Factum Brutum Mortis

      Прислонившись лбом к прохладному стеклу и опустив взгляд на книгу, сжимаемую её изящными пальцами, она знала, что перрон с каждой секундой приближается всё менее стремительно, поскольку слышала скрип тормозов поезда, чувствовала, что её спина сильнее вжимается в тканевое сиденье, сопротивляясь инерции замедляющегося движения; видела как мелькают блики, ласкающие подол её недлинного белого платья. Когда раздался продолжительный гудок — она подняла глаза, посмотрела в окно и, немного щурясь от мелькающих лучей солнца, увидела, как толпившиеся на платформе люди кому-то машут и улыбаются, как некоторые из них бегут вперёд, пытаясь догнать почти остановившийся поезд. Сквозь прозрачную поверхность донёсся вокзальный гул, когда транспорт окончательно замер, издав при этом характерный, знакомый шум. Вагон засуетился: за дверцей купе послышались шаги, голоса и едва уловимый звук колёс чемоданов, катившихся по ковру.       Она поднялась с сиденья, посмотрела на своё отражение в зеркале, поправила сверкающие от подающего света золотистые волосы и аккуратно водрузила на голову белую шляпку. Стоило ей снять с вешалки небольшой зонтик и весенний плащ — раздался тихий стук в дверь.       — Oui? — отозвалась она, а потом качнула головой, исправившись. — Ja?       Дверца отодвинулась, и в купе заглянул мужчина в форме.       — Могу ли я помочь Вам с багажом, фройлейн? — поинтересовался по-немецки, однако, с австрийским произношением проводник.       — Да, было бы прекрасно, — кивнула девушка, улыбнувшись.       Мужчина достал с полки небольшую кожаную сумку и, отойдя в сторону, освободил фройляйн выход из купе. Он опередил её лишь на лестнице, служившей спуском на перрон, чтобы протянуть руку и помочь, а затем вручить сумку, принять благодарность и, пожелав девушке хорошего дня, вновь скрыться в поезде.       Она любила наблюдать за людьми, особенно, на вокзале — ведь здесь можно разглядеть целый калейдоскоп человеческих эмоций: например, слёзы предстоящей тоски перед расставанием или слёзы радости встречи; грустные улыбки провожающих или восторженный смех встречающих; прощальные объятия или крепкие, будто говорящие: «Я скучал! Наконец-то мы встретились!». Вот и сейчас, в этот радостный, но довольно морозный последний денёк зимы 1938 года она наблюдала за ликующими людьми, а внутри всё сжималось. То ли потому, что ей предстоят итоговые экзамены в Венской Академии Художеств, перед которыми последует целая волна нервозности, то ли потому, что её родные остались там, далеко-далеко от Австрийской столицы. Но, между тем, девушка с удовольствием осознавала, что это ненадолго — всего лишь несколько месяцев, и она воссоединится с семьёй.       Перрон шумел сотнями голосов, но звуки эти доходили до девушки приглушенно. Она коротко оглядела смешавшуюся в тысячи переливающихся красок и силуэтов обстановку, крепче сжала ручки дорожной сумки и продолжила пробираться сквозь толпу.       Покинув стены вокзала, фройляйн поймала такси и назвала адрес любимой кондитерской, находящейся неподалёку от её квартирки, а соответственно, и от Академии, где она доучивалась заключающий год. И город, залитый солнечным светом, мелькал по ту сторону стекла, а девушка всё ещё не убирала палец, расположившийся между пожелтевшими страницами книги. Будто опомнившись, фройляйн распахнула её и, заменив палец ленточкой, помедлила перед тем как снова закрыть книгу — вместо этого она поднесла издание к лицу и, прикрыв глаза, вдохнула пряный аромат старых страниц. А здания и памятники за окном сменялись одно за другим, словно соперничая друг с другом по красоте и величию.       — Мы приехали, фройлейн, — оповестил шофёр, плавно затормозив.       Девушка расплатилась и вышла из автомобиля, а водитель подал ей сумку, достав из багажника. Кондитерская встретила её пряным ароматом свежей выпечки и сахара, кофе и чая. Было немноголюдно, и она устроилась за столиком около окошка в самом углу. Уют и предвкушение весны витали в воздухе, растворялись в тихих разговорах сидящих в кафе людей и лёгких улыбках прохожих.       Девушка взяла в руки небольшую салфетку и разложила её на столе перед собой. Потянувшись к сумке, стоящей на соседнем стуле, она достала оттуда слегка притупившийся карандаш. Когда она поднесла его к салфетке, предварительно ту расправив, — через мгновение там, на шершавой поверхности, стали выявляться точные линии, складывающиеся в маленькое изображение. Спустя ещё некоторое время с бумажного кусочка на девушку глядело два глаза, — осмысленные, умные, — но в их глубине отражалось нечто завораживающе-необычное.       