Юная любовь

Харука подняла руку, касаясь щеки там, где Нацуки Синомия, ее друг, поцеловал ее только что. Легкое ощущение щекотки еще не покидало участок кожи, которого коснулись его губы. С неким недоумением во взгляде она провожала его удаляющийся силуэт. В тот момент его изумрудно-зеленые глаза, такие же, как у его брата, мерцали лукаво, с непонятным чувством, которое она не могла распознать. Нацуки. Ей на мгновение захотелось расплакаться. Что же Нацуки пытался ей сказать? Казалось, будто к ней начало подкрадываться понимание того, в какой ситуации она оказалась, но ее вдруг оттолкнули, и выяснить, что же происходило, Харука не могла. Она прикусила губу, и в это же мгновение чья-то теплая ладонь схватила ее руку, все еще прижатую к щеке. Харука замерла. Да кто только посмел…! …и обнаружила, что смотрит в невыносимо голубые глаза, сейчас — оттенка моря, тронутого штормом. Ох, Рен. При виде его красивого лица у нее тут же ослабели колени. Сейчас он не оставлял длинные волосы свободно спадать на плечи, а завязал в аккуратный хвостик, оставляя лицо полностью на всеобщее обозрение. Казалось, месяцы прошли с тех пор, как она всматривалась в него так близко, не недели, и Харука пользовалась редкой возможностью. Ей хотелось запечатлеть в памяти каждую черточку его лица, и красивые очертания носа, и брови вразлет, и чувственные жестокие губы, и сильный подбородок. Кто знает, когда ей снова придется увидеть его вблизи вот так? Они смотрели друг на друга, забыв о толпе вокруг. Каждый пытался уловить настроение другого. Рен первым нарушил молчание: — Что это ты с ним делала? С ним? О ком он? Нацуки? Сацуки? Скользком придурке, что приставал к ней до этого? Харука нахмурилась. Все начинается заново. Неужели надо расспрашивать о каждом человеке, который только появляется вблизи? Кем он себя вообразил, ее отцом, братом, что считает, что имеет на это все право? Кончатся ли когда-нибудь эти допросы? — Не понимаю, о чем ты, — ответила Харука ровным тоном, выслеживая взглядом ближайшего официанта, с подноса которого поспешила стянуть пару бокалов. Такие диалоги с Реном заставляли ее нервничать, бояться и злиться одновременно. Чтоб его. Впрочем, справляться с натянутыми нервами с помощью крепких напитков ей тоже совсем не нравилось. — Я искал тебя полдня. Когда я приехал к тебе, ты куда-то пропала, — сказал он жестким тоном. Харука приготовилась к лавине вопросов, которые предстояло выдержать от него. Как интересно, подумала она с нарастающим раздражением, он игнорировал ее столько недель, даже не пытался с ней заговорить, что уж говорить о том, чтобы справиться, как у нее дела, но когда он начинает осознавать, что был придурком, первое, что он делает — обвиняет ее, что не оказалась дома. И вот что она должна была делать? Сидеть дома днями? Все ради карьеры любимого мужчины… Харука укусила себя за щеку, когда поймала себя на мысли, что могла остаться остаться дома на весь день. Какого хера? Раньше не приходилось? Нормальная Харука бы пошла и занялась чем-то, чтобы не уйти в депрессию. Пообедала бы чем-то вкусным, понаблюдала бы за людьми в парке, может, даже отправилась бы в музей. И что бы произошло, если бы она послала к черту угрозы Мадженты и осталась бы в четырех стенах? Правильно, уже давно могла бы открыть дверь квартиры и всматриваться в это красивое лицо. — Не вижу причины оставаться в субботу вечером дома и ждать твоего появления. Ты меня игнорировал несколько недель, так что теперь вдруг передумал? Харука заметила, как его ноздри расширились. Вот так тебе и надо. Жажда отзеркалить на него всю боль и обиду за эти несколько недель переполняла ее. Как же было здорово теперь высказать ему все, что она думала о его поведении. Ублюдок хренов. Во рту пересохло, и она одним глотком опустошила