Завтра ты будешь взрослой

Паола не спеша идёт в парк. Не хочет вызывать подозрений у матери и знакомых, которые могут попасться ей на пути. Сообщение от Соледад удивило её. После признания Паолы Соледад позволяла ей находиться рядом — изводя холодностью, но позволяла, — а потом вдруг ненавязчиво выставила вон. Не ругалась, не выгоняла прямо — просто Паола резко почувствовала, что здесь ей больше не место. Она стала лишней. По крайней мере, пока — убеждала себя Паола. Как будто Соледад наконец-то приняла решение, и не в её пользу. Тревога снедает Паолу до сих пор. Судьба записи ей неизвестна, поведение Соледад непонятно, однако и сделать она ничего не может. Только отступить — любое сопротивление лишь всё усугубит. Она не умеет отступать — но ради Соледад учится. Терпит изо всех сил. Она даже спросить ничего не решается, даже банальное «как дела». Соледад отвечала на её вопросы только в лучшие их времена, и сейчас важно соблюсти правила игры. Да, Соледад от природы скрытная женщина, и Паола искренне понимает это. Теперь. Профессия полицейского не подразумевает откровенности, особенно с бывшими преступниками. Даже если комиссар не раз убедилась, что Паола умеет держать язык за зубами. Хотя она всегда это знала. С молчания Паолы и начались их отношения. Отношения... Паола возвращается к своей изначальной мысли: зачем Соледад позвала её в парк? И в лучшие времена они всегда старались не светиться вместе, а сейчас вообще разгар рабочего дня. Даже сделанное Паолой полгода назад фото заспанной Соледад в пижаме в качестве отправителя сообщения на этот раз не затмевает ей разум. Паолой овладевает волнение. Такое волнение она редко испытывала за все прожитые годы, волнение не за себя, не за свою жизнь, а за другого человека, боязнь потерять его. Так было с Терезой и Маркусом, и оба раза закончились плохо — Тереза умерла от передозировки в грязной канаве под мостом, а к Маркусу охладела она сама. Охладела настолько, что заставляет себя с ним встречаться. Нет, это не так уж сложно — Маркус отличный парень, и он все ещё дорог ей, но... Она его не любит. Давно не любит. Он ей почти противен. Она просто не может бросить его окончательно. Он заботливый, терпеливый, внимательный и понимающий. Не настолько внимательный и понимающий, чтобы заметить и узнать чужие женские духи на её коже и одежде. Вернее, один раз он почти догадался: — Странный запах, — сказал он, помогая ей снять куртку, когда в разгар их отношений с комиссаром она в очередной раз пришла навестить его в домике у моря. Паола опаздывала к нему от Соледад — просто не смогла оторваться от неё: в новом белье и в первый её выходной за долгое время. Кажется, тогда она правда вылизала комиссара с ног до головы, хотя в принципе к тому моменту они уже находили и другие занятия, помимо секса. Маркуса она, конечно, предупредила, что в этот день будет заниматься с Тони. — Просто духи, — как можно небрежнее пожала плечами Паола, проходя внутрь чужого дома. Не там ей хотелось быть тогда. Хотелось бездумно смотреть телек, готовить, читать, говорить — с Соледад. В её доме она никогда не скучала. Тогда Паола впервые признала — она ужасно к ней привязалась. Жить вдали от неё, с другими, стало почти невыносимо. Что угодно, только бы быть с ней вместе. Свободно общаться. Звонить. Ходить в кино вдвоём. Называть её своей. Не разлучаться. Не играть. Любить. — На твой запах непохоже, — Маркус принюхался. Не с подозрением и ревностью — как полицейский, замечающий детали. — Но мне он кажется знакомым, — Паола вздрогнула бы, если бы не привыкла прятать свои чувства. Конечно, Маркус знал этот запах — запах начальницы, с которой работал много лет. Тяжёлый, удушливый аромат духов взрослой и властной женщины. — Купила новые. Пора взрослеть, — Паола безмятежно улыбнулась. Она могла бы сказать, что это очередные духи матери, но так она обезопасила себя на будущее — в случае чего она просто снова сошлется на собственный новый аромат. В каком-то смысле этот запах и правда стал её собственным — Паола