***
- Готов поспорить, солнце сейчас встаёт. Уже почти утро. - Сколько же времени прошло? Неделя? Две? Месяц? Здесь совсем теряешь счёт дням. - Значит, не видать нам Одинокой Горы, да? Торин открыл глаза, прислушиваясь. Его, словно в насмешку, заточили в отдельной камере. «По-королевски», так сказать. День Дурина неотвратимо приближался, и с каждым днём отчаянье подбиралось все ближе и ближе, холодным комком сворачиваясь где-то в животе. Казалось, ещё немного — и гномы сломаются, сдадутся, потеряют последнюю надежду... Дубощит в ярости ударил по металлической решетке, заставив всех остальных испуганно замолчать. Глаза его опасно блеснули в полумраке камеры. Нет! Он не допустит этого! Не позволит! - Не несите чепухи. - Рычит сердито, почти зло. - Эльфы настоящие идиоты, если считают, что смогут удержать нас здесь. Мы выберемся, слышите? И к Эребору подойдем вовремя. Вернём дом и убьем поганую ящерицу, заставим её захлебнуться собственной кровью. Так что нечего тут сопли распускать! Короткая, но пламенная речь подействовала в нужном направлении: гномы зашушукались, приободренные словами предводителя, а вскоре и вовсе затихли. Дубощит вздохнул, мыслями опять возвращаясь в тронный зал. С момента того разговора уже прошло почти две(?) недели. Сколько раз за все это время он прокручивал его у себя в голове? Пять? Десять? Сто? Он давно уже сбился со счета. Хотелось курить — до зуда в пальцах, до зубовного скрежета, — но треклятые эльфы отобрали даже кисет с табаком, оставив при этом, будто в насмешку, разбитую трубку. Эльфы... А ведь когда-то он действительно восхищался ими. Даже начал учить их язык, чтобы самому читать древние фолианты. Ох и сложная это была работёнка! Торин улыбается, только улыбка выходит какой-то горькой. Тогда все было намного проще. Тогда он был просто Торином — принцем, любознательным, охочим до знаний молодым гномом. Тогда от него ничего не зависело... А наверху — праздник. Смех и музыка сплетаются в одну причудливую мелодию, и звук этой мелодии долетает даже до их темницы. Эльфы веселятся — так, как умеют только они. Торин не может вспомнить названия, но картинки из прошлого то и дело вспыхивают яркими пятнами, погружая в воспоминания. Когда-то очень давно — до дракона, — Торин и сам был на этом празднике. И тогда, быть может, он действительно чувствовал себя счастливым. Торин помнит, как Трандуил что-то тихо рассказывал ему. Помнит, как из-за стола его выдернула девушка-эльфийка — сама ещё совсем девчонка, — и закружила опешившего гнома в вихре танца. Помнит водопад огненно-рыжих волос и яркие, искрящиеся весельем зелёные глаза. Шок проходит практически мгновенно, и вот уже ноги сами несут его вперёд, находят ритм. От танца и мелькания лиц вокруг кружится голова, а на душе — так хорошо, что смеяться хочется. А потом — костры и гуляния всю ночь напролет... Дубощит вздрагивает, опять бьёт кулаком по стене, будто это что-то может изменить. Картинки одна за одной мелькают перед глазами, и Торину волком выть хочется — воспоминания рвут душу на части. ...Он помнит тот день в мельчайших подробностях. Помнит крики, лязг металла и пламя, что плавило камни. Помнит, как они бежали через потайные ходы, пока дракон был занят пытавшимися отбить гору отрядами. Помнит, как нес на себе Дис — её зацепило осколком скалы. И ещё помнит, как его предал самый близкий друг, что у него был. Дед был прав — эльфам доверять не стоило. А он-то, наивный дурак, думал... Он обхватывает колени руками, сжимает до боли в попытке успокоить бешеного колотящееся сердце. Боль чуть отрезвляет, да и картинки память подбрасывает уже не такие яркие. Только вот легче от этого не становится ни на каплю. ...