Маленький принц и его припадочный Лис

      Как много времени прошло с тех пор, как я видела этот сон? Как давно я здесь была? В этом тёмном сыром месте. Здесь всегда очень холодно. Вечно кажется, что откуда-то поддувает ледяной ветер, должно быть это чистое зло, которое крутится в воздухе и трогает меня своими ледяными руками.       Старая убитая лампочка не менее убитого подъезда всё сходит с ума и мигает так часто, что спустя какое-то время начинают болеть глаза. Но слёзы текут не из-за этого, а из-за того, что ледяные пальцы проходятся по костяшкам моей руки. В этот раз я тут одна. Точнее в этот раз отсутствует четверо парней, что являлись главными героями моих ночных кошмаров.       Может это прогресс?       Но это нихуя не прогресс, потому что моё лицо, шею и плечи продолжают трогать. Холодные пальцы очерчивают каждую выпирающую косточку и едва ощутимо проходятся по моим волосам.       Я не знаю, кто я. Точнее, кому это тело принадлежит. Мне из прошлого или мне из настоящего? Не понимаю.       Зазвучала музыка. Создавалось ощущение, что играла какая-то старая потёртая пластинка, на которую был записан струнный оркестр. А потом запела Эдит Пиаф и повторяла она только одну строчку из своей знаменитой песни:       Non ! Rien de rien       Перемотка.       Non ! Rien de rien.       Перемотка.       Non ! Rien de rien       Когда Эдит Пиаф в десятый раз поёт свой «Но(н), рье(н) д(ё) рье(н)» мне кажется, что я умираю. Что мой мозг опухает, упирается в черепушку и вот-вот её разорвёт. Мне чудился запах крови, могилы, земли, ладана и цветов.       Голос певицы с пластинки смешивается с голосом моей матери, которая начинает петь вместо неё. Она поёт чужую песню, не свою и это единственная приятная вещь для меня.       Ледяные пальцы касаются моих губ, и мне кажется, словно я целую ледник. Что-то капало на мою грудь, шею и подбородок, но я никак не могла понять что это. Слезы застилали мои глаза, отчего я ничего не видела и была еще более беспомощной. Мое тело полностью оцепенело, только мои руки что-то с силой прижимали к груди. Пытаюсь оторвать это нечто и с удивлением отмечаю, что у меня это получается. Пальцы сжимают маленького медвежонка с подвижными глазками, точь-в-точь, как у советских кукол, которых в детстве все боялись. Его глаза закрыты, а на ресницах застыл засохший клей.       Non ! Rien de rien       Мой рот открывается в немом крике, в то время как холодные пальцы обхватывают мою голову и опрокидывая её, заливают тюбик клея в мои глаза.       Я кричу, а Эдит Пиаф вместе с моей матерью всё поют:       Non ! Rien de rien       Я всё кричу и кричу, а меня с силой прижимают к больничной койке. Медсестра держит в своей руке толстый чёрный ремень, которым пытается перемотать мои конечности, пока трое докторов держат мои руки и ноги.       В моей голове проскакивает мысль о том, что Савада таки сдал меня в психушку. Рассказал своей маме, какая я припадочная и самолично подписал бумагу о моём зачислении. Но стоило мне только об этом подумать, как мальчишка залетает в палату, а Реборн наставляет свой пистолет на моих мучеников. Тсуна обнимает меня и прижимает к себе, и кроме голубой толстовки я больше ничего не вижу. Цепляюсь за неё с такой силой, словно это может меня спасти.       — Домой, я хочу домой, Савада. Я хочу домой, — отчаянно шепчу и утыкаюсь в тёплую шею, что так привычно пахнет плиткой ириса и заливаюсь слезами. В моей голове всё продолжает играть старая пластинка, и я чувствую себя совершенно разбитой.       — Я заберу тебя с собой, чего бы мне это не стоило, — прерывисто шепчет парнишка, а потом заливается слезами, и мы ревём вдвоём, как это было когда-то в детстве.       Мы с Савадой находка для бюро плакальщиков.       