Завтра ты будешь взрослой

Паола только успевает прийти в дом комиссара и повесить свои вещи, как раздаётся звонок в дверь. Соледад была наверху, просила подождать и ещё не успела спуститься, поэтому Паола на секунду зависает. Ей спрятаться или открыть? Мало ли кто там. Она выглядывает в окно, но из него может разглядеть только чужие незнакомые волосы и часть спины. Значит, лучше спрятаться. Даже если с этим человеком она лично незнакома, он может знать её, заочно или нет. Она же была звездой этого городка. И тогда могут пойти слухи — её пребывание здесь для других в высшей степени странно. Паола решает скрыться, но... почему-то открывает дверь. Она не понимает, зачем это делает. По велению сердца. Разве только так. Она вполне уважает и разделяет желание комиссара держать их отношения в тайне и все же открывает чертову дверь. Как будто против своей воли. Ей слишком хочется увидеть, кто там. Она чувствует, что кто-то важный. Никто не явился бы к Соледад домой просто так. — Привет, — на пороге стоит достаточно молодая женщина с рыжевато-русыми волосами до плеч. Она здоровается, но смотрит на неё с удивлением, к которому быстро примешивается подозрение, из чего Паола делает вывод о знакомстве женщины с комиссаром. — Ты кто? — спрашивает она раньше, чем Паола успевает поздороваться в ответ. — Я здесь работаю, — быстро ориентируется Паола. Женщина её не знает, иначе бы не спросила, но она знает Соледад, а Соледад не простит, если Паола хоть как-то намекнёт на природу их отношений. — Мою полы и все такое. У хозяйки совсем нет времени. Вы, наверное, и сами в курсе, — Паола очаровательно и глупенько улыбается. Как болтливая и недалекая служанка. Так всегда можно многое узнать и хорошо прикрыть свой зад одновременно. Странно, она никогда не встречала эту женщину, нет никаких сомнений, но черты лица кажутся ей знакомыми. Прежде чем она развивает свою мысль, уже почти оформившуюся в догадку, женщина смотрит куда-то ей за спину и восклицает: — Мама! — сердце Паолы на секунду замирает. Вот же чёрт. Теперь понятно, почему её понесло открывать дверь — чутье подсказало важное знакомство. С другой стороны, самым верным решением было все же спрятаться. Соледад не порадовалась бы, открой она дверь разносчику пиццы, а уж её дочери... Но ведь эта потаскушка ни разу не сказала, что у неё есть дочь, Паола даже фотки ни одной не встречала — ни в доме, ни в телефоне, насколько успела там полазить. Она начинает нервничать, а ещё больше — злиться. Женщина, в которую она влюблена, у неё в голове сразу собирает самые нелицеприятные эпитеты в свой адрес. — Дочка, — голос Соледад звучит удивлённо. Паола слышит её впервые неуверенные шаги. Даже для нее этот визит — полная неожиданность. Совершенно точно. — Проходи, — наконец, находит слова комиссар. Её дочь оттесняет замешкавшуюся Паолу плечом и проходит внутрь. — Я подумала, раз ты не приезжаешь в Лондон, Лондон приедет к тебе, — весёлым и непринуждённым тоном поясняет она, пока Паола закрывает дверь. — Почему ты не предупредила? — Соледад выглядит растерянной и даже немного злой. Она обнимает дочь и только тогда улыбается. Потом её глаза находят Паолу и темнеют. Она явно не хочет её присутствия здесь и сейчас. Паола это понимает, всё понимает, но чувствует обиду, ужасную и непростительную обиду. — Тогда это был бы не сюрприз, — молодая женщина улыбается, всем своим видом демонстрируя радость и расположение. — Хотя я знаю, какой у тебя плотный график. Твоя прислуга мне напомнила, — она поворачивается к Паоле, и её взгляд светится не радостью и не насмешкой — подозрением. Вылитая мать. Нюх, как у ищейки. Паола удивляется, почему не узнала гостью сразу. Внешнее сходство вполне велико — женщина худая, высокая, у неё достаточно скуластое лицо и тонкие губы, глаза у неё тоже карие, брови средней толщины и длины и