Торин помнит все трудности, что им пришлось преодолеть после... того дня. Помнит скитания, голод и холод. Помнит смерть Трора. Помнит рыдающую Дис и белого, как снег, Балина. И клятву, что дал себе, он тоже помнит. И клятву эту он выполнит — даже если придется раскрошить этот треклятый чертог по камешку и зубами выгрызать себе свободу. У них все ещё есть время. У них все ещё есть Бильбо и Лун. А значит, не все ещё потеряно. Торин опять вздрагивает — на этот раз оттого, что перед глазами появляются кровавые картины из леса и безумные серые глаза. О Лун он последнее время старается не думать — слишком уж противоречивые эмоции вызывают мысли о наглом ведьмаке. Почему он вообще согласился принять в отряд совершенно незнакомого человека? Почему поддался уговорам Гэндальфа? Почему, в конце концов, рассказал о камне, хотя изначально даже не собирался говорить с ней на эту тему? Торин не знает. Как не знает и того, почему Гэндальф не сказал ему, что Лун — оборотень. Впрочем, он ведь и сам догадался — ещё тогда, в доме Беорна. То, как эти двое общались, как понимали друг друга с полуслова и как Беорн по-отечески смотрел на девушку и улыбался — все это не могло быть просто совпадением. Торин оперся спиной о холодную стену темницы, устало прикрыв глаза. Другие, наверно, тоже догадались. Не могли не догадаться. Эти её нечеловеческие зрачки, скорость реакции, взгляд — все вдруг стало таким понятным. Да, определённо. Она такая же, как Беорн. Торин почти уверен в этом, как и в том что Гэндальф — вот уж действительно старый интриган! — понял это с самого начала. Но что-то все равно не давало ему покоя, словно разум упускал какую-то маленькую, но очень важную деталь. Казалось, ещё чуть-чуть — и мозаика в голове сложится воедино, но... Веки слипались, с каждой минутой становясь все тяжелее. Мысли уже начали путаться, утекали словно песок сквозь пальцы, и он так и не смог поймать какую-нибудь одну. Нужно было поспать. Хотя бы пару часов... ...Просыпается Торин оттого, что кто-то настойчиво трусит его за плечи. Он подхватывается резко, нервно — и встречается взглядом с ореховыми глазами. Сердце ухает вниз, а затем радостно взлетает, колотится в глотке — прямо под кадыком. Бильбо прикладывает палец к губам, призывая его к тишине, и жестом зовёт за собой. А Торину вдруг хочется прижать её хрупкое тельце к себе и зарыться носом в мягкие каштановые волосы. Но он этого, конечно же, не делает — не время и не место. Когда все наконец-то оказываются на свободе, Бильбо вдруг бросается вниз по лестнице, увлекая за собой отряд. Это ожидаемо вызывает недоумение, но гномы молча следуют за хоббиткой — препираться им некогда. Пробраться мимо спящих стражников даже такой большой компанией оказывается несложно. А вот поверить хоббитке и залезть в бочки — очень даже. Торин не понимает, что происходит, как не понимает и того, почему они здесь - внизу. Всё его существо буквально вопит о том, что отсюда нет, НЕТ выхода. Что надо бежать, выбираться из этого каменного мешка, пока не стало слишком поздно, пока никто не обнаружил их исчезновения... Торин привык доверять своему чутью, но сейчас отмахивается от него, как от назойливой мухи. Бильбо знает, что делает. Он вглядывается в её лицо, пытаясь увидеть в глазах девушки подтверждение собственным мыслям. Знает же, верно?.. Бильбо бросает на него отчаянный, умоляющий взгляд — и до Торина наконец-то доходит. Он глухо рычит на товарищей, стараясь делать это не слишком громко — эльфы, хоть и вусмерть пьяны, могут услышать. - По бочкам. Живо. Перечить ему никто не решается. Когда все оказываются в бочках, опять происходит то, чего ожидают меньше всего: Бильбо почему-то просит у них прощения и, не дожидаясь чьей-либо реакции, дёргает за рычаг. А потом события начинают развиваться слишком стремительно. Холод, пробирающий до костей, когда они сваливаются в реку. Ворота. Крик Кили. Какие-то крики и лязг стали о сталь. Снова побег — на этот раз от орков. Тот парень-эльф, которого он спас, несмотря на всю жгучую ненависть к остроухим — просто потому, что так было правильно. Просто потому, что Торин не мог, не мог поступить иначе. Потому что он — не Трандуил. Обжигающе-холодные потоки воды, стремящиеся проникнуть в лёгкие и утянуть на дно... Из всего этого короткого, но захватывающего дух путешествия Торин запоминает немногое. А то немногое, что удается запомнить, на всю оставшуюся жизнь врезается в память яркими пятнами из всполохов