Factum Brutum Mortis

      Она никогда не принимала приглашения встретиться где-либо от мужчин, с которыми познакомилась на улице. Обычно она улыбалась, тут же придумывала что-то о скором отъезде в другой город, извинялась и уходила. Но почему же она не нашла в себе сил отказать этому... Альберту? Виктория вспомнила то странное чувство, что охватило её, стоило заглянуть в его скрытое тенью лицо. Все её мысли куда-то разбежались, девушка растерялась, и это отражалось в её подрагивающих губах, всё время норовивших растянуться в смущённой улыбке, которая приходилась так не к месту... По крайней мере, так казалось Виктории, сидящей за туалетным столиком у овального зеркала, местами почерневшего. Она отложила расчёску и, подняв глаза, словила открытый, немного смятённый взгляд своего отражения, а потом улыбнулась, слегка приподняв чуть вздёрнутый носик движением головы. Треугольное декольте тёмно-багрового платья показалось фройляйн слишком открытым, и она хотела было уже переодеться, как до её ушей донёсся звук спешившей стрелки настенных часов, неумолимо приближающей время её ужина с этим загадочным Альбертом. Или он вовсе и не был загадочным? Виктории предоставился шанс это узнать, и, заинтригованная, она поднялась с круглой банкетки, которая, отодвинувшись, скрипнула белыми ажурными ножками о тёмный паркет. Девушка достала из шкафа в прихожей чёрный плащ и, надев его, туго завязала пояс на талии, а потом осмотрела себя в большом зеркале с ног до головы. Покрутилась перед ним, стукнув каблучками атласных туфель с заострёнными носками о пол. Надела чёрный берет, взяла маленькую сумочку, выключила свет и открыла входную дверь.       Улица встретила Викторию свежей прохладой иссякающего вечера и закатным солнцем, играющим в полуобнажённых ветвях деревьев. Она добралась до ресторана пешком, поскольку не увидела смысла ловить такси — путь лежал недалёкий, да и погода была прекрасной и вдохновляющей, поднимающей настроение. Вечером так хорошо неторопливо прогуливаться по центральным улочкам — они будто живые, как их обитатели, прохожие. Они тоже смеются вместе с ними, плачут, любят... Только закоулки остаются темными и молчаливыми, погружёнными в меланхолию тусклого желтоватого света фонарей и льющегося из окон — пробивающегося сквозь плотные занавески. Когда двигаешься по брусчатке, ещё хранящей теплоту иссякающего дня, вслушиваясь в стук собственных каблучков, то перебираешь в голове столько разношёрстных мыслей, сколько не появляется, будучи ты сидящем лишь в своей комнате и больше нигде. И каждая такая прогулка не может сопровождаться одинаковыми настроениями — в том и есть суть.       В этот момент, уже подходя к месту свидания, Виктория испытывала какое-то внутреннее волнение. Не вязкое предчувствие чего-то ужасного, а именно волнение. Странное и, наверное, неуместное. У неё всегда была хорошая интуиция — девушка даже могла предугадать, что с кем-то из близких вскоре произойдёт беда, но это было не то... Однако мысль о том, что этот Альберт задумал что-то недоброе, Виктория сразу же откинула в сторону: вряд ли он готовит какой-либо корыстный план или засаду. Раз так, если вдуматься, то причина этой тревоги вовсе отсутствует, и, чтобы успокоиться, Виктория просто прислушивалась к своему частому дыханию и шелесту прошлогодних листьев, крутящихся на тротуаре; она вслушивалась в шаги проходящих мимо людей и приглушённый редкий лай собак. Виктория никогда не переживала перед встречей с мужчинами — всё же ей выбирать: продолжать общение или нет.       