незаметно тело подаётся назад, желая повторения. Юнги невесомо целует ключицу, спускается ниже и охватывает губами тёмный ореол соска под тонкие всхлипы Чимина. У того дрожат руки, и Мин замечает это, меняет их местами. Прокладывает мокрую дорожку поцелуев всё ниже, видит, как дёргается член Пака. Собственное возбуждение давно требует к себе внимания, но сейчас это не имеет особого значения. Юнги не может и не хочет отвлекаться от Чимина. Он губами находит тазобедренные косточки, целует каждую томительно нежно, вынуждает Чимина ёрзать под ним. На покрасневшей головке выступает предэякулят и Юнги слизывает его широким мазком, получая несдержанный и неожиданный стон в ответ. — Как это, — Чимин не может подобрать слова, чтобы описать ощущения, — бесстыдно. Юнги ему не отвечает, вбирает в рот головку, а после насаживается на горячую плоть, толкает за щёку, вылизывает неторопливо. Чимин подмахивает бёдрами навстречу, утыкаясь головкой в миново горло, отчего последний немного давится, посылая вибрацию по стволу, а Пак бесшумно всхлипывает, широко открыв глаза. Юнги отстраняется, с восхищением смотрит на раскрасневшегося Чимина с разметавшимися по подушке блондинистыми волосами. Пак хнычет из-за того, что Мин не дал разрядку, оставил изнывать от желания. — Тихо-тихо, — Юнги успокаивающе гладит по бедру, — скоро будет приятно. Мин тянется к баночке с миро, откручивает крышку, выкидывая её куда-то в сторону. По комнате тут же разлетелся травяной запах с чёткими нотами винограда и оливкового масла. Юнги клянётся, что сегодняшний день запомнится ему этим запахом и звонкими стонами Чимина. Он опускает пальцы в масло, не боясь испачкать простыни, разводит бедра Чимина шире, обводя одним пальцем колечко сжатых мышц. Невесомо целует Пака в живот, аккуратно вводя один палец. Чимину некомфортно, неудобно, бесстыже хочется. — Расслабься, Чимин, — и Пак слушает Юнги, расслабляясь, с удивлением замечает, что не больно так сильно. Немного погодя, Мин вводит ещё один палец, гладит мягкие стенки, сгибает руку под разными углами, пытается доставить больше удовольствия. Наконец, раздаётся протяжный стон Чимина, у которого кровь приливает к лицу с новой силой от своих же постыдных звуков. Мин не жалеет масла, размазывает по члену, подхватывает Чимина под бёдра и устраивает те на своих согнутых коленях. Юнги нежно вводит головку в растянутое колечко и в одно движение оказывается внутри, попав сразу по кому нервов, отчего Чимина подбрасывает и выгибает дугой. Мин неспешно двигается, постепенно наращивает темп и от каждого толчка слышит стоны и всхлипы Пака. Последний тянет свои руки в воздух, желая притянуть к себе Юнги, но его самого поднимают вверх, ближе. От смены позы и наклона Чимин дрожит, однако неимоверно счастлив, ощутив долгожданное прикосновение тел. Звонкие шлепки, стоны и вздохи. Пак подмахивает бедрами сам, не стесняется больше, ловит поцелуем хриплые вздохи Юнги и царапает его спину. Мин мнёт мягкие ягодицы, впивается пальцами сильно, не сбавляя темп вбивается в податливое тело, чувствует, как подкатывает оглушающая волна удовольствия. Головка члена Чимина трётся между их сомкнутых тел, мучительно изводит, и, заметив это, Юнги сжимает её, стараясь в унисон с толчками двигать рукой. Чимин выгибается, чувствует двойное давление и внутри, и снаружи, до белых пятен на коже впивается в широкие плечи, зажмуривается и кончает струёй, пачкая их тела. Юнги с хрипом насаживает на свой член Чимина, с дрожью в ногах изливается внутрь уже разомлевшего тела. Уставшие, они валятся на кровать, не задумываясь о её жалкой вместительности. Мин по-прежнему внутри Чимина, которого бьёт мелкая дрожь. Он обнимает Пака со спины, целует в шею сзади, ощущает губами короткие и колючие волоски, а в комнате витает запах винограда и любви.

***

Юнги облокотившись о стену, сидит на кровати, любовно гладит переплетённые пальчики Чимина, который откинулся на его спину. Он зарывается носом в пушистые волосы, дышит глубоко, из-за чего они разлетаются в стороны и щекочут Хранителя, отчего тот смеётся тихо. — Очень красивая вещь, — Чимин обводит рукой ожерелье на своей шее, смотря на переливы лилового. — Есть ещё более красивые вещи, которые и вровень не стоят с этим, — Пак задумчиво кивает, не замечая взгляда Юнги на себе, который красноречиво говорит о смысле сказанного. Засыпают они немного позже, нежась в объятьях друг друга. Стоило солнцу скрыться в синей глади моря, сонный Хранитель трёт глаза, смотрит на протянутую ладонь и доверчиво вкладывает в неё свою руку.

***

Прошла одна луна, и храм Богини Изобилия впервые за всю историю в своих стенах встречает столько людей. Впервые в храме ломается что-то не от старости, а от злости пришедших. Впервые кто-то оскверняет священное место своими грязными мыслями, словами и желаниями. В тот же день храм привычно пустеет, а Богиня наблюдает за судьбами своих детей, которые скрылись в соседнем государстве, рука об руку, решив построить свою жизнь. Только последнюю просьбу юного Хранителя запомнили каменные стены. Научи меня жить, Юнги.