чувств, мыслей и эмоций. Течение постепенно успокаивается, и это приносит настоящее облегчение. Ещё некоторое время они просто плывут, а потом кое-как добираются до берега и падают без сил. Сердце испуганной птицей колотится о ребра, пытаясь согреть окоченевшее тело. Первым подаёт голос Бофур. Поднимается, выжимает чудом уцелевшую во всей этой канители шапку и спрашивает: - Хей, а где это наша злюка? Отстала, что ли? - Ага, как же. — фыркает Двалин в ответ. - Небось опять моча в голову ударила. Жди теперь, пока она там всем окрестным оркам бошки пооткручивает. - Нашла время. Шуточное бурчание остальных заставляет растягиваться губы в предательской улыбке. Всё-таки Лун - невозможно, бессовестно наглая, если решила развлечься подобным образом. И Бильбо, небось, подговорила... Торин оборачивается, готовясь услышать как хоббитка пытается оправдать Лео перед остальными, но... Бильбо молчит, вперив взгляд в землю, и Торин сердцем чувствует — что-то не так. Гномы продолжают шутить, фыркать и отплевываться, не обращая на подозрительно притихшую хоббитку ни капли внимания. Торин приближается, осторожно касается её плеч в попытке привлечь внимание. Девушка вздрагивает, но головы не поднимает. - Бильбо? - говорит тихо, ощущая, как хоббитка дрожит — то ли от ледяной воды, то ли от его прикосновения. - Где Лун, Бильбо? Бильбо поднимает на него глаза — и Торин понимает. Понимает, что его опять предали. - Нет её. - наконец говорит хоббитка, и голос её горькой патокой растекается в холодном воздухе. - Ушла. Ушла. Одно это слово заставляет замереть ошарашенно, неверяще. Гномы молчат, придавленные собственными мыслями, не в силах стряхнуть с себя эту тяжесть. Ушла! Мысль взрывается в голове, раскаленной иглой впивается в мозг — так, что Торину кричать хочется. Злость, почти ненависть на девушку застилает глаза. Бросила, сбежала, предала! Торин знает: Лун не вернётся, не извинится, не поможет подняться с колен, ведь она даже не думает об этом. Потому что ей ровным счётом плевать, потому что это на неё это так не повлияло, как на всех них. Потому что она — такая же, как Трандуил. Действительно! Что ещё можно было ожидать от неё?! Вся из себя такая бойкая и наглая, а как запахло жареным — в кусты! Лживая, вероломная, трусливая тварь!.. Какой-то частью сознания Торин понимает, что неправ — трусливой Лун назвать сложно, и причина её ухода явно в чём-то другом, но... К предательству ведь невозможно привыкнуть, с ним невозможно смириться. Его можно только пережить. Эмоции бурлят внутри, стремясь выплеснуться хоть в чем-то: в крике, в ударе, да даже в простых слезах. Как она могла?! Предала, солгала, растоптала, с грязью смешала их — его! — доверие! Лживая, вероломная, лицемерная тварь!.. Кто-то осторожно коснулся его плеча, вырывая Торина из водоворота собственных мыслей и чувств. Торин оборачивается - резко, рвано, излишне нервно, - а в голове тут же появляется желание оттолкнуть, накричать, сбросить чужую руку... Балин обеспокоенно вглядывается в его лицо, пытаясь прочитать там хоть что-то. И это... Отрезвляет. Не даёт сорваться. Он должен держать маску. Должен продолжать делать вид, что её уход ничего не значит для них, что они справятся и без неё. Все, все они нуждаются в нём. Нуждаются в Короле, узбаде, который будет их вести, несмотря ни на что. И Торин скорее отрубит себе руку, чем хоть словом, хоть жестом покажет свои настоящие эмоции. - Что дальше, узбад? Торин выпрямляется, нацепив привычную маску собранности и уверенности в собственных силах. Он справится. Все они справятся. - Дори, Ойн — помогите Кили. Остальные — за мной. И, не сказав больше ни слова, идёт в сторону реки. Лодочник нашел их сам. Ну как, нашел — просто появился, словно из-под земли, буквально в нескольких метрах от их стоянки. От неожиданности все похватали найденные дубинки — единственное оружие, которое удалось раздобыть, — кто-то даже замахнулся камнем, но мужчина мгновенно остудил весь пыл метко пущенной стрелой. Знакомство не задалось с самого начала. Ситуацию спас Балин — он, в отличии от