Дверь ресторана была открыта охранником и впустила девушку в большой зал, где свежий, щекочущий нос воздух, оставшийся за порогом, сменился приятным дымчатым запахом свечей и пряным — деликатесов. Царила удивительная тишина; многочисленные столики были почти не заняты, а приглушённые голоса сидящих за ними людей сливались с живыми, постепенно тянущимися от высокого к низкому — и наоборот — звуками классической музыки. Виктория, запрокинув голову, восхищённо рассматривала сводчатые расписные потолки и лепнину колонн из светлого камня. Этот интерьер смотрелся бы крайне неуютно, если б освещение было ярким: порхающий полумрак дарил большому помещению очень тёплую и дружелюбную атмосферу.       — Фройляйн, — обратилась к ней какая-то женщина.       Виктория вздрогнула и опустила голову, устремив взгляд на нарушительницу созерцания великолепных в своей незамысловатости сюжетов потолков.       — Добрый вечер, — немного растерянно сказала девушка, а потом скрыла это за доброжелательной полуулыбкой.       — Добро пожаловать.       Женщина приняла у Виктории плащ и берет, а затем попросила следовать за ней. Девушка оглядывалась по сторонам, пока её вели к столику, рассматривая интерьер, подмечая в нём самые необычные, по её мнению, детали. Внезапно белое форменное платье официантки перед глазами замерло, а рука, облачённая в чёрную перчатку, указала на столик. Виктория увидела, как Альберт, отодвинув стул, поднялся и медленно приблизился. Протянул раскрытую ладонь, в которую она медленно вложила свою и через секунду почувствовала лёгкий поцелуй на коже.       — Виктория, — он выпрямился, слегка вздёрнул уголок губ. — Большое удовольствие видеть Вас.       — Герр Шриттель, — она слегка кивнула.       Он помог ей присесть на мягкий стул, а потом, обогнув стол, опустился напротив.       — Я имел наглость заказать бутылку вина и закуски, не посоветовавшись с Вами, — проинформировал, поднося горлышко бутылки к её стакану. — Надеюсь, мой выбор Вас не огорчит.       Её глаза были устремлены на бордовую жидкость, льющуюся маленьким водопадом, мерцающим чёрным, светло-розовым и искристым жёлтым — словив блик от свечи, что стояла на атласной скатерти. Поток разбился о хрустальное дно, превращаясь в маленький водоворот и приумножился, не достигнув и половины округлых стенок бокала.       — Попробуйте, — кивнул Шриттель.       Тёплые пальцы сомкнулись на тонкой холодной ножке, которая тут же оторвалась от твёрдой поверхности, и аккуратные губы коснулись края. Маленький глоток кисловатой жидкости коснулся языка, устремился в горло и оставил после себя сладкий след. Виктория медленно опустила бокал, подняла блестящие глаза на мужчину, утвердительно моргнула и в тот момент осознала, что так и не рассмотрела его лицо. Он, будто услышав её мысли, сдержанно улыбнулся и опустил взгляд в меню. Девушка тут же воспользовалась возможностью: её взор неторопливо скользил по его лицу, будто исследуя незнакомую территорию. Его волосы поблёскивали и, по вине или доброте тусклого освещения, казались иссиня-чёрными; они зачёсаны чётко назад, но справа виднелся пробор. Лоб — высокий, с полным отсутствием морщин (хотя, может, опять же так казалось из-за полутени зала): только две впадинки выше переносицы проявлялись, когда он сосредоточенно хмурился, слегка сдвинув тёмные густые брови. На щёки падали едва заметные тени от ресниц, когда глаза бегали по ровным строкам.       «Точно Австриец», — подытожила Виктория, рассматривая его скулы и ровный подбородок, а потом задумалась. Он обратился к ней не так, как житель Австрии, — «фройлейн», — а, скорее, как немец.       У него хорошо поставлен голос: не басистый, но и не высокий, а мягкий — только там, где надо; отсутствовали грубые, режущие слух ноты — была лишь лёгкая гортанная хрипотца: будто он занимался актёрским мастерством или пением.       — Вы выбрали блюдо? — будто издалека услышала девушка этот самый голос: тихий и глубокий. — Виктория?       