Любовь от горечи

— Я ухожу, — объявляет Иви, когда она входит в вагон поезда, где её брат развалился на диване. — Почему? — быстро огрызается Джейкоб. — Потому что Алек попросил тебя? — Да, потому что он попросил! Потому что он нуждается во мне. Потому что это нужно сделать. — Почему это должно быть сделано тобой, Иви? Слегка отвисла челюсть, когда Иви посмотрела на брата. — Джейкоб. Прекрати, — это всё, что она может сделать. Столкнувшись с его задумчивым молчанием, она добавляет, — Ты не отец. — Ты тоже! — Не смей повышать на меня голос, Джейкоб! Мы больше не подростки. Ты должен уважать меня. — Я ничего тебе не должен. Гнев в его голосе пугает. Настолько, что теперь очередь Иви замолчать. Но это длится лишь короткое мгновение, прежде чем она поворачивается и выходит из вагона и движется к выходу из поезда, который в данный момент припаркован на станции. Нравится Джейкобу это или нет, пришло время. Во-первых, когда Иви выходит из поезда, она натягивает капюшон на голову, чтобы уменьшить риск быть обнаруженной. Она медленно покидает станцию и поднимается на крышу. Её мысли отвлекаются, хоть она чуть не подскользнулась, когда грациозно потянулась к краю крыши. Почему он не может просто поддержать меня? — удивляется Иви, вздыхая, когда она отряхивается и успокаивается. Но мысль исчезает, когда она делает шаг к следующему зданию. Миссия начинается достаточно медленно. Все, что ей нужно сделать, это прокрасться на территорию Блистера возле доков, чтобы ограбить телеграф. Опасная миссия, учитывая, как сильно охраняется район. Но это для общего блага. Тогда она сможет продолжить поиски частицы Эдема. Но сначала... задание для Алека. Иви скользит с небольшим усилием с крыши на крышу, пока не достигнет области возле доков. Это занимает некоторое время, так как вокзал, где они остановились, находится на другой стороне Лондона, но она добирается запретной зоны, как только солнце начинает садиться. Она спланировала это так. Достаточно темно, чтобы можно было исчезнуть на заднем плане, но достаточно светло, чтобы она могла видеть и сражаться по мере необходимости. Тем не менее, она надеется, что в этом не будет необходимости. Залезть, вылезти, вернуть телеграф Алеку. Достаточно просто. Необычно, что Иви вздрагивает от звука Висельника, огибающего угол перед тем, где она укрылась. Она хорошо отбрасывает тень, но шум застает её врасплох, и она быстро понимает, что её отвлекают мысли о Джейкобе. Молча проклиная себя за сентиментальную слабость, она протягивает руку и стреляет галлюциногенным дротиком в яму в нескольких метрах от костра. Вскоре три охранника вступили в бой. Иви задерживает дыхание, пока они не падают на землю. Подойдя осторожно, она обыскивает тела и находит, к счастью, набор ключей в одном из карманов. Прекрасно, — она благодарит богов — Как раз то, что мне нужно. Но сундука в поле зрения не видно, и, отступая в тень, она видит, что приближаются ещё два стражника. Черт, — думает Иви, проклиная свою удачу. Она снова стреляет дротиком в огонь неподалеку. Однако охранники стоят недостаточно близко, и к тому времени, когда они обнаруживают тела, которые оставила Иви, эффект стирается. Теперь у нее нет дротиков, и она остаётся только с тростью для защиты и боя. Затем она ждет. Но стражники расходятся в разные стороны, выкрикивая ругательства и предупреждая убийцу о предстоящем наказании. В этот момент, когда охранник поворачивает за угол и замечает её в тусклом свете фонаря, Иви видит сундук на самом краю реки, прямо на причале. Только вне досягаемости. Охранник кричит, как только видит её, призывая своих сообщников, которые быстро окружают её. Она загнана в угол, но, к счастью, у неё достаточно времени, чтобы вытащить своё оружие и использовать его, чтобы атаковать охранника со всей силы. Джейкобу