Торина, всегда был великолепным дипломатом. Вот и сейчас смог уговорить лодочника помочь им. Разумеется, не за бесплатно. Разумеется, тот согласился. Пятьдесят серебряных монет — ровно столько стоит помощь Барда. Цена просто варварски, бессовестно завышена, но выбора у них всё равно нет: жизнь-то дороже. Только вот на лице Глойна отражается такая смертельная тоска, будто он не деньги, а сына родного ему отдает. А им всего-то надо добраться до города и переждать там некоторое время... Вряд ли Бард поверил в байку про торговцев, но слово сдержал: в город провел — пусть и весьма... своеобразным способом, — и даже раздобыл какое-никакое, но оружие. Только вот с этим оружием можно было разве что стрекоз гонять. Так и сидели они, мрачно перекатывая в головах собственные мысли да кутаясь в принесенные детьми Барда одеялами. Единственным нормальным оружием сейчас располагает лишь Бильбо, чудом сумевшая сохранить свой кинжал. Тогда-то и поступило предложение заглянуть в городскую оружейную. Поступило оно, как ни странно, от Двалина — когда-то ему приходилось бывать в городе и он примерно помнил, где она располагалась. Конечно, за столько лет все могло измениться, но... Шанс на успех всё-таки был. Поэтому колебался Торин недолго, и как только лодочник скрылся за дверью, они тенями выскользнули из дома. Плащи легко скрывали фигуры и лица, так что до острова они добрались без особых проблем: горожане, занятые собственными делами, не обращали на пятерых незнакомцев никакого внимания. Изначально на разведку собирались идти вчетвером, дабы не привлекать любопытных взглядов. Выбрали, кто будет идти, Двалин набросал примерный план. Тут-то в разговор и вмешалась Бильбо. И даже не попросила — потребовала взять её с собой, на все протесты ответив короткой фразой. Она — взломщик. И столько решимости Торин увидел в её ореховых, необычайно серьезных глазах, что дальше спорить попросту не стал. Торин правда старается не думать об этом, пока идёт вслед за Двалином. Не получается. Почему-то ему кажется, что на неё предательство Лун повлияло гораздо больше, чем на всех остальных. Бильбо... Изменилась. Поблекла, превратилась в тусклую тень той хоббитки, которую он знал. Даже голос потерял те теплые мягкие нотки, стал таким сухим и... безжизненным? Словно где-то внутри неё сломался какой-то сложный механизм, заставлявший светиться жизнью большие ореховые глаза. Нет. Нет, не сломался. Сломали. Торин тихо вздохнул, сосредотачиваясь на обстановке вокруг. Они уже вот как пять минут петляли между домами, пытаясь выйти к главной городской площади. Удача все ещё была на их стороне — проулок, по которому они сейчас двигались был тих и безлюден, так что идти можно было практически не скрываясь. Идти, кстати, оставалось недолго: совсем скоро, по заверениям Двалина, должна была показаться стена городского ядра, а уж за ней — оружейная. Торин помнит, каким был Эсгарот раньше — тоже бывал здесь когда-то. Помнит шум, крики многочисленных торговцев, пестрые шатры и палатки. Помнит неисчислимое количество кораблей, стоящих у пристани. Все это было давно - так давно, что кажется, и не было никогда. А потом... Что там было потом, Торин додумать так и не успел. Совсем рядом, буквально за следующим поворотом, кто-то вскрикивает, раздается отборная брань, и они едва успевают уйти в сторону и затаиться, прежде чем в проулке становится слишком многолюдно. Сбив стоящую у прохода пустую бочку и зашвырнув каким-то мусором в глубь переулка, буквально в нескольких метрах от них появился затянутый в чёрное человек. Скрывая голову и не позволяя вынырнувшим из тени противникам хоть как-то дотянуться до себя, человек резко распрямился, подобно сжатой пружине, и со всей силы врезал одному из разбойников под дых. Тот крякнул, осел на колени и тут же получил коленом по челюсти. Голова мотнулась в обратном направлении, и отнюдь не маленький мужчина рухнул прямо в грязь. Один из его товарищей успел вскользь зацепить верткого противника дубиной, но тот, казалось, вовсе не обратил на это внимание — лишь взрыкнул раздраженно