Доктора и медсестра ценят свою жизнь гораздо больше моей, поэтому, будучи на прицеле у киллера-карапуза, скрываются за дверью уже через две секунды.       Я всё обнимаю Тсунаёши и паренёк приземляет свою пятую точку на край больничной койки, дабы не особо издеваться над своей поясницей.       — Ты та ещё проблема, Россо, — хмуро выдаёт малыш.       — Реборн! Замолчи! Ты ничего не знаешь! — злится на того Савада и прижимает мою голову к своему хрупкому мальчишечьему плечу.       — А то Ты знаешь, — хмыкает киллер и неопределённо смотрит в мою сторону.       — Знаю! — вопит в ответ Тсунаёши.       — Да? И почему же в столь раннем возрасте у твоей подружки такие психологические проблемы? — интересуется Реборн.       — Я… я не знаю, — тушуется Савада.       Мы никогда не говорили об этом. Никогда. Ни Тсунаёши, ни Савада Нана никогда не спрашивали почему я ору по ночам, если первого нет рядом. Почему я часто ругаюсь или веду себя значительно старше своего возраста. Они оба привыкли закрывать глаза на все странности вокруг меня и пытались принять то, что видели перед собой. А видели они обычную четырнадцатилетнюю школьницу с пугающе яркими глазами.       — Вот именно. Ты ничего не знаешь, Савада Тсунаёши, — Реборн прикрывает своё лицо, натягивая шляпу на глаза, а после удобно умещается на подоконнике.       Я пялюсь на серую плитку на полу, и наконец, отлипаю от Тсуны. Тот выглядит расстроенным и совершенно потерянным. Рукой касаюсь своей головы и нащупываю бинтовую повязку, но, несмотря на это, ничего на удивление не болит.       — Врачи сказали, что у тебя просто ушиб. Кровоизлияний нет, как и сотрясения, но они настаивают, чтобы ты пару деньков отлежалась в больнице. Но ты, как я вижу, не особо рада больничным стенам, поэтому мы можем хоть сейчас забрать тебя домой, — Реборн всё смотрит в окно, словно высматривая кого-то, а после улыбается уголками губ, — Хибари нашёл виновного. Того парня, что подставил тебя и натравил Главу Дисциплинарного Комитета на совершенно невиновного человека.       — И что теперь с ним будет? — интересуюсь я, хотя на самом деле мне всё равно. Я просто хочу домой. Поесть свежих булочек со сладкой фасолью и весь день пинать персонажей, что выбирает Савада Тсунаёши.       — Я не уверен, что он вообще жив, этот Миюдзава Ритоши, — ухмыляется малыш и раскачивает своими крохотными ножками.       — Что ты такое говоришь, Реборн! — пугается Савада и вскакивает на ноги. Я цепляюсь за его рукав и заставляю обратить на себя внимание.       — Эй, Маленький принц, поехали домой, а? Твой лучший друг очень устал от всего, что происходит вокруг.       Тсунаёши наотрез отказывается прикасаться ко мне и к такси меня ведёт парочка санитаров.       Когда мы сидим в машине Савада винит себя в том, что слабак и неудачник и именно поэтому он не смог удержать меня на руках без влияния Пули Предсмертной Воли. Я напоминаю ему, что он всего лишь тринадцатилетний пацан и это нормально, прогибаться в спине от такой туши как я. Но Тсуну это не успокаивает. Всю дорогу он молчит и смотрит в окно, поджав губы. Я беру его за руку и крепко сжимаю ладонь, но это действует совершенно противоположным образом.       Тсуна снова плачет и утыкается лбом в водительское сидение. Мне действительно жаль Саваду Тсунаёши, которому так не посчастливилось встретить меня.       Савада Нана притворно улыбается и помогает мне выйти из машины и дойти до дома.       Она не задаёт лишних вопросов, а просто укладывает меня на кровать и спустя пару минут приносит тёплый, почти обжигающий рамен.       Нана кормит меня с ложечки, а после, разрыдавшись, бежит вниз по лестнице и хлопает дверью ванной комнаты.       — Ты та ещё проблема, Россо, — вновь повторяет Реборн.       — Я знаю, — спокойно отвечаю я, а после захожусь слезами.       Действительно, я та ещё проблема.

