Завтра ты будешь взрослой

Соледад снится сон. Дом семейства Макмаон. Помпезный и вычищенный до блеска. Слишком большой и не слишком уютный. Нечасто она там бывает и, каждый раз получая приглашение, внутренне содрогается от страха и волнения. У таких приглашений всегда имеется какая-то цель. Да, они с Лидией общаются, приятельствуют, но не дружат. Поэтому ничего хорошего от визита особняк Соледад не ждёт. Внизу она разговаривает с Розарио — какая-то чушь про погоду и рецепты. Лидия никак не доедет со встречи акционеров банка, и Соледад развлекает себя как может, ощущая смутное волнение. — Паола уже который день сама не своя, — с грустью замечает Розарио, и Соледад едва не теряет сознание в скромные почти шестьдесят. Только сейчас до неё доходит, что она впервые в этом доме, впервые с тех пор, как стала любовницей Паолы... или Паола её любовницей... Какая к черту разница? — Комиссар, вы в порядке? — взволнованно спрашивает Розарио, когда Соледад прижимает ладонь к повлажневшему лбу. — Комиссар? — Да. Я пройдусь. Навещу её. Может, её опять дело терзает, — неожиданно для самой себя говорит Соледад и медленно шагает к лестнице. Розарио одобряюще кивает ей вслед — комиссар видит её тёмную кудрявую голову в зеркале. Ни у кого нет никаких причин не верить ей, полицейскому, женщине, старухе. Конечно, нет — никто и не задумывается, с каких пор Соледад такая заботливая, да ещё по отношению к Паоле, которой никогда не верила. Ноги Соледад едва гнутся, она с трудом добирается до второго этажа и скрывается в коридоре. Кажется, Тони ещё не пришёл из школы — можно немного расслабиться. Здесь пусто. Она быстро решает не ходить ни к какой Паоле. Она и не собиралась. Хотела побыть одна. Но почему не пошла куда-нибудь в сад? Соледад не успевает додумать — соседняя дверь открывается, и в проёме появляется Паола. Её лицо искажается удивлением, потом радостью, а следом она резво тащит Соледад к себе в комнату. Комиссар почти не сопротивляется — почему-то у неё нет сил. Вообще. Как будто её высосали без остатка. Паола прижимает её к закрытой двери, жадно шарит руками по телу, вдыхает запах духов за ухом. — Ты пришла. Пришла, — шепчет девчонка лихорадочно, расстегивая на ней блейзер. — Не здесь. Не здесь, — Соледад удивляется тому, как жалко звучит её собственный голос. Ей страшно, холодно и почему-то больно. Она старается, но просто не может сопротивляться. Совершенно на неё не похоже — она всегда дралась до последней капли крови. Даже с Паолой. — На моей кровати. На моей, — бормочет Паола, берясь за её плечо и швыряя на кровать с такой силой, что Соледад долетает эти полтора метра со свистом. Она пытается встать, но девчонка буквально кидается на неё сверху, не давая даже вздохнуть. Иногда она бывает немыслимо сильна. Наверняка это её идея-фикс, самая большая фантазия на текущий момент, заветное желание — поиметь Соледад не только у неё же дома, но и у себя, под боком у матери и брата, на собственной территории, в этом жутком мафиозном логове, где Соледад лизала пятки её деду. Лизала пятки деду, вешала лапшу на уши матери, изучала отца — но никто из них не владел Соледад целиком и полностью, не трахал здесь и у неё на дому. Соледад почти голая — на ней только лифчик и юбка, самая дорогая и самая узкая, все остальное Паола уже стянула и швырнула под кровать. Зачем она вообще так вырядилась? Зачем пришла сюда? Надела ярмо себе на шею. В подтверждение этой мысли Паола душит её — просто обхватывает со спины за горло и душит, душит, душит. Они иногда практикуют подобное — Паола доминирует, а Соледад делает вид, что подчиняется. То есть обычно она делает вид, а сейчас она почти теряет сознание, задыхается, мучительно умирает, растеряв всю свою власть. — Соледад, — шепчет Паола, переворачивая её на спину и целуя в шею, влажно и грубо. Комиссар практически не соображает, позволяет раздвинуть ноги — только охает, когда Паола двигает пальцами слишком быстро и глубоко. И это тоже на неё не похоже — Соледад любит пожестче и побыстрее, но сейчас она превращается в какое-то желе. Ей не приятно и не плохо — она просто растекается лужей, она течёт и стонет, она ничто. Полное, абсолютное ничто. И тогда дверь вдруг открывается снова. Лидия стоит на пороге и смотрит на них бешеными огромными глазами. Её лицо кривится от отвращения, гнева и презрения. Соледад не успевает ничего сказать — Лидия Макмаон просто хватает её за волосы и тащит с кровати на