да пригнулся прежде, чем дубина попала по затылку. Сделал подсечку, и, когда противник упал, наступил на его голову так, что зубы разбойника, попавшие на выступающий камень, раскрошились в кровавую труху. Разбойник захлюпал – кровь из сломанной челюсти полилась не в то горло. Ситуация для Черного, по мнению Торина, складывается незавидная: нападающие сильнее, их больше и у них есть оружие. У Черного же он видит только меч за спиной, но от него, в отличие от коротких дубинок, в их узком переулке больше вреда, чем пользы. Торин чувствует, как напрягаются мышцы замершего рядом Фили, как он рвётся в бой — помочь Черному. Двалин и Нори ведут себя более сдержанно, но даже им сложно контролировать эмоции: по сравнению с нападающими Черный выглядит смешно, даже жалко. Торину самому неприятно наблюдать за развернувшейся дракой, но... Он останавливает их коротким жестом — сейчас благородство может выйти им всем боком. Ему нет дела до разборок местного ворья — а в том, что эта одна из таких разборок, Дубощит не сомневается. Да и помощь одиночке, по правде говоря, не очень-то и нужна: каким-то образом он все ещё стоит на ногах, даже умудряется отбиваться сразу от двоих. И вполне успешно, надо сказать. Рывок вперед и немного в сторону, удар под колено и сокрушительный — в ребра. После такого не поднимаются. По крайней мере, несколько минут. Черный ловко отскакивает от упавшего разбойника, потирая ободранные костяшки — со своего места Торин видит кровь на бледной коже. Он наблюдает за одиночкой, словно заворожённый, и что-то в его быстрых движениях кажется очень знакомым. Так, словно... Последний из шайки, матеря Чёрного, вытаскивает из-за пазухи нож и с рёвом кидается на противника. Опрометчиво и не ожидая, что Чёрный кинется в ответ. ...словно он знает его. Он знает этого человека! Разбойник зло заорал, ударяя в живот и не думающего уворачиваться противника. Сталь блеснула в полумраке переулка, Торин увидел ликование на лице бандита, и на мгновение его сердце пропустило удар... Разбойник так и не понял, что произошло. Торин, хоть и видел Черного больше со спины, — понял. Так же как и понял наконец, откуда он знает Чёрного. Она ушла от выпада одним по-змеиному быстрым движением, схватила разбойника за руку с ножом, отводя ту в сторону. Чужой локоть с отвратительным громким хрустом заехал головорезу по лицу, раздробил мужику переносицу и свалил его рядом с всё ещё лежащим приятелем... Она тяжело дышала, осторожно растирая сквозь одежду пострадавшее в схватке плечо. Оглядывалась, скалясь во мраке зверем, что чувствовал чужое присутствие. Девушка подняла голову, и их с Торином глаза встретились... Она изменилась — так, словно прошло не пару недель, а несколько месяцев. Волосы заметно отросли и неаккуратными прядями спадали на лоб, закрывая практически половину лица. Кожа стала какой-то болезненно-бледной, скулы заострились, а под глазами залегли глубокие тени. Но это были всё ещё её глаза — живые, яркие, словно демоново пламя плясало на дне змеиных зрачков. Они горели на её лице лихорадочным огнем так сильно, что Торин буквально почувствовал, как в их узком переулке накаляется воздух. Только вот взгляд изменился: вместо былого задора и азарта Торин увидел тяжёлую, мрачную решимость, почти злобу — и внутренне содрогнулся. Казалось, ещё чуть-чуть — и она просто раскроит незадачливым разбойникам головы. Девушка замерла, продолжая во все глаза смотреть на него, и злость в её взгляде сменилась растерянностью. На мгновение Торину даже показалось, что там, на самом дне зрачков, мелькнули самые настоящие страх и паника. Совсем рядом раздался чей-то удивленный вздох — остальные тоже её узнали. У девушки взгляд был не менее ошарашенный. Лун. Собственной персоной.Глава 23. Торин
30 августа 2021 г. в 11:46
Примечания:
Хаюшки) До шкалки осталось всего ничего, а я к вам с новой главой. Шарага уже начинает меня ебать, так что год этот для меня будет весьма тяжелым - прям печенкой чую. Так что пинайте, если потеряете. Ещё я начал потихоньку редачить прошлые главы, так что не пугайтесь.