просто насквозь пропиталась им, даже подушки и одеяла у неё дома пахли духами любовницы, хотя она никогда там не бывала. Но Паола даже получала кайф — они с Соледад как будто не расставались, и на душе становилось чуть легче. Она очень старалась беречь чувства и карьеру комиссара и все же сильнее всего мечтала просто жить с ней. Уже тогда она понимала — для начала стоило наконец-то расстаться с Маркусом. Соледад открыто не уважала её за такую двойную жизнь и явно заслуживала больше, чем делить малолетнюю шлюшку с мужчиной почти втрое младше себя. И почему она медлила? Паола не знала, что на самом деле мешало разрыву — привязка к Маркусу или то, что эти отношения остались едва ли не единственным инструментом манипуляции комиссаром. Паола слишком боялась остаться совершенно голой и честной перед своей женщиной, если только это не касалось одежды. — Что-то случилось? — спрашивает Паола, усаживаясь на скамейку рядом с комиссаром. Соледад, как всегда, выглядит великолепно — с безупречной укладкой, лёгким макияжем, в приталенном кремовом жакете, такой же кремовой узкой юбке до колена и белой воздушной блузке. Ещё и на каблуках. Нет, это не как всегда, это слишком великолепно. На душе у Паолы заскребли кошки. Что-то не так. Что-то ужасно неприятное ей сейчас вывалят. Такое же неприятное, как мозоли от новых туфель, которые она напялила, пытаясь поразить комиссара. Комиссар поразил её куда больше. — Я перевожусь в Мадрид. С повышением, — говорит Соледад, глядя куда-то в даль из-под своих стильных тёмных очков. Даже не посмотрела на неё. Губы Паолы дрожат против воли, внутри мгновенно разливается боль, мешающая даже дышать. Вот и все. Конец короткой и не очень счастливой сказки. Самая страшная месть, которую Соледад только могла придумать. Подарить себя и безжалостно отнять. Это не сравнится даже с возможной перспективой сесть в тюрьму. Соледад не может не видеть шока и ужаса на её лице. Она знает, что Паола ожидала окончательного разрыва, предупреждения о скором аресте, очередных обвинений, чего угодно, но не этого. Она и сама ожидала чего угодно, но не этого. Она помнит тот день, тот разговор с Мадридом. «Дело особой важности», сказала она, и Хавьер на том конце провода застыл в ожидании. Они оба понимали, что речь пойдёт о чем-то экстраординарном. Соледад открыла рот — она давно подготовила речь, максимально подобрала слова, даже выстроила возможную линию защиты. Всё выглядело простым и понятным, несмотря на любые сомнения. Просто открыть рот и сказать. Но... она молчала. Открывала и закрывала рот, словно рыба в аквариуме. Она не могла. Она забыла, как дышать. В один миг. Ей вдруг вспомнилось, каким отчаянным и умоляющим стал голос Паолы, когда она сделала то признание, вспомнилось, как, рискуя всем, она готова была вызвать скорую, когда Соледад обдолбалась наркотиками, как единственная из всех нашла общий язык с её дочерью. Проститутка, воровка, обманщица и убийца — такая же, как все в этом городе. Это её город. Она нашла его, он нашёл её. Соледад не вписывалась сюда, только отчаянно пыталась вот уже десять лет, но Паола вписала её настолько, насколько возможно. Недолюбленный ребёнок иногда умеет любить так, как больше не дано никому. — Я хочу уйти, Хавьер, — наконец говорит Соледад. Это самое правильное что она говорит за последние годы. Есть полиция Сантандера, и есть Паола. В её жизни они пересекаться не могут. Она не может так жить. — О чем вы говорите, Соледад? — в голосе комиссара из Мадрида звучит изумление, а потом сомнение. Наверное, он полагает, что она слишком высокого о себе мнения — «дело особой важности». Либо же он понимает, что она лжёт и по каким-то причинам идёт на попятную. Теперь уже неважно. Соледад как будто в один миг оборвала связь между собой и всем тем, что составляло всё её существование. Вот так просто. Она даже испытывает облегчение. — Вы слышали, Хавьер. Мне почти шестьдесят. Хватит с меня, — она старается, чтобы голос звучал непринужденно и весело, а не надрывно и устало. Она устала, и при