было бы так стыдно — думает она. — Его бы не поймали. Этот третий момент отвлечения стоит ей преимущества иметь более крупное оружие, так как второй охранник прыгает и выбивает его из её рук своим более коротким клинком. Она может сказать, что он сильнее её, но обычно она более проворна и способна сразиться сразу с четырьмя или пятью противниками. Однако, перерыв в её внимании, также лишил её этого преимущества. Тем не менее, она благодарна, что, по крайней мере, осталась с кастетом, подаренным братом на прошлое Рождество. Он был подарен Джейкобу отцом на его восемнадцатый день рождения. В двадцать пять лет он передал его Иви. Сначала она пыталась отказать, утверждая, что отец подарил не просто так. Она не должна была владеть им. Но, конечно, каким бы упрямым он ни был, он возражал. Тебе нужно защитить себя — сказал Джейкоб в редком жесте нежности. — Я не хочу, чтобы ты пострадала. Мягкость в его голосе застала её врасплох и ослабила защиту, распуская её волю, чтобы спорить с ним, как она обычно делала. Он имел в виду эти слова. Она могла сказать это по тону его голоса, но также и по тонкой лишней жидкости в его глазах, которая собиралась около уголков, угрожая упасть на его щеку. Однако слезы никогда не падали, что нисколько не удивило Иви. Джейкоб никогда не плачет. Даже когда умер отец. Он поклялся отомстить за него. Когда Иви замахивается рукой, чтобы напасть на первого охранника, который приблизился к ней, она снова думает о своем брате и о бесценном даре, который он ей дал. Она получает один хороший, сильный удар, прямо в челюсть, сбивая её с ног, прежде чем все станет черным. — Иви! — наконец она слышит крик Джейкоба, который шокирует её. Чего она не знает, так это того, что он кричит уже несколько минут, отчаянно пытаясь разбудить её. Острая боль на щеке говорит ей, что ему нужно было ударить её, чтобы она пришла в сознание. — Чёрт, — ругается Иви, пытаясь сесть. Но Джейкоб толкает её в плечо, прижимая к земле, и смотрит на неё, нахмурив брови. — Не двигайся, — приказывает он, сильнее надавливая, когда она извивается. — Слезь с меня! — кричит она, размахивая руками, чтобы оттолкнуть его, но не в состоянии прикоснуться ни к чему, кроме его каменных мускулистых предплечий. Он ничего не говорит, глаза холодны и серьёзны, пока она не успокаивается, спрашивая его наконец. — Они получили телеграф? — Чёрт бы побрал этот телеграф! — Джейкоб громко кричит, выпуская давление на плечи сестры. — Джейкоб! — кричит она в ответ. — Они. Получили. Этот. Телеграф? — Опять он ничего не говорит, и снова Иви кричит. — Джейкоб, они его получили?! — Чёрт возьми, Иви Фрай! Нет, они не получили этот проклятый кабель! — Где он? — Возможно, он все еще в сундуке в доках. — Возможно?! — рявкает Иви, наконец-то садясь, несмотря на головокружение. — Ну, все охранники в этом районе мертвы. Это облегчает твои опасения, дорогая сестра? Наконец, сестра Джейкоба вздыхает и падает на спину, её глаза закрываются, когда мир вращается вокруг неё. Внезапно руки Джейкоба оказываются в каком-то странном месте, посылая покалывание в позвоночник Иви. Давление на бёдра заставляет её тело трястись. Затем она чувствует боль, проникающую через её внутренности и излучающую наружу. Когда она, наконец, смотрит вниз, она обнаруживает, что кровь пропитывает её спереди, просачиваясь через переднюю часть её пальто. Это нехорошо — думает она, глядя в недоумении. Боль продолжает кричать сквозь неё, но она не издает ни звука, даже когда она застывает на месте. — Нам нужно отвезти тебя обратно в поезд, — говорит Джейкоб, быстро понимая, что шок проходит, и его сестра чувствует, как агония мчится по её телу. У неё не осталось сил спорить, она ошеломлена болью, поэтому всё, что она говорит, это возьми кабель, прежде чем снова отключается.