один из бокалов, тут же поморщившись. Казалось, что огонь вспыхнул, спускаясь по горлу. Харука запрокинула голову, едва не со слезами на глазах ругая себя за глупую импульсивность. — Вот так ты обращаешься с сорокалетним коньяком, — фыркнул он, прищурившись в раздражении. Харука изогнула бровь. Прекрасно, ты начинаешь закипать. Надо было раньше начать выбешивать его вместо того, чтобы ныть, как маленькая девочка — какой она и была. Это спасло бы ее от недель совершенно не нужного стресса. Господи, что бы это ни было за ощущение, раздражение, гнев с ноткой гордости, недовольство, оно окрыляло. Таких людей, как Рен, она ненавидела. Таких, что думает, что деньги могут купить любую мелочь. Таких, что уверены, что ты всегда будешь ожидать, когда к тебе вернутся, когда позовут за собой. Даже если при этом такие люди платили неприличные деньги. Рен переступал черту. — Я буду пить что хочу, где хочу и когда хочу, — добавив холода в голос, ответила Харука. — Я не настолько маленькая. Оглянувшись, она поставила бокал на поднос другого проходившего мимо официанта, и тот покосился на нее, прежде чем удалиться. Развернувшись к Рену, Харука принялась за другой бокал. Ой фу. Виски. Ну правда, где же шампанское, когда его так не хватает! — Эй! — Рен выхватил бокал у нее и, бесцеремонно всучив его другому гостю, потянул ее на танцпол. Их беспрепятственно пропустили; толпа наслаждалась звучанием приглашенной на вечер группы, играющей джаз. — Да черт тебя задери, Рен! Оставь меня! — почти закричала Харука. — И стакан отдай! Она знала, что ведет себя как капризный ребенок, которому сделали выговор взрослые, но ее это не волновало. — Еще чего! Ты не будешь пить. Забыла, как ты переносишь алкоголь? — Рен понизил голос, заметив, как на них с любопытством начинают коситься люди вокруг. Конечно, они же ссорились прямо посередине танцпола. — Потанцуй со мной, — сказал он вдруг. Они начинали привлекать слишком много внимания. Рен потянулся и схватил ее за локоть, притягивая к себе поближе. Харука запротестовала: — Да что ты…! — Не испытывай мое терпение, Харука, — негромко заметил он на ухо ей. Она попыталась отстраниться, но его железная хватка не позволила даже сдвинуться. Рен был так близко, она могла чувствовать все великолепие его твердого тела против ее. Он схватил ее за другую руку, и Харука прикусила губу, чтобы сдержать вскрик. — Дай мне вести, — скомандовал Рен тоном, не терпящим возражений. Она стиснула зубы, уставившись вперед с абсолютно сдержанным выражением лица. Черт, черт, черт! Все внутри нее кипело. Ей нужно было остаться дома. Ей нужно было остаться дома и запереться! И тогда, даже если бы он ее искал, она бы совсем не отвечала на звонки. Между ними почти не осталось расстояния, точно они были двумя соседними кусочками паззла. Рен ловко подтолкнул ее, закружив, и тут же притянул обратно к себе. Харука не могла поддаваться его воле, как минимум ее ноги определенно были против того, что он с ней вытворял сейчас. — Не сопротивляйся, — предупредил Рен вполголоса, разливаясь шелком, — иначе я выдам такую сцену, которую ты никогда не забудешь. — Ты не посмеешь! — выдохнула она в ужасе от такой дерзости, заглядывая ему в глаза в поисках подтверждения. — Проверим? — Рен с угрозой смотрел на нее сверху вниз, притянув к себе из очередного движения танца. — Твердолобая упрямая девчонка, такую определенно положено выпороть на людях. Это заставило ее замолчать. Они кружились посреди танцпола, в голове становилось неожиданно легко и пусто из-за выпитого по глупости спиртного. Неверный ход, Харука, упрекнула она себя. С ним нужно было быть начеку каждую секунду, а не вести себя как безмозглая гусыня. Как иначе она могла бы выиграть их словесную войну? Время поставить его наконец на место, кто-то должен