всём облегчении ей больно от того, что другого выхода она не видит. Давно не видит. Она любила этот город, она сделала для него всё, растворилась в нём до капли. И город в ответ подарил ей Паолу, черт бы её побрал. — Я знаю, то дело повлияло на вас, Соледад, хотя я всегда считал, что вам не в чем себя винить, — сдержанно замечает Хавьер, действительно неплохо изучив её. Хотя что там изучать — дело Паолы было провалено в любом случае, и начальство, конечно, не могло не знать. — Спасибо, — искренне благодарит Соледад, думая о диктофонной записи в телефоне, лежащем у неё на столе прямо сейчас. Прямо сейчас она может раскрыть это дело. Прямо сейчас она может, наконец, предоставить доказательства. Прямо сейчас она может доказать свой наивысший профессионализм. Прямо сейчас она может стать свободной. Прямо сейчас она может отказаться от того, что... любит. Ей не в чем себя винить? — Но я понимаю, что вам действительно пора сменить обстановку, — продолжает Хавьер, не дождавшись от неё больше ничего. — Поэтому я и собирался позвонить вам. Я предлагаю вам место в Мадриде. Разумеется, это повышение. Будете руководить комиссариатом и выполнять ещё кое-какие функции, — он пускается в описание её будущих обязанностей, пока Соледад переваривает услышанное. — Но это же ваше место, — наконец выдавливает она. Соледад с самого начала понимала, что Хавьер собирался сказать ей что-то действительно важное, но чтобы настолько... — Моё, — соглашается он с лёгким смешком, — но я тоже уже немолод. И у меня теперь другие перспективы, — его голос становится ещё веселее, и Соледад не хочется копаться, выходит он на пенсию или будет теперь руководить Центральным управлением. Это не имеет значения. Он выбрал её, а она о таком даже мечтать не могла. Не то что не могла — не думала. У неё была совсем другая жизнь и совсем другие мечты. Наверное, это идеальный вариант. Она наконец-то покинет Сантандер, но покинет его с гордо поднятой головой. Она останется королевой. Ничего не придётся объяснять. Не придётся врать. Делать загадочное лицо с большим намеком в глазах, как любили писать про неё в газетах. Её место станет ещё выше. И больше никаких Макмаонов. Никаких. Соледад возвращается в реальность от вопроса, который напоминает ей, что она пока ещё совсем не в Мадриде. — У тебя мужчина? — преодолевая жжение в груди и сухость в горле, спрашивает Паола. Она мгновенно забывает, что ей грозит тюрьма, что Соледад вроде как рассталась с ней, что ревность всегда всё портит. Да это и не ревность — это боль. Боль от железобетонной разлуки. Она уже почти смирилась с тем, что Соледад её бросила, но одно дело, когда она рядом, буквально на соседней улице, и можно иногда посмотреть на неё хотя бы украдкой, почувствовать запах духов там, где она прошла, бросить открытку с поздравлением под дверь, и совсем другое — больше никогда её не видеть. Наверное, она должна радоваться — Соледад уезжает в Мадрид, не в Лондон, не на другую планету, но... Неужели она вот так просто устроит свою жизнь? Уже устроила. После всего. Может быть, не только Паола здесь встречается с двумя. Может быть, она и правда так и не стала значить для Соледад хоть что-то. Просто досадное препятствие, одно сплошное раздражение, и только шантаж держал их рядом. Нет никакой любви, нет ничего. Соледад получила возможность сбросить с себя петлю угроз и теперь поедет в Мадрид жить с каким-нибудь богатым красавцем средних лет, вроде того, с которым спала тогда, в приступе обиды, чего и не стала скрывать. Почему-то Паола не видит её с другой женщиной, слишком умелой и неординарной женщиной была она сама, но у мужчины она могла и проиграть. — Нет, — лицо Соледад напрягается, наманикюренные пальцы правой руки с силой сжимают спинку лавочки. Вопрос ей не нравится, но в ответ Паола верит. Комиссар редко врёт, скорее недоговаривает. От чего не легче. — Тогда почему? — Паоле хочется кричать, рыдать и кататься по полу от невыносимой боли, но она продолжает спрашивать. Чтобы заглушить отчаяние, сжимающее все