Опомнившись, Виктория сомкнула веки и тут же открыла их, и взгляд её стал осмысленным, способным отличить окружающую обстановку. Слегка повернув голову вбок, девушка заметила, что терпеливая официантка, слегка улыбаясь, ожидала заказа.       — Я... Я положусь на Ваш вкус, — сказала девушка и улыбнулась, — Герр Шриттель, — тягуче добавила она, взглянув на него из-под опущенных ресниц, а потом вновь обратила взгляд к женщине в закрытом белом платье, с воротничка которого постепенно поднимала глаза выше, пока не наткнулись на расписной потолок, что, нарисованный искусной рукой, служил продолжением колонн, окутанных кудрявой виноградной лозой, в которой путались лучи солнца и частички облаков.       Она так увлеклась и не заметила, что тот, кого она так тщательно рассматривала несколькими минутами ранее, теперь глядит на неё. Альберт, по правде, немного смутился странным поведением девушки: сначала она гипнотически всматривалась в его лицо, абстрагировавшись, кажется, от всего мира, теперь же — витает где-то под потолком. Она даже не сочла нужным оповестить его о своих предпочтениях в еде, когда вновь утонула в своих мыслях. Это до добра не доведёт — ведь не далее, как вчера юную фройляйн чуть ли не сбил автомобиль! Как хорошо, что именно в тот момент он, Альберт, покидал библиотеку, а его шофёр уже ждал, остановившись подле пешеходного перехода. Впервые в жизни он буквально ловил неосознанно стремящуюся прикоснуться к жёсткой брусчатке девушку. Более того — он в первый раз встретил подобную непутёвость и наглость! Хотел было уже направиться к своему автомобилю, выслушав ненужные ему пожелания, как что-то остановило его. То ли, действительно, им завладело желание проучить наглую девицу, то ли это её волосы так магически отливали медью на солнце, то ли он просто никогда не видел таких больших, немного испуганных глаз с интересным разрезом. Или всё вместе: но этого хватило, чтобы захотеть увидеть эту странную незнакомку ещё раз. Неожиданный для самого себя порыв; слова, будто обретя свою волю, одно за другим слетали с его уст — и вот, она пришла в назначенное место, а теперь сидит и безмолвно любуется этим проклятым потолком — будто нечто настолько же, по её мнению, прекрасное, вероятно, и вовсе в жизни отсутствует! Но она отнюдь не похожа на бедную простушку. Может, Виктория просто смущена, напугана или просто-напросто издевается? Или дело в том, что она остерегается взболтнуть чего лишнего, из-за того, что не умеет облачать свои мысли в слова? Последний вариант — однозначно, нет; хоть Альберт и уловил едва различимый акцент в её речи.       Мужчина терпеливо ждал, постукивая пальцами одной руки по столу, а в другой покручивая ножку бокала. Взгляд сам по себе устремился на вздёрнутый вверх подбородок, постепенно опускаясь на тонкую длинную шею и покатые плечи, скрытые под слишком грубой, как он считал, для них тканью. Её кожа будто начинала светиться, стоило блику дребезжащего пламени свечи колыхнуться в её сторону, и ему внезапно захотелось прикоснуться к её тонкому запястью, продолжить путь своей ладони выше по мягким контурам, пробраться под тёмно-багровую ткань и погладить бархатное плечо. Почему-то ему казалось, что её бледно-персиковая кожа должна быть именно такой — словно дорогой, податливый бархат. И всё недавнее неодобрительное недоумение Альберта будто обрело крылья и взмыло вверх — как раз туда, куда направлены яркие очи. Через мгновение девушка медленно набрала в лёгкие воздух, и её ключицы стали ещё более трогательными и рельефными, а потом медленно выдохнула, опуская голову и соприкасаясь с ним взглядом.       — Вы ничего не имеете против филе дорадо? — решил прервать молчание Герр Шриттель.       — Нет, — произнесла она и слегка улыбнулась. — Конечно, нет. Только...       