Мне кажется, что кнопка "подписаться на работу" сделана больше для авторов, чем для читателей. Всё-таки лайки это одно, а когда ты видишь, сколько человек следят за твоей работой — другое. Более... мотивирующе, что ли.
! ВНИМАНИЕ ! Очень много Торина и моих хэдканонов с ним.
P. S. Я до сих пор не могу понять, каким образом редактор фб сжирает текст. В ворде глава на 14 страниц, здесь - 9. Где ещё 5 страниц, карл?!
P. S. S.
Отзывы приветствуются, пб включена.
P. S. S. S.
Большое спасибо за 50+ лайков) Приятно осознавать, что кому-то интересна моя работа.
- ...Я помогу вам.
Торин моргает почти растерянно. Только что эльф буквально купался в собственном пафосе, рассказывая, какие они все лживые и лицемерные, а теперь — «помогу»?
Неужели, шутит? Да уж, если это и шутка, то чувство юмора у эльфийского короля какое-то особенно изощрённое.
Торин поднимает голову, пересекаясь с Трандуилом взглядом — и понимает вдруг, что тот говорит предельно серьезно.
Эльф смотрит пристально, чуть склонив голову. Ждёт.
В горле становится неожиданно сухо. Гном сглатывает тяжёлый противный комок, и спрашивает сухо, скрывая волнение за высокомерным тоном:
- И какова же будет цена Вашей помощи? М, Ваше Высочество?
Торин вдруг вспоминает, какая интонация была у Лун, когда она называла его так — и повторяет её. Он знает, что эльф потребует взамен — мог бы и не спрашивать.
- Я отпущу вас, дам оружие, пищу — все, что захотите. Вы же, в свою очередь, должны добыть кое-что для меня. - Трандуил чуть откидывается на троне, не переставая сверлить Торина взглядом. - Звездные камни Ласгалена. Самоцветы, белее света звёзд. Трор когда-то обещал мне их. - И добавляет с мнимой беспечностью: - Уверен, ты помнишь.
Торин действительно помнит — так, словно это было вчера, а не десятки лет назад. Помнит обещание, которое дал себе тогда. А ещё помнит, что произошло, когда дракон напал на Эребор — и эти противоречивые воспоминания разрывают его на части.
Он злится: на Трора, на Трандуила. Но больше всего — на себя.
Эльф улыбается чуть насмешливо — только вот глаза остаются серьезными, ужасающе холодными. Он тоже — помнит.
Торин глубоко втягивает носом воздух, заставляя себя успокоиться. Он может сколь угодно выставлять напоказ свой тяжёлый характер — а он у него и правда тяжёлый, кто бы что не говорил. Он может открыто дерзить, спорить, злиться, говорить в лицо то, что думает. Но когда это необходимо, Торин умеет скрывать собственные эмоции и чувства. Он — король. От его решений зависит судьба его народа. А это значит, что если существует хоть один, даже самый маленький шанс выбраться из этой передряги — он им воспользуется. Стерпит, наступит себе и собственной гордости на горло, но воспользуется.
Ведь он — король. Вспышки гнева для него — роскошь непозволительная.