***

Иви просыпается в поезде, и как только ее глаза открываются, она видит, что её брат летит к ней, как ястреб, следуя за своей добычей. Но взгляд у него не хищный. Взгляд сломленного человека, глубоко раненного. — Иви, — вздыхает он, дрожащими руками сжимая тревожные кулаки, и наклоняется над ней. — Джейкоб? — хрипит она, её горло пересохло от недостатка влаги в течение нескольких часов, когда она была без сознания. — Кабель? — Клянусь жизнью, Иви Фрай, если ты еще раз скажешь "кабель", я ... — — Это безопасно, — говорит голос, доносящийся с нескольких метров. Это Генри, и Иви мгновенно успокаивается. Она закрывает глаза, и ярость Джейкоба внезапно исчезает, когда он видит, как беспокойство исчезает с сияющих черт лица его сестры. Несмотря на то, что он страдал от её одержимости, казалось бы, безрассудными и самоубийственными миссиями Алека, спокойствие, которое она приобрела, заставляет гнев Джейкоба смягчиться. Заметив, что Джейкоб слегка наклонился, неосознанно желая насладиться спокойным выражением лица сестры, Генри мягко говорит: — Я пойду. Пожалуйста, если вам что-нибудь понадобится, позовите меня. Затем мужчина уходит, оставляя близнецов одних в вагоне, но Джейкоб всё равно почти не замечает его слов, в основном игнорируя его. Ему не нужна помощь, чтобы заботиться о сестре. Он всегда делал это в одиночку, и он будет продолжать это делать. Глаза Иви всё ещё закрыты, а руки её брата бессознательно снова находят её бедра, но она достаточно поражена нежностью и интимностью его прикосновений, что её глаза открываются. Молодой человек слегка отскакивает назад, пораженный реакцией Иви. — И-Извини, — заикается он, отводя взгляд от её глаз. Сначала Иви смотрит ему в лицо, находя там стыд и смущение, но каким-то образом руки Джейкоба застыли на месте. Затем она находит себя согретой, её температура, кажется, поднимается на несколько градусов, когда она понимает, что она только в свежей, свободно облегающей рубашке. Когда она смотрит на свои руки, она видит, что эта одежда, хотя она недавно одела её, также пропитана кровью. Большое красное пятно распространяется по всему её животу, и руки ее брата покрывают некоторые из них. Но там, где его руки лежат, боли нет. Кровь, возможно, распространилась там, но рана возле пупка, и он был осторожен, чтобы не коснуться её, из страха увеличить её страдания. Но ощущения боли сильно омрачены ощущением покалывания, которое распространилось по животу Иви. Окунувшись в необычный вид близкого физического контакта брата, Иви набирается смелости говорить. — Джейкоб... Посмотри на меня. Он медленно поднимает испуганный взгляд, и когда его глаза встречаются с её, она чувствует, что его руки начинают дрожать. — Джейкоб... — мягко говорит она, пытаясь заставить его говорить. Слёзы – первые настоящие слёзы, которые она когда-либо видела – капают, горячие и испуганные, на щеки Джейкоба, прежде чем ему удается выдавить: — Я думал, ты умрёшь. Иви тяжело сглатывает, волна противоречивых эмоций захлестывает ее. Как он смеет плакать! Как он может? Он возненавидел её за преданность миссии и решительно заявил об этом. Он отказался ей помогать. Он назвал её дурой. Теперь он разрешает себе плакать? Он должен быть в ярости! Упрямый ублюдок должен злиться на неё, а не разваливаться перед ней, когда она лежит на диване, истекая кровью. Его руки всё ещё осторожно опираются на её бедра, когда он стоит на коленях рядом с ней, и ей трудно симулировать гнев, но она всё равно справляется. — Ты должен быть разочарован, что я этого не сделала, — с горечью замечает она. Его голова снова вздрагивает, позволяя ей видеть его глаза, красные и опухшие от его неудержимого плача, и Иви немедленно чувствует раскаяние за свои слова. Но разве это не правда? Джейкоб никогда не поддерживал её. Единственное, что он сделал, чтобы защитить её — не то, чтобы она действительно нуждалась в защите — это дал ей кастет отца. Это был единственный момент, о котором она могла думать с тех пор, как они учились в начальной школе, когда он показал ей жест заботы. Конечно, жестокость не давалась в одном порядке. Его приняли и вернули с такой же яростью. Он не обижался на неё, быстро поняла Иви. Они