был это сделать. Харука на мгновение прикрыла глаза. Перед глазами все поплыло, точно полупрозрачная вуаль отгораживала ее от остального мира. Звуки музыки, голоса людей, звон бокалов доносились единым загремевшим вдруг фоном. От алкоголя все ощущения обострились. Харука вдохнула запах Рена, и по позвоночнику пробежали мурашки от свежих морских нот его парфюма, напоминавшего о днях, когда она оказывалась в его машине и тайком наслаждалась этим запахом. Все тело стало таким подозрительно легким, что ее колени задрожали. Рен поймал ее. — Святые небеса! Два бокала, а ты уже на ногах не стоишь. И как мне, спрашивается, тебя в таком состоянии домой отвезти? — проворчал он. — Ой, заткнись, — фыркнула она. — Пойду найду Нацуки, Сацуки или кто там еще загорится желанием отвезти меня домой. И почему становилось так сложно произносить слова? — Только посмей! Хватит уже Сацуки или Нацуки. Домой тебя отправлю я, а не кто-то еще. Он крепко схватил ее за руку, и сантиметр за сантиметром они начали просачиваться через толпу, выходя с танцпола. Людей вокруг было просто огромное количество, все веселились и пройти мимо было сложно. — Ну и отвези меня домой, чего ноешь тогда! — простонала она, чувствуя, как спазмом прихватывает виски. Предметы перед глазами расплывались, и пройти просто по ровной линии было практически невозможно. Рен уводил ее от смыкающейся со всех сторон толпы, крепко взяв за руку, и следуя за ним, Харука спотыкалась, наступала людям на ноги, бормотала неразборчивые извинения. Оставалось только вглядываться в спину Рена и вцепляться в его ладонь, точно она была спасением всей жизни. Господи. Никогда больше не напиваться, как какая-то дурочка. Пройдя через тяжелые двойные двери, Харука наконец смогла вздохнуть. Людей вокруг стало меньше, и около входа в зал мелькали только официанты, пополняющие запасы алкоголя для толпы. Харука была готова сесть прямо там, где стояла, чтобы хоть немножечко отдохнуть. Завтра, думала она, ее ноги будут все в синяках и мозолях. — Не смей! Держи себя в руках, — заявил Рен, вздергивая ее за локти, чтобы она не растянулась бессовестно на покрытом ковром полу. Харука не протестовала. Ну и пусть унес бы, даже как мешок с картошкой, ее это не волновало. Весь мир вокруг нее кружился бешеным волчком, пусть бы Рен вел ее куда угодно, лишь бы там было где лечь и поспать. И может на утро, когда она проснется, все, что произошло здесь, исчезнет из ее памяти. Эта ночь в любом случае была полным провалом. Да уж, это явно были не сказки, которые она себе напридумывала. Когда Рен осторожно усадил ее в машину, она прикрыла глаза. Харука услышала, как он громко выругался, пытаясь совладать с ремешками на ее босоножках, а следом его теплые руки коснулись ее — кожа к коже. Вздохнув от удовольствия, она выдохнула: — Рен. Его губы коснулись ее ладошек. Даже тогда она продолжала погружаться в дрему. Где-то на задворках сознания проскользнуло, как он тихо усмехается. Все как всегда, его настроение точно ртуть, и это не дает покоя. В одно мгновение он ревнив и зол, а в следующее уже мягко дразнит ее. То, как они добрались до ее дома, не осталось в ее памяти, кроме разве что мягкой вибрации мощного мотора машины, мелодий Баха где-то на фоне и запаха. Его раздражающего, провоцирующего, незабываемого запаха. Харука спала. *** Сацуки Синомия смотрел на мерцающие огни Токио, разлившиеся перед ним. В бокале плескалась рубиново-красная жидкость. На балконе пентхауса, снятого на этот вечер, он ждал, нетерпеливо постукивая носком ботинка, считал секунды, минуты. Он то и дело посматривал на часы. Это были самые длинные пятнадцать минут в его жизни. Сацуки решил, что даст на раздумья полчаса, и если в этот промежуток Харука не появится — значит, его планам крышка. Сацуки нервно перебирал