- Услуга за услугу? Что ж, интересное предложение. И какие же у Вас, Ваше Высочество, будут гарантии? - Торин не может сдержать усмешки, не без удовольствия замечая, как эльфа чуть коробит от этого обращения. - Вдруг я дам Вам обещание, а потом мы исчезнем сразу же, как только ступим за порог дворца?
Лукавит, как минимум. Блефует. Но всё равно не может сдержаться от шпильки в адрес этого напыщенного индюка.
По лицу Трандуила сложно что-либо понять — как это обычно бывает у большинства эльфов, — но Торин отчётливо видит тень недовольства в его глазах. Впрочем, длиться это недолго: эльф чуть наклоняется, и лукавая улыбка пробегает по тонким губам.
- О, твоего честного слова будет вполне достаточно, Дубощит. Я уверен, что ты, как истинный правитель, - он делает упор на последнее слово, отчего по спине у Торина пробегают злые мурашки, - выполнишь данное тобой обещание. Помнится, гномы всегда славились упорством и честностью. Ну а если вы всё-таки улизнете... - Трандуил вздыхает, с притворным разочарованием качая головой. - Что ж, тогда я все это время жестоко ошибался, и слово вашего народа больше ничего не значит.
«Тогда ты ничем не отличается от Трора». Он не произносит этого в слух, но Торин буквально чувствует, как фраза остаётся висеть в угнетающе тяжелом пространстве залы.
Трандуил знает, куда бить. Знает, что способно вывести его на эмоции — и умело дёргает за эти ниточки. Трандуил вообще слишком хорошо его знает — и в этом Торин не может винить никого, кроме себя. Он чувствует, что ярость в груди уже не тлеет — бушует драконьим пламенем, застилает глаза багровой пеленой. И поэтому гасит, душит в себе это чувство. Много чести — радовать эльфа бесполезными вспышками.
Дубощит выпрямляется, словно в позвоночник его резко вгоняют стальной стержень, гордо вздергивает подбородок, с вызовом смотря в голубые глаза эльфийского короля.
- Мой народ всегда держал свое слово. В отличие от вас, эльфов.
Лжёт. Знает, что не прав, но все равно — лжёт. Голос его так и сочится ядом, но Трандуил, кажется, вовсе не замечает этого.
Он тоже — знает.
- Ну тогда ты не откажешь мне в услуге и добудешь камни. Ну, знаешь, как это бывает: ты поможешь мне, я — тебе. По старой дружбе, так сказать.
Это уже переходит всякие границы. Небрежно брошенная фраза становится той самой последней каплей, от которой чаша терпения переполняется, и Торин не выдерживает — взрывается, подобно сухому пороху. Его буквально трясет от ярости, и лишь гордость не даёт ему наброситься на эльфа. Гордость — и осознание того, что тогда его точно убьют. Торина не страшит смерть — но такая смерть его не устраивает точно. Он не столь наивен, чтобы полагать, что остальных в таком случае оставят в живых. И тогда весь поход, все трудности, которые им пришлось преодолеть — всё будет зря.
Торин не может позволить себе этого. Но и спокойно выслушивать глумящегося над ним эльфа он тоже уже не может.
- Да как у тебя язык поворачивается говорить такое, вероломный ублюдок?! - рычит Торин, и синие глаза его опасно темнеют, походя цветом на грозовые тучи. — Я считал тебя другом! Я восхищался тобой, восхищался эльфами! Ты обещал мне, что поможешь, если что-то случится! Ты клялся! И что же ты сделал, когда мой народ погибал в пламени дракона?! Да ничего! И у тебя ещё хватает наглости требовать у меня какие-то камни?!
Последнюю фразу он уже не говорит — кричит прямо в лицо эльфийскому королю.
А во взгляде — боль, ненависть и презрение.
Трандуил никак не реагирует — лишь губы сжимаются в тонкую, жёсткую линию. Трандуил все также холоден, собран и спокоен — только вот пальцы сжимают подлокотники трона так сильно, что костяшки белеют. Спокойствие его — обманчиво-опасное, словно море перед надвигающимся штормом.
Торин дышит глубоко и часто, даже не пытаясь успокоиться. Дыхание от этого получается хриплым, рваным, словно после быстрого бега.