пол. — Потаскуха, — шипит она и тянет Соледад по ковру прямо в лифчике и задранной юбке. Снова Соледад пытается сопротивляться — и снова не может. Как последняя дура, она хватается за руку в волосах и ждёт, ждёт, когда Паола скажет хоть слово, хотя бы банальное «мама, не надо!», но она молчит. Молчит и смотрит. Соледад не может разобрать её взгляд. Слезы душат её, как недавно душили руки Паолы. Она в жизни не плакала, но у неё так щемит сердце, что она чувствует, как умрёт прямо сейчас. Как же больно. Как же это больно. Почему она не сопротивляется? Она ведь полицейский. Но здесь и сейчас она не помнит даже как двигать руками. Тело не подчиняется ей, потому что она больше ему не хозяйка. Давно не хозяйка. Самой себе. Лидия вышвыривает её в коридор и снова хватает за волосы. Соледад цепляется за все подряд — тумбочки, ковры, напольные вазы. От последнего отчаяния она бьет Лидию сжатым кулаком под колено. Та падает и кричит от боли. Соледад наоборот встаёт, делает шаг назад и... Падает спиной с лестничного пролета второго этажа. Она летит по ступенькам, чувствуя каждую рёбрами, поясницей, шеей, ногами. Дикая боль разрывает её на части, лишает рассудка. Соледад слышит, как ломаются кости, как хрустят суставы, она хочет кричать, но не может, опять не может — воздух застрял в покалеченной груди. В конце концов, она ударяется головой о дубовый ламинат и, прежде чем навсегда закрыть глаза, она ощущает лужу крови под собой и видит почти непроницаемое лицо Паолы наверху. Когда Соледад просыпается, сразу же хватается за грудь — сердце стучит как бешеное, нечем дышать, голова просто раскалывается. Ощущения во сне были такими реалистичными, что Соледад даже проверяет, нет ли под ней крови — у неё ломит всё тело. Она вытирает глаза, на которые навернулись слёзы. Она не помнит, когда в последний раз у неё влажнели глаза — наверное, когда она узнала правду о муже. Тогда её тоже разрывало ощущение предательства. И всё же сейчас ей ещё больнее — она как будто и правда полностью растворилась в чем-то, в ком-то, а по ней прошлись катком и растоптали. Не оставили ничего. Сломали и бросили. Она вспоминает глаза Паолы из сна: пустые, со скучающим ничего не выражающим взглядом. Девочка, которой подарили дорогую игрушку, уже наскучившую — можно оставить на память, а можно и в мусорку отправить. Соледад говорит себе, это просто сон. Всего лишь сон. Но он казался и ощущался настолько реальным, что она даже не удивилась присутствию в нём Розарио: старую служанку выгнали из дома семейства Макмаон, едва узнали о том, как она покрывала своего брата, догадавшегося о поступке отца Паолы. Это сама Паола как-то рассказала ей по секрету, когда она спросила, куда делась их вечная экономка. И всё это подтверждало: от любых игрушек в семействе Макмаон избавлялись легко и жестоко. Она представляет, что будет, если Лидия правда узнает. Вдруг они не смогут скрываться вечно? А они ведь не смогут. Волосы на затылке у Соледад встают дыбом. Её просто уничтожат — не Паола, так Лидия, не Лидия, так Паола. Кто-то из них точно. Эта семейка её доканает. Такого позорного финала жизни и врагу не пожелаешь. Соледад знает, почему этот сон приснился ей и приснился именно сейчас. Запись. Диктофонная запись, которую подарила ей Паола. Она собиралась отнести её в участок на следующий день. И действительно отнесла... Спрятала в сейфе, чей код знала лишь она сама. Каждый следующий день Соледад планировала передать запись дальше — собственным следователям, в Мадрид, в суд, на телевидение. Везде. Это была её победа, её правда. Она хороший полицейский, и ни в чем, ни в чем она не ошиблась, Макмаоны — просто жадные ублюдки, которые покупали себе не только полицейских, но и детей, а Паола — обманщица и убийца. Все должны были это знать. Все. И эта история с наглой девкой в её постели должна была закончиться. Каждый день она открывала сейф... и закрывала обратно. Самое тяжёлое решение в жизни комиссара. Почему? Разве любила она девку? Нет. Не любила. Этого не может быть. Привязалась, да, привязалась сильно, но не более. У неё даже фотографии ни одной её нет. Кроме тех, что прилагались к делу, конечно. Она счастлива наличию этой записи. И она страдает из-за её наличия. Страдает — громко сказано, но там, где приходится испытывать сомнения, уже некомфортно. Надо было отдать запись сразу, не думая, а она подумала. И думала до сих пор. Пожалуй, это лучший комплимент от неё