внутренности от сердца до желудка. Она не понимает, не понимает — Соледад всю жизнь здесь проработала, и никогда её не пугали ни местные нравы, ни местная мафия. Даже появление Паолы не заставило её уехать или уйти в отставку. Что изменилось? Неужели она настолько обидела её? Неужели Соледад не могла видеть её? Неужели её признание ничего не значило? Или наоборот — значило чересчур много? Лучше бы она просто посадила её. — Я устала, Паола, — помедлив, отвечает комиссар. Потом снимает очки и едва уловимо вздыхает. — Мне предложили выгодное место, и я согласилась, — теперь она сидит, уложив ногу на ногу и стискивая оправу очков. Паола в который раз отмечает, что она очень красива, очень, пусть и немолода и не вписывается в общепринятые стандарты. Даже странно, почему мужчины не ходят за ней толпами. Возможно, свою роль играет звание. Или характер. — Но тебя ведь больше никто не трогает. Этот город твой. И я, я больше никогда не сделаю ничего... — сглатывая ком в горле, говорит Паола, хотя сильнее всего она хочет закричать «А как же я?! Что будет со мной?!». Ей физически плохо настолько, что перед глазами темнеет, руки холодеют, и подступает самый настоящий обморок. Что ей делать? Она все ещё может шантажировать комиссара, может разрушить её карьеру вместо Мадрида и повышения, может попросить мать вынудить Соледад остаться, но она не торопится. Впервые в жизни Паоле хочется, чтобы её просто выбрали, выбрали по своей воле, любили и были с ней. — Разве? Этот город принадлежит твоей матери, а потом будет принадлежать тебе, — по сути Соледад права. Местная мафия не исчезла окончательно, влияние семейства Макмаон никуда не делось, здесь по-прежнему орудуют сутенёры и наркоторговцы, и комиссар все ещё должна сажать их очень аккуратно и со знанием дела. И пусть Соледад и сейчас не говорит, Паола знает, что она не хочет быть любовницей местной знаменитости, третьим тупым углом треугольника, не хочет, чтобы однажды об этом узнали и смешали её с дерьмом, как уже поступали, например, с отцом Паолы. Только в одном жизнь комиссара стала легче — формально дело Паолы больше не висит над ней, а местный авторитет Энрике Макмаон вот уже около года как отправился в могилу. — Ты поедешь одна? — зачем-то спрашивает Паола, снова давит в себе слезы и смотрит на раскаленный потрескавшийся асфальт. Вокруг стоит страшная жара — температура уже несколько дней выше обычного максимума, но сейчас Паоле до этого нет дела. Ей хочется обнять женщину рядом, обнять и никуда не отпускать, боль расставания и разочарования просто раздирает её на части, а она даже сесть поближе к Соледад не может. Соледад не простит таких вольностей и такого риска. Она права — здесь у них нет будущего. Совместного будущего уж точно. — Паола, у меня никого нет. Я повторяю это в последний раз, — от комиссара исходят волны недовольства. Да, больше всего на свете она по-прежнему не любит приступы ревности Паолы. Паола искренне пытается с ними бороться, но у неё не всегда получается. По крайней мере, она контролирует себя намного лучше, чем при знакомстве с Маркусом, чем тогда с чертовой Костой. Она помнит, как эта тема впервые всплыла с Соледад. Так давно. Они лежали в кровати обнаженные, и Паола в очередной раз любовалась телом и лицом комиссара, мягкими светлыми волосами, вьющимися от влаги и аккуратно прикрывающими возрастную шею. В голове Паолы вдруг возникла мысль, что хоть кто-то, кроме неё, наверняка оценил все красоты местной полицейской начальницы. — С кем ты спишь, когда тебе хочется секса? — Паола проводит ладонью по её груди, почти плоской в такой позе, но по-прежнему выгодной округлой формы. Комиссар вздрагивает от неожиданности. — Нахожу кого-нибудь через приложение, — оправившись от удивления, отвечает Соледад и нежно гладит Паолу по волосам. На этот раз удивляется Паола — учитывая отсутствие комиссара в социальных сетях, удивительно слышать, что она ищет себе любовников через какой-нибудь Тиндер. — Или в бар хожу. — Мужчины или женщины? — снова интересуется Паола