вопросительно изогнутые, нос прямой и ровный. Наверное, примерно так выглядела Соледад в молодости. Паола не может не признать, что нынешний цвет волос ей подходит больше. Правда, теоретически он может быть и настоящим, не во всём же они с дочерью должны походить, а она необязательно должна поседеть до последней волосинки даже к своему возрасту. Может, подкрашивает. Хотя все это не так важно. Важно, что дочь явно похожа на неё характером и личными качествами. Разве что помягче. Но такая же не в меру сообразительная. — Прислуга? — удивляется Соледад, но быстро берет себя в руки. Паоле хочется её ударить. Когда дочь уедет, она точно свяжет комиссара и выпорет как следует. — Ах да. Она скоро уходит, — Соледад смотрит на неё с намеком. Паола осознает, что так и нужно поступить, но в голове у неё вертится только одно: сука. Она уже и забыла, какой сукой может быть комиссар. — Конечно, сеньора, только соберу свои вещи, — стараясь соблюдать нейтральный тон, соглашается Паола и принимается искать только сброшенную сумку. Она находится на столике в прихожей, совсем рядом, но Паола так расстроилась, что начисто забыла, что положила её туда. Она застёгивает приоткрытую молнию, берет с вешалки куртку, и все это время Соледад с дочерью молча наблюдают за ней, словно не могут дождаться, когда она уже уберётся. Соледад ещё заплатит ей за сегодняшний спектакль. С таким обещанием самой себе Паола, вежливо попрощавшись, выходит и закрывает дверь. Комиссар с дочерью остаются наедине, каждая в своих мыслях. Мыслей у Соледад много, очень много. И сейчас она вовсе не в настроении накрывать на стол и гонять чаи, пусть она видит дочь впервые за несколько лет. Все не так. Не так. Контроль над ситуацией, контроль над собственной жизнью ускользает у неё из рук. — Мама, ты ничего не хочешь мне рассказать? — слышит комиссар спустя несколько секунд тишины. Она не желает признаваться даже в собственной голове, но ей стыдно перед Паолой. Она не обязана была ей ничего докладывать, но выгнать девочку, с которой они не только спали, но и встречались вот уже несколько месяцев, выгнать, как побитую собаку и дешевую прислугу — это жестоко. В конце концов, Паола не виновата, что Мануэлла приехала без приглашения и предупреждения. — О чем? Ничего нового, дочка, — улыбается Соледад и ведёт дочь на кухню. Она рада, правда рада встрече, и все же на душе у неё по-прежнему скребут кошки. Она недовольна тем, что Паола все ещё встречается с Эгией, давно недовольна, а сейчас вдруг представляет, как Паола бы поступила, если бы Маркус так же застукал их. Особенно если бы они не были знакомы. «Это моя бабушка, Маркус, не переживай, она скоро умрёт». Как будто она никто, постельная игрушка, обычная недорогая шлюшка. Лагуне кажется, Паола сейчас испытывает примерно такие чувства. Порой её ужасно раздражает двуличность девчонки, но она сама ничем не лучше. — Тебя здесь совсем замучили, — шутит Мануэлла, устраиваясь за столом. — Мы столько не виделись, а тебе и рассказать не о чем. Почему ты отказываешься приезжать в Лондон? — Соледад знает, что дочь скучает по ней, как бы мало они ни привыкли общаться, и всегда ждёт в гости. Просто пока она не готова покинуть Сантандер даже на день. Чтобы потерять свой пост, ей хватит отъезда и на пару часов, а за день о ней забудут, словно её и не существовало здесь никогда. Соледад тщеславна и на многое пошла, чтобы занять эту должность. Так легко она её не отдаст. Правда, оставался ещё вариант попросить у Паолы защиту от Лидии, но Соледад не только тщеславна, она к тому же и горда. Один раз она попросила Макмаона, этого ей хватило на всю жизнь. Просить его внучку и свою любовницу — это как продать себя, не только душу. Тело. Стать проституткой не хуже Паолы в прошлом. Возможно, она вообще просто накручивает себя — Лидия ей тоже кое-чем обязана. — Я