- Но даже после этого... Мы приходили к тебе голодные, бездомные! Мы просили помощи! Но ты вновь отвернулся, отмахнулся от моего народа как от надоедливой мошкары. Поможешь?! - Голос его гремит подобно грому, подобно сходящей со склонов лавине. - Так вот я не верю, что такой вероломный лжец выполнит свое обещание!
- Знай свое место, гном!
- Imrid amrad ursul!*
Говорить эту фразу явно не стоило, но Торин слишком зол, чтобы сдерживаться.
Эльф дёргается, словно от удара, и маска холодного спокойствия трещит по швам. Одним стремительным движением Трандуил оказывается рядом с ним — и теперь уже Торин призывает всё своё мужество, чтобы не отшатнуться.
Морок рассеивается, расползается подобно ветхой рогоже под пальцами, открывая вид на старые раны.
Почти вся левая половина лица Трандуила, часть шеи — всё это представляет собой один большой, страшный ожог. И Торин вдруг понимает, что знает, откуда он.
Трандуил часто рассказывал о прошлых, давних временах — отчасти этому способствовал сам Торин. Ему нравилось слушать его, а Трандуилу, в свою очередь, нравилось делиться с ним своими воспоминаниями. Единственной темой, которую синда всегда старался обходить стороной, были змеи Севера. Торин читал о них, но информации о древних ящерах было ничтожно мало, а ум молодого гнома жаждал знаний. И поэтому тогда-ещё-просто-Торин пытался осторожно расспрашивать друга, надеясь получить ответы. Только вот эльф всегда отнекивался, переводил тему или отделывался кратким «мы победили».
Победили... Одно это слово приводило тогда ещё юного Торина в полный восторг. И, может быть, именно поэтому он не замечал, как тень ложилась на лицо синда, а в глазах потухал огонёк, словно сама жизнь угасала в нем на несколько мгновений.
Победили...
Но никогда ещё Трандуил не показывал, какой ценой далась ему победа.
- Я тоже считал тебя другом, Торин. - Голос Трандуила звенит сталью, и гном видит, как дёргаются ничем не прикрытые мышцы. Торин вздрагивает — эльф впервые за весь разговор назвал его по имени. Не сухим "Дубощит", не пренебрежительным "гном", а "Торин" — как когда-то очень давно. - Но это отнюдь не значило, что я повел бы на смерть своих воинов. Я не раз призывал Трора к благоразумию. Не раз предостерегал твоего деда о его страсти к сокровищам. Предупреждал, что такое несметное богатство может привлечь зло. Но он только смеялся, утверждая, что стены Эребора способны удержать армию. Армию — но не дракона. Ваше королевство было обречёно.
Каждое слово бьёт не хуже кнута, змеёй пробирается под кожу и в душу вгрызается. Торину плохо, Торину почти что больно — как если бы сердце тупым ножом резали. Трандуил ведь, по сути, прав, но...
К предательству невозможно привыкнуть. С ним невозможно смириться. И пережить его крайне сложно.
Трандуил резко успокаивается, и лицо его вновь превращается в сплошную каменную маску. Совсем как у тех статуй у главных ворот, отстраненно думает Торин.
Эльф что-то коротко бросает, и за спиной у гнома молчаливыми тенями появляются стражники.
- В темницу его. - Трандуил отворачивается, то ли потеряв интерес к разговору, то ли попросту не желая больше смотреть на него.
Эльфы подчиняются тут же, грубо хватают Торина под руки и ведут к выходу. Он не сопротивляется, лишь дёргается пару раз — просто из принципа.
Тишина прерывается лишь шуршанием ног о пол, но когда они оказываются возле самых дверей, Торин все же слышит тихий, вкрадчивый голос владыки Лихолесья.
- У тебя все ещё есть шанс, Дубощит.
Торин не видит, но спиной чувствует на себя пристальный взгляд эльфа.
- Тогда я лучше сгнию за решеткой, чем помогу тебе.
Ответом ему служит тишина.
Примечания:
*"Умри огненной смертью!" (Умри в огне, сгори). Фраза, которую выкрикнул Торин, когда говорил с Трандуилом.