и целует тёмно-розовый сосок. Ей и правда интересно — вкусы комиссара сложно вычислить сразу и наверняка даже такому профессионалу, как она сама. В этом она убедилась ещё в тот их злосчастный вечер в кабинете Соледад. — По настроению, — подумав, словно тщательно взвесив каждое слово, говорит Соледад. Паола усмехается ей в живот — она так и решила. Комиссар, конечно, тайно мечтала оттянуться с папашей Паолы, но она бы в жизни не возбудилась настолько сильно и в той ситуации, когда Паола насильно растянула её на столе, если бы была совсем равнодушна к женщинам. — Я больше не позволю тебе спать с другими, — обещает Паола, поднимает глаза на комиссара и снова вводит в неё три пальца, как она любит. Чувства собственника захватывают Паолу целиком. — Силенок не хватит, — возражает Соледад и запрокидывает голову, тяжело дыша и шире разводя длинные ноги. И позже, много позже Паола убедится, что это правда. Но тогда, в тот день, Паола трахает её долго и с наслаждением. Комиссар позволяет, отдаваясь полностью. Она удивительно хорошо сочетает непримиримую жёсткость и женскую мягкость. Когда ей хочется, она властвует, когда у неё другое настроение, она подчиняется, и не видит в этом ничего плохого и унизительного. Паола раньше не умела делать так искренне, только чтобы удовлетворить клиента, но с Соледад она тоже готова как брать, так и отдавать. Ошибка Паолы состояла в том, что она слишком зациклилась на праве обладания. На самом деле такого права у неё никогда не было, но она этого не поняла. Брать и отдавать нужно всегда, не только в постели. Она хотела только получить. «Дай, дай, дай! — кричал её мозг, когда она видела Соледад. — Отдай мне себя полностью, я хочу владеть тобой целиком!». Так было с Терезой, Рикардо, Маркусом, Лидией, и только с Соледад не вышло. Только в Соледад она увидела человека. Не игрушку. Женщину. Только Соледад смогла ей показать, что такое любовь на самом деле. Слова казались Паоле пафосными, когда она пыталась их подобрать, но никак иначе она не могла описать свои мысли и ощущения. Соледад изменила её жизнь, с ней бесконечная, изнуряющая жажда любви, страсти, денег, признания, обожания наконец остановилась. Паола отворачивается от неё и молчит. Сказать здесь нечего. Сердце сжимается, горло перехватывает болезненным спазмом, дышать становится ещё труднее. Комиссар рядом сидит неподвижно, ничем не выдавая своих чувств. Даже губы не поджимает — внешне она совершенно невозмутима. Образцовый полицейский. Сейчас её мозг работает как никогда — улавливает и анализирует каждую деталь. Важно всё: слова, жесты, выражения лица. Она использует опыт и таланты на полную. Она приняла решение, и она его не изменит, но ей нужно убедиться. И больше не нужно ничего. — Можно мне с тобой? — наконец спрашивает Паола и поднимает на комиссара печальные глаза. По-настоящему печальные, это не игра и не уловка — Соледад успела хорошо изучить свою любовницу за время их связи. Паола редко бывает совсем настоящей, но сейчас она настоящая — и совершенно раздавленная. — Паола... — начинает Соледад и замолкает. Потому что Паола задаёт единственно верный вопрос. Потому что Паола спрашивает, а не требует, плачет, обижается. Соледад достаточно хладнокровна и, вопреки своим снам, не настолько влюблена, чтобы превращаться в бесформенное желе от одного только взгляда партнёрши. Но она влюблена. Это действительно так. Влюблена в дикую, эгоистичную, лживую, малообразованную девчонку. И поэтому она наконец-то готова уехать из давно осточертевшего города. Только благодаря ей. — Я буду учиться в колледже. Мою заявку приняли, — прерывает её Паола. Глаза у неё наполняются надеждой. Слова звучат по-детски, а на самом деле она как раз выросла. Выросла, и очень сильно. — Я знаю, — Соледад и правда знает. Даже раньше самой Паолы. И знает много чего ещё, о чем пока молчит. — Откуда? — в голосе Паолы звучит удивление. Соледад ждала, когда она расскажет сама, но девчонка не спешила. Комиссар прекрасно понимает все её причины. Прежде всего нежелание