обижались друг на друга за свои разные взгляды на жизнь и сильно отличающиеся приоритеты. — Джейкоб, — выпалила Иви, как только Джейкоб открыл рот, чтобы попытаться заговорить. — Я… — Нет, не надо, — кашляет он, вытирая глаза левой рукой, той, что не оснащена новым кастетом. Джейкоб хочет встать. Хочет уйти. Хочет скрыть свой стыд и слезы. Но ноги у него как желе, а колени не поддерживают. Его руки всё ещё застыли на месте. Иви смотрит на него сверху вниз. Выражение её лица чрезвычайно извиняющееся, но Джейкоб не может смотреть на неё, поэтому и не замечает. Затем, Джейкоб, в слишком сильных эмоциональных мучениях, чтобы заметить, что его сестра не пыталась оттолкнуть его руки, задыхается: — Я никогда не мог желать тебе смерти. Ему ещё больше стыдно, что его голос звучит тихо и слабо, в отличие от его обычного уверенного, командного тона. Но Джейкоб не двигается, пока не почувствует, что живот Иви напрягается, когда она пытается сесть. Только тогда его рефлексы срабатывают, и его левая рука взлетает вверх, чтобы прижать её плечо к подушкам. — Отдыхай, — говорит он, но приказ становится пустым, когда его голос срывается. И все же Иви повинуется ему – хоть раз – ложась на спину. Она осмеливается взглянуть на него, страдая от единственного выражения истинных, глубоких эмоций, которые она когда-либо видела, и обнаруживает, что он снова заплакал. На этот раз его грудь вздымается. К счастью, громкие, сдавленные крики боли, которые убегают ночью, когда он один, не выходят, и он остается молчаливым, за исключением звука его тихих, задыхающихся вдохов. Часть её хочет отругать его за слабость. Но так ли это? — удивляется она. Может ли это быть выражением стойкости? Она вспоминает их коллективный опыт и понимает, что никогда не предлагала ему проявление заботы или мягкости за все их годы. Ей хочется верить, что её гнев, её горечь - это его вина, но она понимает, лежа там и наблюдая, как он плачет, что отказ быть беззащитным взаимен. Она так же виновата, как и он. Поэтому её горечь исчезает, когда она осознает несправедливость своей собственной инстинктивной эмоциональной реакции, и в неё вливается сильное, чужое чувство привязанности. — Джейкоб... — повторяет она тихим голосом. Молчание Джейкоба прерывается. Он громко всхлипывает, голова его слабо падает на грудь. Он в замешательстве. Часть его разрывается от нежности в её голосе, и он утешает его. В конце концов, он успокаивается, но продолжает всхлипывать. — Джейкоб... О, Джейкоб. Иви чувствует ком в горле, когда стыд наполняет её внутренности. Как она могла быть такой грубой? Как она могла быть такой беспощадной и неумолимой? Как она могла быть настолько глупой, чтобы не распознать его... что это было? Любовь? Он никогда не был добрым. Это правда. Но он всегда, всегда был рядом. И она понимает, что этого было достаточно. Достаточно, чтобы защитить её, достаточно, чтобы пережить смерть родителей, достаточно, чтобы удержать её. И она любит его за это. — Милый Джейкоб, — пищит Иви, и её собственный голос срывается. Слёзы выступили у неё на глазах, когда она наклонилась, чтобы провести пальцами по его мягким каштановым волосам и погладить его голову, когда она шепчет — Мой милый, милый Джейкоб. Ещё один громкий всхлип ускользает от него, и она чуть не подпрыгивает от его громкости. Она ошеломлена этим зрелищем. — Пожалуйста, Джейкоб... — пытается она. Она хочет сказать ему, чтобы он не плакал, но по опыту знает, что ему это не нужно. Она не хочет, чтобы он скрывал это, как их отец. Она не хочет, чтобы он разразился гневом, когда его эмоции используют его. Она хочет, чтобы он чувствовал себя комфортно, выражая себя. (Хотя она знает, что он этого не делает, и что он, вероятно, в ужасе от собственного приступа эмоций.) Она хочет, чтобы он чувствовал себя с ней в безопасности. Поэтому Иви продолжает гладить волосы брата, чувствуя, как её сердце набухает, пока она не думает, что оно может лопнуть от неконтролируемой волны любви, которую она чувствует. Она так хорошо его заглушила, что теперь, раздавленная тяжестью его неукротимой любви, не может больше сдерживаться. Бушующая вода её любви прорывается сквозь неё, и её слезы, наконец, падают. Затем