***

      Когда мы всей семьёй уплетаем ужин за обе щёки, кажется, что жизнь возвращается в привычное русло. Только Савада Нана снова плачет, когда видит рану на моей голове во время смены повязки.       Реборн уже в который раз повторяет, что я та ещё проблема, а я всё пытаюсь вспомнить, как правильно завязывать узел Линча.       Тсунаёши сидит на кровати, ожидая меня и с хмурым видом смотрит в окно. Я предлагаю ему сыграть пару битв перед сном, и мы не отлипаем от экрана до двух часов ночи. Именно в это время Тсуна получает подзатыльник от своего репетитора, что гонит нас спать. Перед тем как окончательно отрубиться Савада задаётся вопросом о том, сколько же баллов он получил за тест по естествознанию.       — Ноль, — говорю я и улыбаюсь, когда парень что-то недовольно бурчит под боком.       Я хорошо высыпаюсь и радуюсь, когда Реборн пинает Саваду в школу, а после, херачит по тому электрошокером.       — С добрым утром! — кричим мы с маленьким киллером в унисон и слышим, как Тсуна посылает нас далеко и надолго.       Реборн снова пускает в ход электрошок, а я улыбаюсь, потому что мне-то никуда не нужно, в отличие от вечно опаздывающего Тсунаёши.       Пока Савада натягивает свои штаны, Реборн всё смотрит в окно и давит лыбу.       — Ишь, какой гордый, — усмехается малыш.       — Что ты сказал? — переспрашивает Савада.       — До занятий, говорю, осталось всего пять минут, — просто отвечает Реборн, а потом хохочет, когда видит улепётывающего Тсунаёши.       Когда этот шумный тандем скрывается за дверью, я наконец спускаюсь на первый этаж, где меня ждёт горячий завтрак. Нана пьёт чай и легонько улыбается при виде моей заспанной физиономии.       — Как ты себя чувствуешь? — интересуется женщина и ставит передо мной тарелку с варёным рисом и натто.       — Да нормально, хочу пойти завтра в школу. Мне кажется, что можно просто прилепить пластырь и буду как новенькая, — я обнадёживающе улыбаюсь, и наблюдаю за тем, как Нана поджимает губы и коротко кивает головой.       — Я написала письмо твоим родным. По-правде говоря, я не знаю стоило ли, но мне кажется, что они должны знать, — женщина неуверенно смотрит на меня, а я в свою очередь киваю головой.       Может хотя бы это заставит их приехать раньше, чем начнутся летние каникулы.       Внезапно в дверь стучат, и Нана поднимаясь на ноги, следует к источнику шума.       — Там никого не было, но они оставили вот это, — она ставит на стол корзинку с цветами. У них тонкий стебелёк на конце которого очень красивое соцветие фиолетового цвета. К корзинке прикреплена записка:       «Девчонке с больной головой»       Мило. Это в прямом или в переносном смысле? А может и в том и в другом?       — Это цветущий чеснок, — удивлённо вздыхает Савада Нана, — У меня есть энциклопедия цветов. Подожди, сейчас посмотрим, что они означают.       Язык цветов? Этим ещё кто-то пользуется? Но, признаюсь вам честно, впервые в жизни мне дарят подобное.       Нана возвращается с большой книгой в руках и указывает пальцем на строку в конце страницы.       «Я к тебе чувствую полнейшее равнодушие»       — Но разве сам подарок уже не означает, что дарителю не безразлично? — женщина удивлённо хлопает глазами.       — Мне кажется у этого человека тоже с головой не всё в порядке, — устало выдыхаю я, а после добавляю — Может чайку?       — А давай!       Тсуна возвращается домой совсем потрёпанным и уставшим, и рассказывает, что сегодня в школе был настоящий пиздец. Он так и говорит. В школе был пиздец. И всё таки я испортила этого ребёнка, ей богу.       Во-первых, Гокудера Хаято прицепился к нему и на каждом шагу орёт своё пресловутое «Джудайме».       Во-вторых, из-за подрывника их чуть не исключили из школы.       И, в-третьих, они перерыли весь задний двор школы в поисках «Двадцатилетнего послания» и обнаружили, что наш учитель по естествознанию тот ещё мошенник и сам учился кое-как, да ещё и нос задирал.       Я хлопаю Саваду по плечу и говорю, что он настоящий мужик, а сама всё вспоминаю, когда там Ямамото будет с крыши прыгать.       Вроде завтра, нет?