расставаться. — Я работаю в полиции, Паола, — Соледад усмехается и переставляет затёкшие ноги. Да, она в каком-то смысле следила за своей так называемой подружкой. Не ревность, нет, но желание знать о её жизни, заботиться и даже контролировать. Они постоянно меняются ролями, и это им нравится, но Соледад все равно всегда будет старшей и ответственной. Тем более доверять Паолу маловменяемым родственникам она боится. А ещё комиссар любит власть. Власть над чужой судьбой. К сожалению, здесь они похожи. — Так могу я поехать с тобой? — снова спрашивает Паола, вцепившись в свою сумку до побелевших костяшек пальцев. Они обе знают, что если Соледад скажет «нет», ничто не изменит её решения. Ничто. Паола в состоянии начать шантажировать объект своей страсти, и Соледад будет с ней спать, терять работу в таком возрасте поздно, но любить она уже никогда не сможет. Однако Паола не шантажирует и не угрожает, она спрашивает, поэтому Соледад отвечает: — Можешь, — твёрдо и не сомневаясь. Она сомневалась, отправляя Паоле приглашение сюда — и увидела все, что было нужно. Паола изменилась. Она явно не совсем здорова психически, от травм детства невозможно избавиться навсегда, однако она научилась уважать чужое мнение, считаться с чужими желаниями, заботиться и уступать. Именно поэтому Соледад не смогла сдать её, именно поэтому в решающий момент вспомнила ту самую скорую и их семейные посиделки на кухне. Пусть забота и уважение Паолы действовали только в случае Лагуны, но остальные комиссара не сильно и волновали. Она и так посвятила жизнь этому городу. Паола спросила, может ли поехать с ней, и она увидела — девчонка и правда любит. Паола спросила. С Маркусом она никогда ничего не спрашивала. С Лидией не спрашивала. Ни с кем не спрашивала. Она спросила. — Правда? — словно не веря самой себе, уточняет Паола. Она очень мила, когда настоящая — ранимая, трогательная и все-таки сильная. Соледад хочется обнять её, прижать к себе, но здесь это невозможно. В Мадриде им больше не придётся скрываться. — Похоже, что я могла бы шутить на этот счёт? — вяло огрызается Соледад и запрокидывает голову, вглядываясь в голубое небо. Жара невыносима, лучше было бы встретиться где-нибудь у парома, там прохладнее, однако именно у моря случается столько всякого преступного дерьма, что Соледад давно перестала любить его. — Каковы твои условия? — Паола все же пересаживается ближе к ней, совсем чуть-чуть, зато теперь их бедра едва уловимо касаются друг друга. По телу Соледад проходит дрожь, по которой она снова узнает влюблённость. Никому ещё не удавалось завоевать её сердце, а этой сумасшедшей дурной девке удалось. Удалось вопреки всему. — У меня нет условий Паола, — комиссара не удивляет, что девчонка во всем видит сделки и оговорки. Здесь они даже похожи — что в полиции, что в борделе постоянно приходится с кем-то договариваться, чтобы добиться своего. — Ты просто будешь учиться. И расстанешься с Маркусом, — Соледад кривится — прозвучало именно как условия. Но Паоле правда нужно учиться — она достаточно умна и имеет все шансы стать вполне успешным предпринимателем или тем же банкиром. Она видела бизнес и деньги изнутри. У неё сильный и стойкий характер и опыт общения с криминальными авторитетами. Маркус — уже другое. Соледад признается себе, что ревность её все же мучит, а самое главное — она не готова жить шведской семьёй. Не готова и не собирается. То, что её, — только её. Паола принадлежит ей, как она сама принадлежит Паоле. В Мадриде будет только так, и никак иначе. — Хочу поцеловать тебя. Хочу залезть тебе под юбку, — одной рукой держа перед собой сумку, вторую Паола кладет ей на колено. Горячие от солнца пальцы прожигают Соледад кожу, и вопреки всему она мгновенно возбуждается, хотя и не так сильно, чтобы себя не контролировать. — Подождёшь, — лениво бросает она и снова смотрит в небо. Паола изменилась, но адекватно выражать чувства ей все ещё сложно — на помощь она всегда призывает секс и всевозможные физические удовольствия. Иногда Соледад это даже