она наклоняется, её шея напрягается, и прижимается губами к его голове, оставляя их там, пока она не почувствует, как его тело вздымает ещё одно могучее всхлипывание. — О, Джейки. Всё хорошо. Я в порядке. Она не называла его так с начальной школы. Сначала она использовала это прозвище, чтобы вывести его из себя и насмехаться над ним, но в тот день, когда она наконец заметила, что его румянец был не от гнева, а от смущения, она убрала кличку и больше никогда не использовала её. — Иви, — завывает он, сломленный и растаявший от возвращения любви. — Я думал, что потеряю тебя. Она никогда не относилась к нему с нежностью, но когда он размышляет о своей жизни, как это делает Иви, он понимает, что она всегда была рядом и всегда хотела для него самого лучшего. — Ты не потерял меня, Джейкоб, — уверяет она, поглаживая его потные взъерошенные волосы, чтобы успокоить. — Я здесь. Затем он обхватывает руками её туловище, стараясь не касаться кровоточащей раны, двигая головой вверх, чтобы прижаться щекой к теплой коже шеи сестры. Девушка продолжает гладить его волосы и начинает тереть спину, заставляя его рыдания замедляться почти до остановки. Они долго молчат, пока дыхание Джейкоба не замедляется и он не успокоится настолько, чтобы заговорить. — Ты его любишь? — спрашивает он, голос сломан и напряжен. — Прости? — возвращается она, явно смущенная его вопросом. — Алек, — говорит Джейкоб, и его тон внезапно становится достаточно сильным, чтобы быть твёрдым, когда он поднимает голову, чтобы посмотреть на неё, глаза чрезвычайно опухшие и красные. — Ты его любишь? Иви моргает, потрясённая. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. — Не прикидывайся дурой, Иви. Я знаю тебя. — Ты ничего не знаешь, — утверждает Иви, прерывая его. — И если ты думаешь, что я испытываю к нему что-то кроме платонической, дружеской привязанности, то твое безумие должно быть вызвано одной из выдумок Старрика. Джейкоб трет глаза, принимая её слова, затем снова встречает её взгляд, ища ложь. Он очень удивлен, не найдя ничего. Возможно, он не знает, как читать или справляться с эмоциями своей сестры – это было совершенно очевидно на протяжении многих лет – но он знает, когда она лжёт. (В основном потому, что она не очень хороша в этом.) — Тогда почему ты так предана ему? — Джейкоб, наконец, давит, нуждаясь в утешении. — Я не предана ему, Джейкоб. Я предана своему делу. Разве ты не видишь этого? — Все, что я вижу, — это то, что ты подвергаешь себя опасности – рискуя жизнью – чтобы выполнить его приказ. — Тогда то, что ты видишь, — не реальность. — Да, хорошо... У него не осталось аргументов, только замешательство. Затем, после некоторого напряженного молчания, Джейкоб тихо спрашивает. — Иви? Услышав, как он произносит её имя, без раздражения или презрения, Иви смягчается. — Да, Джейкоб. — Ты когда-нибудь любила меня? Это заставляет Иви замереть. Она, конечно, никогда не спрашивала, и не знает, как ответить. — Ты мой брат, — это всё, что она может придумать в ответ, и он выходит пустым и глухим. — Но любила ли ты меня когда-нибудь? — Мы семья, — говорит Иви, как будто это все объясняет. — Но любишь ли ты меня? — он давит с тревогой, глаза его высыхают и он поворачивается к стали. — Это так, или так и есть? — И то, и другое, — отвечает Джейкоб. — Оба. Иви вздыхает, глядя на его руки, которые всё ещё пришиты к её бедрам. Её горло сжимается, предотвращая ответ – правду – что она только что едва смирилась с этим, и всё, что она может сделать, это изящно скользить руками по его, оставляя их там. Её мягкие, несмотря на грязную работу, которую она всегда делала, но его мозолистые и сухие. Тем не менее, ей нравится их чувствовать. И он, хотя и поражен этим, любит чувствовать её. Как только Иви думает, что её брат отвергнет этот молчаливый ответ, он смело задирает подол её рубашки, достаточно, чтобы обнажить маленький кусочек мягкой, бледной кожи. Он трёт маленькие круги по её бедрам шершавыми кончиками больших пальцев, и близкое прикосновение заставляет её тихо ахнуть от удивления. Он принял – и, что более важно, понял – её ответ. — Я тоже, — говорит Джейкоб, отвечая на вопрос, который она не могла заставить себя задать.