Она любила писать глаза, считая, что именно они, как говорят, зеркало души, и ей чаще всего удавалось передавать эмоции во взгляде: доброту, боль, радость. Но в этих глазах девушка не смогла выразить ничего из вышеперечисленного — будто что-то не давало ей этого сделать, словно сдерживая...       Она смотрела в сотворённые своею же рукой глаза и не могла оторваться — будто сейчас же на листке добавятся и человеческие черты, а потом этот «персонаж» вдруг оживёт. Грудь девушки будто сковали невидимые путы, а древко карандаша, стиснутое побледневшими пальцами, сильно впилось в кожу, чего она, к собственному удивлению, не замечала. Дыхание почему-то сбилось, а всё вокруг потускнело, и остались только нарисованные очи да она, склонившаяся над ними. А потом на неё обрушились звуки — вместе с официантом, поставившим на её стол кофе и творожный рулет. Фройляйн, очнувшись, вздрогнула и подняла чёрные взоры на отдаляющуюся спину работника кафе.       Кофе был пряным, кисловатым, а творожный рулет — до блаженной судороги в скулах сладким, и ей безумно нравилось это сочетание. Парочка монет блеснули рядом с опустевшей чашкой, когда девушка надела плащ, положила во внутренний кармашек свой маленький рисунок и, подхватив сумку, скрылась за дверью, оказавшись на залитой солнцем улице. Она засмотрелась на регулировщика, периодически поднимающего то одну руку, держащую флажок, то другую, тем самым указывая немногочисленным автомобилям направление, а затем всё же решила перейти дорогу. Вдохнув свежий воздух, которого не засорят даже выхлопные газы, она и не заметила, что шла довольно неторопливо, мешая потоку, а обнаружила себя лишь тогда, когда один из шофёров просигналил ей. Вздрогнув, девушка едва ли не выронила сумку и, придерживая шляпу, побежала по неровной брусчатке. Невысокий каблук чёрной лаковой туфельки всё же подвёл — сустав тоненькой ножки слегка хрустнул, заставив фройляйн схватиться за воздух в надежде не потерять равновесие. И только тогда, когда девушка приготовилась к неизбежному и чрезвычайно опасному позору падения прямиком на проезжую часть, почувствовала на своих плечах цепкие пальцы, через мгновение оттянувшие её на тротуар. Будто в удостоверении для фройляйн в её равновесии, ощущение этих рук исчезло с хрупких плеч, заменяясь долетевшим до её ушей звучанием чуть насмешливого голоса:       — Вам не стоит уходить в себя настолько глубоко.       Девушка подняла голову и, прищурив один глаз, посмотрела на своего внезапного спасителя. Тень от шляпы падала на его лицо, чёрные линзы очков — скорее овальных, нежели круглых — скрывали глаза; белёсые лучи падали лишь на его выразительный нос.       — Это, если честно, не Ваше дело, — тёмные глаза ещё блуждали по лицу незнакомца, когда она произнесла это.       Она услышала свой неосознанно холодный тон будто со стороны, и именно эти подчёркнутые нотки заставили что-то — практически неуловимо — поменяться в мужском лице.       — Из-за Вашей рассеянности у того водителя могли бы возникнуть проблемы, — сдержанно отозвался он, но девушка почувствовала сквозящее равнодушие в его голосе.       — И Вы, конечно же, решили уберечь его от них? — проговорила она.       — Я помог Вам избежать попадания в госпиталь, фройляйн! — возмущённо откликнулся мужчина, и она, мигом набрав в лёгкие воздуха в желании что-то сказать, была перебита им, приподнявшим ладонь:       — Не стоит благодарности, фройляйн. Я просто выполнил свой долг, — его губы глумливо скривились, — человечности.       Её тёмные тонкие бровки сдвинулись к переносице, а щёки в момент покраснели. Какое право он имеет предъявлять ей что-то? Помог избежать происшествия — так улыбнулся бы да прошёл мимо. А эти его замечания приходятся весьма не к месту... Настроение было подпорчено, но ещё неистово хваталось в попытках не рухнуть окончательно.       — В таком случае, я несказанно рада, что оказалась в нужное время в этом месте, став «полезной» для Вас.       «И, разумеется, потешила самолюбие», — добавила в мыслях, но не стала озвучивать.       Перехватив дорожную сумку в другую руку, девушка изобразила на лице полуулыбку и, обогнув мужчину, продолжила свой путь. А он удивлённо задумался: эта юная фройляйн смела ему дерзить и огрызаться, хотя он уберёг её от несчастного случая! Она повела себя крайне некорректно в данной ситуации, и он не будет снисходить, чтобы ещё и просить прощения за то, что язвил. Совсем немного. Хотя, по правде, мужчина был заинтригован столь смелой манерой поведения и тут же решил противопоставить свою обходительность её невежеству, утвердив тем самым собственное превосходство в произошедшей ситуации. И почти дивясь самому себе, он собрался сделать то, что фройляйн ожидает, вероятно, меньше всего.       — Фройляйн! Постойте.       А девушка, вопреки ожиданием, обернулась ещё до того, как его голос дошёл до неё.       — Вам что-то надо? — внезапно вежливо поинтересовалась она.       — Всего лишь узнать Ваше имя.       — Зачем?       — Нельзя? — тонкие, но хорошо очерченные губы слегка растянулись в усмешке.       — Боюсь, что так, — девушка неосознанно подняла руку и дотронулась до золотистого локона, трогательно обрамляющего висок. — Я всё же не общаюсь с незнакомыми людьми.       — Можно ли это исправить?       — Возможно, но… пожалуй, затруднительно, — смущённая улыбка появилась на нежных губах.       — И всё же этот день станет ещё более солнечным, если Вы назовёте своё имя, — не отступал мужчина, который — девушка была уверена — смотрел прямо в её глаза сквозь тёмные линзы очков.       — Что ж, раз это способно скрасить Ваш наступающий вечер... Меня зовут Виктория, — она слегка прищурилась, вновь всматриваясь в его лицо. — А Вы... кто?       — Альберт Шриттель, — он протянул раскрытую ладонь. — Мне очень приятно, фройляйн..?       — Просто Виктория, пожалуйста.       Его аккуратная ладонь, по сравнению с её, оказалась достаточно крупной. Он, наклонившись, поднёс к своим губам тонкое запястье, но не коснулся ими гладкой кожи.       — Могу ли я сгладить недавний казус, угостив Вас чашечкой кофе с выпечкой? — выпрямившись, предложил Альберт. — Говорят, в кафе напротив замечательные вишнёвые пирожные.       — Извините, но мне надо идти.       Некая нервозность проскользнула в движениях девушки, когда она вновь перехватила сумку и, развернувшись, хотела было уйти, но вновь услышала хрипловатый голос.       — Куда же Вы?       Шриттель усмехнулся, зная, что она уже придумывает причины, лишь бы сбежать. Это, как и смущение, фройляйн скрыть от него не могла, как бы того ни хотела.       — Какая разница? — развернувшись, нахмурилась она.       — Вы свободны завтра в обед?       Вопрос действительно застал Викторию врасплох. Она обернулась по сторонам, будто ища того, кто подскажет ей, что делать, что ответить, но потом, предсказуемо не обнаружив поддержки, молвила:       — Боюсь, что нет.       — А вечером? — не уступал герр Шриттель, желая добиться задуманного.       — Нет, — качнула головой.       — В таком случае, назовите любую дату, — голос звучал непреклонной уверенностью.       Она вытащила из внутреннего кармана лёгкого бежевого плаща записную книжку, открыла её, будто чисто символически пробежалась по исписанному листу глазами.       — Думаю, тридцатого февраля смогу уделить Вам время за обедом, — Виктория подняла голову, посмотрев на собеседника, а затем невинно улыбнулась, хлопнув длинными ресницами и скрывая содержание маленькой книжки от посторонних глаз.       — Тридцатого февраля? — кривенько ухмыльнулся Альберт. — Боюсь, что я в этот день точно буду занят. Наверное, Вы имели ввиду завтрашний день, первое марта, скажем, в шесть вечера в ресторане «Н» рядом с Венской оперой?       — Что ж, хорошо, — наконец, сдалась она, пряча улыбку, пытающуюся вырваться за пределы острых уголков её губ, выразившись в ямочках на покрасневших щеках.       Альберт знал, что она может не явиться туда, но уже не мог не продолжить начатое.       — Вы же не заставите мой вечер оказаться безмолвным?       — Постараюсь, — неопределённо сказала девушка и почувствовала, как пожар её щёк захватил ещё и тонкую шею.       Виктория поругала себя в мыслях за то, что оказалось совершенно неспособной скрыть своё внезапно накатившее смятение перед этим странным мужчиной, который прямо сейчас повёл широким плечом, слегка наклонив голову вбок, будто довольствуясь теми сумбурными эмоциями, выразившимися на её милом лице.       — Тогда до завтрашнего вечера?       — Возможно, — невесомо качнула головой и медленно подняла взгляд. — Хорошего Вам дня!       — Вам также, Виктория.       Девушка стояла и наблюдала, как новообретённый знакомый пересёк тротуар, подошёл к светящемуся чёрным глянцем дорогому немецкому автомобилю, откуда выпрыгнул шофёр, через секунду открывший заднюю дверь. Перед тем как опуститься на белую кожу сиденья, Альберт поправил тёмно-синий плащ, поднял голову и бросил на Викторию взгляд, которого она не смогла словить, но тут же выведший из оцепенения и заставивший крутануться на каблуках да слиться с городским шумом...