Она неуверенно заглянула в его глаза, радужки которых загадочно переливались синим и серым, отражая пламя свечи.       — Только?.. — протянул он.       — Вам не кажется, что под эту рыбу больше подойдёт белое сухое вино? — заметила Виктория.       — Честно, я не очень приветлив к белым винам, — усмехнулся он. — Мне показалось, что цитрусовые нотки и оттенок сладости будут как раз кстати. Но, если Вам будет угодно, я закажу белое на Ваш выбор.       — Думаю, стоит попробовать с красным.       Ужин проходил тихо, сопровождаясь лишь тягучими звуками спокойной музыки, где перекликались контрафагот со скрипками. Мелодии, как и инструменты сменяли друг друга, предавая этому вечеру какой-то изысканный ореол. Он лишь бросал на девушку мимолётные взгляды, будто по кусочкам запоминая, собирая в своём сознании эти идеальные картинки её безукоризненной внешности: не такой высокомерной, какой обладали английские графини, и, ни в коем случае, не ординарной — такой, какая у множества других женщин. Виктория выделялась, было в ней что-то захватывающее, заставляющее не отводить взгляд. Теперь ему с новой силой захотелось провести пальцами вниз по шее, погладить ключицу...       — Действительно, это нетрадиционное сочетание — дорадо и красное вино — очень даже неплохое, — положив приборы на тарелку и поднеся к губам тканевую салфетку, произнесла Виктория.       Альберт усмехнулся, выпрямил спину и вальяжно откинулся на мягкую спинку стула, сложив руки на груди.       — Чем Вас так зацепили те пресловутые фрески, которыми усыпан потолок? — внезапно поинтересовался он.       — Почему же — пресловутые? — удивилась она.       — Я, как человек, разбирающийся в искусстве, могу смело заявить об их непринуждённости и простоте.       Виктория неожиданно ухмыльнулась — будто знала нечто, неизвестное ему.       — Мне понравилось, как написаны солнечные лучи. Смотрите, — она подняла голову, и мужчина повторил за ней. — Будто один из них сейчас устремиться прямиком к нам и заставить зажмуриться...       — И вправду, — Альберт вернул голову в исходное положение и отметил, что она уже смотрит на него. — Как я мог не заметить?       — Быть может, именно эти лучи помогают подметить детали, казавшиеся малозначительными. Вон, как те блики на виноградинках, например, — она снова запрокинула голову. — Если бы не эти лучи — виноград был бы слишком тёмным, а небо — тусклым и пасмурным. Весь интерьер слыл бы унылым и равнодушным. Теперь фреска не кажется такой бессмысленной, верно?       Он промолчал, задумавшись, а она снова принялась всматриваться в его лицо, внезапно осознав, что черты кажутся ей смутно знакомыми. А у него такой выразительный, спокойный, умный взгляд... Нет, такого она ещё не встречала.       Фройляйн допила оставшееся вино, мелькающее на дне, а он тотчас окутал своими пальцами бутылку, желая вновь наполнить её бокал.       — Благодарю, не надо, — отказалась девушка. — Не могу не отметить, что, если Вы дольёте мне ещё — это будет уже третий бокал, в то время, как Вы не выпили и одного.       — Дело в том, что я не слишком люблю алкогольные напитки.       — И всё же мне ещё добираться до дома, — на её губах отразилась улыбка. — Это будет лишним.       — Уже хотите покинуть меня? — оживившись, спросил он, но лицо его в это время оставалось бесстрастным — лишь левая бровь чуть приподнялась вверх.       — Боюсь, что да.       Но он не мог так просто закончить этот вечер, рассчитывая на... несколько иное его продолжение. Альберт напряжённо пытался подобрать достойную причину, чтобы отсрочить её уход. Обычно у него это быстро получалось, но почему-то не в этот раз; мысли будто разлетелись сумбурной стайкой в разные стороны. И тут Шриттель вспомнил про самую его любимую часть любой трапезы: десерт.       — Что, даже не останетесь, чтобы отведать десерт? — самодовольно улыбнувшись, произнёс он.       — Ну от такого предложения отказаться невозможно! — рассмеялась Виктория.       — Вот и отлично! — мужчина махнул официанту, который тут же подошёл, ожидая заказа.       — Яблочный штрудель, пожалуйста, — попросила девушка.       — А мне, будьте любезны, шоколадное суфле, — он на секунду задумался, потерев подбородок. — И Вагнера. Прямо сюда.       Официант кивнул и ретировался, а Виктория недоуменно глянула на мужчину.       — Любите Вагнера? — поинтересовалась она.       — Безумно. Его творчество для меня — отражение мира таким, какой он должен быть, каким обязан стать... — изрёк он, дотронувшись до серебряного зажима тёмно-синего галстука. — А Вы чьим композициям отдаёте предпочтение? Баха? Бетховена?       Она сохраняла загадочное молчание, смотря куда-то на его переносицу и накручивая на палец и без того вьющийся золотистый локон. Взгляд Альберта в это время метался с её ониксовых глаз на ямочки слегка покрасневших щёк — и обратно.       — Чайковского... — мечтательно протянула девушка, прикрыв глаза, потому не заметив, как он нахмурился, ещё больше выпрямив спину. — Это «Лебединое Озеро»... просто... прекрасно.       Она закончила говорить на выдохе, распахивая веки, и он тут же нарисовал на своём лице улыбку, которая вышла несколько нервозной.       — Знаете, у меня такое чувство, что мы уже встречались прежде, — теперь рассыпчатый женский голос звучал серьёзно.       — Я бы Вас запомнил, — покачал головой Шриттель. — Должно быть, Вы видели кого-то, очень на меня похожего. Это называется deja vu. Сигнал от зрительного нерва переходит прямо в память и...       — Нет, — перебила его Виктория, покачав головой. — Это другое...       Их разговор не продолжился, так как на скатерти появились десерты, а рядом со столом — скрипач, который, стоило Альберту кивнуть, дал волю прекрасным звукам, льющимся из-под смычка, прямо из души лакированного инструмента... Мелодия была чудесной, но Альберт наблюдал лишь за девушкой, что сидела напротив: как её лицо менялось по ходу исполнения произведения, как поднималась то одна выгнутая бровь, то другая, как трепетали её веки. Музыкант исполнил одну из сонат, которая, закончившись, была провожена аплодисментами Виктории. Десерт же стал отличным дополнением вечера, но мужчина всё же надеялся, что не концом. Он опомнился лишь тогда, когда Виктория поднялась со стула, сжимая в одной руке небольшую сумочку, а свободной — поправляя платье, обнимающее точеную фигуру.       — Спасибо Вам за чудесный ужин, герр Шриттель, — тихо поблагодарила она, когда мужчина подошёл.       — Но всё хорошее когда-то заканчивается, не так ли, Виктория? — спокойно сказал он, сделав ещё шаг навстречу к ней, а она лишь пожала плечами, чувствуя, что они оказались слишком близко друг к другу.       — Когда-то — понятие растяжимое, — она поправила волосы, крупными локонами касающиеся её плеч. — Уже поздно, а завтра меня ждёт тяжёлый день.       — Могу я довезти Вас до дома? — использовал последнюю карту мужчина, а она лишь улыбнулась и молча покачала головой в отрицании.       Он проводил её до дверей и помог надеть пальто, при этом как бы невзначай пропустив светлые кончики сквозь пальцы, ощутив их приятный щёлк. Виктория ещё раз произнесла слова благодарности и скрылась в переливающейся десятками городских огоньков улице.       Альберт вернулся к столику, положил на него пару купюр, а потом замер, будто задумавшись. Сжал кулак, поднял его в воздух и резко опустил на невинную поверхность, заставив приборы и опустевшие тарелки с бокалами, подпрыгнув, негодующе звякнуть. Присутствующие гости обернулись.       — Всем спасибо, — зачем-то произнёс он, одёрнул серую ткань пиджака и направился к выходу...