не хочу потерять здесь место, ты знаешь, — честно говорит Соледад. В принципе это место принесло ей мало хорошего, но оно воплощает в себе все её амбиции и победы. Долго и упорно ей приходится объяснять дочери, почему она так привязана ко всему этому дерьму. Особенно учитывая, что для других у неё здесь по-прежнему нет ни одного близкого человека. На самом деле у неё есть Паола. Чёрное и большое пятно на её репутации. Тайна, которая навсегда останется с ней. Слабость. Неожиданная старческая слабость, заставляющая рисковать всем. Нет, не стоит Мануэлле о ней знать. Не стоит. Ночью Соледад спит на удивление хорошо. Не свойственное ей чувство вины перед девочкой измучило её настолько, что после посиделок с дочерью она ощущает себя выжатой, как лимон, и мгновенно засыпает. А потом вдруг кто-то зажимает ей рот и обхватывает со спины. Она лежит на боку и поэтому не видит лица ночного гостя. Спросонья Соледад испытывает настоящий ужас. Она просто не может пошевелиться, только хлопает глазами, пытаясь привыкнуть к темноте и узнать напавшего. — Не пугайся, Соледад, это всего лишь я, — шепчет ей в ухо Паола и ещё сильнее стискивает её талию. От неё буквально разит болью и обидой, но руки у неё не дрожат. — Твоя маленькая постельная служанка. — Я не могла сказать ей правду, Паола. И ты сама назвала себя служанкой, — так же тихо отвечает Соледад. Её застали врасплох, даже полицейский опыт оказался бессилен. Холодность и высокомерность не успели проснуться. Она очень надеется, что Паола не натворит глупостей и не втянет в них Мануэллу. Она не готова совершить каминг аут вот так. — Ты могла бы сказать, что у тебя есть дочь, Соледад, — шипит Паола и откидывает с неё одеяло. Комиссару сразу становится холодно. Она уже догадывается, как будет действовать девчонка. Как и всегда. Соледад вспоминает день в офисе, и уже забытая боль возвращается. — Это тебя не касается. И ты никогда не спрашивала, — ледяным тоном замечает комиссар и не сопротивляется. Ей не хочется дойти до того момента, когда Паола начнёт откровенно шантажировать её, требуя секса. Пусть все случится хотя бы без угроз вслух. А потом они расстанутся. — Мне и в голову не могло прийти. У тебя дома нет ни одной её фотографии. Вообще нет фотографий, — в голосе Паолы звучит возмущение и изумление. В принципе она права — о том, что у комиссара есть дети, мало кто знает. Она оберегает свою личную жизнь ревностно, и не без причин. — Ты думаешь, я снова буду тебя насиловать? — проведя ладонью по её бедру и почувствовав дрожь, с совсем другим удивлением спрашивает Паола. — А ты не будешь? — устало интересуется комиссар и приказывает себе расслабиться. Физически ей не было больно и тогда в офисе. Тогда ей было гадко. И больше всего от того, что она почувствовала удовольствие. И теперь все начало напоминать тот чертов день. — Ты не знаешь слова «нет», Паола. — Я извинилась и не раз за тот день, — словно прочитав её мысли, напоминает Паола. — И я больше никогда не поступлю с тобой вот так, — она целует комиссара в шею, спускаясь все ниже, к плечу, потом нежно поднимается губами обратно. Соледад чувствует собственное участившееся дыхание. — Я просто расстроилась, что ты не сказала, — Паола сжимает её грудь, и комиссар выгибается, стараясь теснее прижаться спиной к телу любовницы. — И испугалась. — Я знаю, — и она правда знает. Верит. В Паоле говорит обида, но не жажда причинить боль и изломать. Вернее, она хочет отомстить, но это желание влюблённой женщины, с которой обошлись несправедливо, а не злобной психопатки. Теперь Соледад это видит. — Я люблю тебя, ты знаешь, — шепчет Паола, заставляя её сердце сжиматься от самых разных чувств. Комиссар опасается этих чувств больше всего, с чем столкнулась на протяжении своей долгой карьеры. Эмоции — главный враг полицейского. Эгия доказал ей это в