нравится. Не так уж и иногда, по правде сказать. — Подожду, — соглашается Паола, и теперь Соледад смотрит на неё — с удивлением и интересом. Девчонка убирает руку, а с души комиссара падает последний камень — она поступает верно. Их пара может существовать. Паола меняется. Соледад пригласила её сюда для последней проверки — если бы она стала давить или шантажировать, как обезумевшая и эгоистичная малолетка, на том бы все и закончилось, а если бы повела себя, как взрослый человек и влюблённая женщина, она бы получила шанс. И она получила. В Мадриде у них обеих будет шанс. Там всем будет плевать на них. Они смогут жить вместе, и никто не станет тыкать в них пальцем, обвинять Соледад в совращении и развращении, там не будет вездесущих Макмаонов, исчезнут бесконечные сутенёры и бандюганы, с которыми обязательно знакома хотя бы одна из них. Не будет дела пропавшей Паолы Макмаон Гарсия. Нынешняя Паола выучится, унаследует семейное дело и состояние, и однажды из них выйдет неплохая пара — влиятельный банкир и крупный полицейский начальник. В конце концов, вдруг ей теперь тоже светит Управление по расследованию преступлений в сфере организованной преступности и незаконного оборота наркотических средств. Есть к чему стремиться. Кое-чего они вполне могут добиться. Кое-чего точно. — Я знаю кафе неподалёку. Там почти никого не бывает в это время, а владелец задолжал мне за сохранность лицензии, — Соледад не предлагает, просто констатирует факт, встаёт со скамейки и делает шаг вперёд. Она почти уверена, что Паола сейчас пялится на её задницу, обтянутую тесной юбкой. Пусть. Комиссар сегодня в хорошем расположении духа. Ей пришлось поволноваться — сначала встреча с человеком из Мадрида, а потом ожидание разговора с Паолой и сам разговор. Но все закончилось благополучно — собеседование прошло удачно, пусть даже будущий работодатель по доброй испанской традиции тоже не удержался и взглянул пару раз на её зад, Паола же развеяла те сомнения, которые все ещё оставались в ней. — Серьёзно? — спрашивает девчонка, когда до неё наконец-то доходит смысл слов Лагуны. Паола оживляется, давится радостью — и все равно встаёт и идёт следом непринужденно, как будто они случайно встретились, перебросились парой слов и собираются идти дальше по своим делам. Не теряет головы. Это хорошо. Комиссар одобрительно кивает — скорее, для самой себя, ещё больше убеждаясь в верности собственного решения. — Серьёзно, — отвечает Соледад, перекидывая сумку на другое плечо, надевая тёмные очки и громча стуча каблуками по асфальту. Они с Паолой никогда не появлялись нигде вместе, хотя, наверное, могли бы найти возможность при остром желании. У Соледад не было такого желания. За все время не было ни разу. Сейчас она нарушает собственные принципы, и этот совместный поход в публичное место — самое большое выражение любви, которое Соледад может себе позволить. На которое она в принципе способна. Пока что. Она ведь тоже меняется. Она не умеет говорить о чувствах, тем более показывать их, но Паола все прекрасно понимает — идёт следом, чуть поодаль, и в отражении рекламного щита Соледад видит улыбку на её лице. Не оскал довольной жизнью прожжённой проститутки. Не блаженство дорвавшегося до конфет ребенка. Счастливую и взрослую улыбку. Когда они доходят до кафе, у Лагуны уже слабеют ноги — если она старается не выражать эмоций, это не значит, что она не испытывает их совсем. Пережитое волнение может выплеснуться криком на подчиненных, а может полностью обессилить — даже ходить становится сложно. Она переволновалась сегодня, как ни крути. — Я люблю тебя, Соледад, — толкая перед ней дверь в кафе, шепчет Паола и дотрагивается неуловимо до её руки. Она не ждёт признания в ответ, но Лагуна отвечает. Как умеет. — Я знаю, моя девочка, и верю, — это высшее проявление доверия по отношению к Паоле, самые откровенные слова, которые она когда-либо говорила ей и которых Паола так ждала, ради которых училась быть настоящей. Они обе улыбаются одними только уголками губ и идут заказывать кофе.