Паоле. Доказательство привязанности. Ни с кем другим она не сомневалась бы и секунды. Этого и так много. Решение требуется принять. Пора разрубить мучительный гордиев узел. Соледад выходит из спальни, собираясь сразу поехать в участок — за завтраком в голову снова полезут разные мысли, а ей это совсем не нужно. Она идёт твёрдо, не позволяя себе спешить, потеть, стучать зубами от волнения. Никогда не позволяла и сейчас не позволит. Она и так слишком заигралась — привязалась, сомневалась, поддавалась. Хватит с неё. Этот сон хорошо напомнил ей, что светлой любви не будет — будет какой-нибудь скандал, драка, обида, смертоубийство. Зачем ей все это в шестьдесят? Зачем это ей — от природы сдержанной женщине? Зачем это ей — полицейскому, который столько лет вопреки всему строил карьеру? Паола того не стоит. Она — точно. — Мама, — Мануэлла встречает её в гостиной, смотрит как-то укоризненно, разочарованно. Соледад знает, о чем она думает. Дочь всё поняла. — Ты считаешь, я не права? Хочешь меня убедить не сдавать её? — Соледад скрещивает руки на груди, стараясь не выдать раздражения. — Зачем мне это? — логично пожимает плечами Мануэлла. Соледад не помнит, чтобы она когда-нибудь болела за её личную жизнь — скорее терпеливо поддерживала в выборе не водить никого в их дом. Так им обеим было спокойнее — с самого начала казалось очевидным, что никто нормальный к Соледад не прибьётся, в таком городе, как Сантандер, особенно. — Это должно быть твоё решение. — Вот именно, — цедит Соледад. Она никогда не повышала голос на дочь, но сейчас ей почему-то хочется кричать, хотя Мануэлла не сказала ничего такого. Вот уже у неё нервы ни к черту — что будет дальше. — Просто подумай, мама. Она не просто так отдала тебе эту запись, — добавляет Мануэлла, и Соледад фыркает. Конечно, Паола ни за что бы не призналась. Но это не ослепит Соледад, конечно, нет. Паола ничего не делает просто так. У неё всегда какие-то планы — когда наивные, когда не очень, но исключительно редко — добрые и адекватные. И сейчас Паоле просто не нравится, что её игнорируют. Она помешалась на Соледад, а та её отвергла, и вот теперь Паола выкидывает один из тех номеров, которыми добилась расположения Маркуса. Всякими липовыми доказательствами доверия и любви. Соледад просто игнорирует последнее замечание дочери и покидает дом. Упрямо сохраняет спокойствие и едет, строго соблюдая скоростной режим, пусть хочется гнать как можно быстрее и куда глаза глядят. В участке уже полно народа — вокруг шум, сотрудники снуют туда-сюда, бумаги вылетают из принтеров, бубнят новостные каналы на телевизорах. Но посреди всего этого хаоса каждый на секунду замедляется и приветствует Соледад — от уборщиц до инспекторов. Здесь она всегда чувствует себя королевой. Конечно, пока не появляется никто из Макмаонов или Мадрида, что все же случается редко. Её маленькое королевство. Абсолютная власть и уважение. И она добилась этого не запугиванием и унижениями — она просто была хорошим руководителем. Разве стоит её мечта возможности однажды пересчитать затылком ступени в особняке Макмаон? Или со свистом вылететь не только из участка, но и из полиции вообще? Соледад проходит в свой кабинет, плотно захлопывает дверь и открывает сейф. Достаёт запертый там телефон с записью. Послушать ещё раз или не стоит? Наверное, все-таки не стоит. Сколько можно заниматься бессмысленным мазохизмом. Она садится за стол и кладет телефон рядом, потом поднимает трубку стационарного аппарата и набирает Мадрид. В конце концов, чем Паола лучше того продажного копа, от которого Соледад посчастливилось родить? Он хотя бы дал ей дочь. Безвольное желе — вот её будущее с Паолой. — О, Соледад, я как раз собирался вам позвонить, — после её короткого приветствия раздаётся знакомый мужской голос. Комиссар из Мадрида сегодня явно в хорошем настроении. — У меня есть новости для вас. — Подождите, Хавьер, — Соледад сразу прерывает говорящего, понимая, что начни он рассказывать свои новости, они могут не дойти до Паолы, а она уже все решила. — Мне тоже есть что вам рассказать. Дело особой важности, — все так же спокойно сообщает Соледад, и собеседник замолкает, по рабочему тону осознав серьёзность разговора. О, его ждут и проституция, и наркоторговля, и убийства, и подделка документов, и подмена личности — полный набор. «Я тебя сдам, Паола, чертова ты сучка», — думает Соледад и улыбается от нахлынувшего впервые за долгие годы счастья.