который раз. Рука девчонки разводит ноги Соледад и залезает в пижамные шорты. Комиссар снова не сопротивляется — вина давно пробудила в ней настроение подчиняться, хотя она далеко не всегда так покорна. Скорее, очень редко, но сегодня явно не её день. — Паола, — задыхается Соледад, когда она принимается со знанием дела медленно трахать её пальцем. Соледад мало, она хочет большего, хочет сильнее и быстрее, глубже. Она действительно любит грубый секс без особой подготовки, Паола же сегодня в обиде и истязает комиссара, отказываясь добавлять другие пальцы и увеличивать скорость. — Сучка, — шипит Паола, когда она начинает стонать и извиваться, стискивая колени вокруг её запястья. — Какая же ты сучка, — Соледад хочется, чтобы она поиграла с её грудью, сама прижалась своим телом, но Паола во второй раз зажимает ей рот и все так же монотонно двигает пальцем вперёд и назад. Комиссар все равно близко, нужно лишь несколько движений... и тогда Паола чувствует это и останавливается. — Останешься сегодня голодной, — она достаёт руку из шорт Соледад, отодвигается и облизывает палец. — Твою мать, — говорит комиссар и сводит ноги. Между ними пульсирует, требуя разрядки, сердце стучит, как сумасшедшее, все тело словно горит. Паола смотрит на неё и внимательно изучает. — Разочарование — очень горькое по своей природе чувство, — Соледад понимает её. Она позволяет девочке витать в фантазиях, представлять их настоящей парой, иногда отвечает взаимностью, сохраняя при этом заветную черту между ними, но ещё никогда она не опускала Паолу на землю так резко и грубо. Соледад проводит рукой по лицу, прикрывает глаза, старается дышать глубже, чтобы согнать возбуждение. Здравые размышления начинают потихоньку возвращаться к ней в голову. Кое-что она упустила. — Как ты попала в дом? — комиссар холодеет при мысли о том, насколько легко посторонний человек пробрался к ней в постель, пока в соседней комнате спала её дочь. Она столько лет проработала в полиции, а защищать себя, похоже, так и не научилась. — Стащила ключ с утра, — безразлично отвечает Паола и смотрит в потолок. Соледад не знает, злиться, бояться или восхищаться. — Оставлю на тумбочке, — девчонка встаёт, полностью одетая и собранная, достаёт из кармана ключ и кладет его на тумбочку. — Паола, — почему-то Соледад не хочется, чтобы она уходила, хотя остановить её она тоже не может. Никто не должен знать, и им обеим не нужны проблемы. — Твоя дочь меня не заметила, не волнуйся, — не так расценив обращение, успокаивает Паола и тихо двигается к выходу, потом осторожно открывает и закрывает за собой дверь. Вместе с ней уходят и проснувшаяся бодрость Соледад, и возбуждение. До утра она больше не смыкает глаз. Все зашло слишком далеко. Она слишком привязалась к девчонке, а девчонка слишком близко подобралась к ней. С этим нужно что-то делать. С этим вечным «слишком». Присутствие дочери сейчас совершенно не вовремя, как бы Лагуна ни ругала себя за такие мысли. Наконец-то собравшись с духом и приняв душ, она все же выползает на кухню. Удивительно, но отложенный оргазм до сих пор отдаётся дискомфортом между ног и общей неудовлетворенностью. Отложенный ли? Комиссар не знает, подпустит ли к себе девчонку снова. Возможно, эти недосказанность и недоделанность навсегда останутся в их памяти как картина последней встречи. Недотраханность. Соледад смеётся тому, насколько такое слово отлично описывает ситуацию. Мануэлла спускается позже и с улыбкой усаживается завтракать нехитрыми деликатесами, которые Соледад успела приготовить. Какое-то неловкое молчание повисает между ними, хотя комиссар уверена, что дочь ночью не слышала её стонов — здесь достаточно толстые стены. — Ну и когда ты познакомишь меня со своей подружкой поближе, мама? — вдруг спрашивает Мануэлла, и у Соледад из рук выпадает вилка, с грохотом падая на пол.