ключи от машины в переднем кармане, гадая, придет Харука или нет. У него было столько планов насчет нее. Ее внешность и стремительно развивающийся талант давали ему возможность ступить на ключевую позицию и дать старт ее карьере. Для нее он бы не ограничился ролью любовника, он стал бы кем угодно — наставником, другом, защитником, доверенным лицом. Затерявшись в собственных мыслях, Сацуки снова и снова вращал бокал в пальцах, наблюдая, как темно-красная жидкость скользит по его стенкам, пока не услышал щелчок закрывающейся двери сьюта. Не оглядываясь, он замер, чувствуя, как сердце бешено стучит от одной мысли о ней. Его Исиде. Но когда Сацуки обернулся, встречая человека, появившегося на пороге, его надежды разлетелись в осколки. Это был его брат. Нацуки. Не Харука. Не Харука. — Она не придет, — прозвучали первые слова. Не моргая, Сацуки встретился взглядом с зелеными глазами, что были точь-в-точь, как его собственные. Нацуки потребовалось всего несколько мгновений, чтобы пересечь пространство сьюта и встать рядом с ним лицом к лицу. Это было точно смотреться в зеркало. Одинаковые непослушные светлые волосы, одинаковые зеленые глаза, одинаковые высокие скулы. Тогда он почувствовал себя немного старше, немного мудрее и намного печальнее. Сацуки вдруг стало холодно, и он отвел взгляд, разворачиваясь к распростершемуся перед ним Токио. Разглядывая простор, что так восхищал, он почувствовал острое желание зарыдать, но осознал, что не сможет. Вместо этого Сацуки стиснул зубы, и песочные замки, выстроенные в его разуме, снесло буйной волной миллиона мыслей. Как так могло получиться, он ведь даже еще не начал завоевывать, но уже приходилось признать поражение. В первый раз. — Я догадывался, что так произойдет, — тихо произнес он, в один глоток осушая бокал и вытер губы тыльной стороной ладони. Его руки дрожали. Прошло столько лет с момента, когда он последний раз чувствовал такие сильные эмоции. Сацуки всегда держал себя в руках, не позволял никакому чувству вмешиваться в его жизнь и даже иногда думал, что все чувства в нем умерли в тот день, когда мать их бросила. Никто не смог зажечь его сердце искрой жизни, такой, как сейчас. Только она смогла. — С ней сейчас Дзингудзи, — осторожно добавил брат. — Я лично прослежу, чтобы он был с ней поласковее, — с горечью ответил Сацуки. Часть его надеялась, что Дзингудзи поведет себя, как тварь, и тогда он сможет сделать к ней шаг и подобрать оставшиеся от ее сердца осколки. Но другая часть хотела, чтобы она была счастлива с тем, кого выбрала. — Не все еще потеряно, Сацуки. Потеряно. Он знал, что сможет начать жизнь заново, но боялся лишь, что от такого удара восстановится далеко не скоро. Сколько ему потребуется, месяцы, годы? Как ему быть? Как Нацуки смириться с этой болью в сердце? Все силы, казалось, покинули его. Сацуки шагнул к брату и отпустил себя, позволяя уткнуться лбом в его плечо. Вздохнул, закрыл глаза, и Нацуки похлопал его по спине — а затем и прижал к себе, и тогда время для них, казалось, навечно замерло. — Выпьешь чего покрепче? — спросил Нацуки, отпустив его, и зашагал к бару, где были на виду несколько бутылок «Джонни Уолкера». — Ага. Прекрасный повод напиться до беспамятства. И когда последний раз он такое вытворял? Оставив бокал на кофейном столике, Сацуки опустился на край дивана. Видимо, было что-то в его взгляде, брошенном на хрусталь, раз Нацуки сейчас смотрел на него с таким пониманием. Скоро Нацуки собирался устроить себе долгое путешествие по загранице. Может, стоило взять перерыв и присоединиться к нему? Можно было бы взять с собой верный ноутбук и тетрадь. Сацуки почувствовал острое желание написать целый ворох душераздирающих песен о любви. Это могло бы помочь занять его на то время, пока разбитое сердце будет залечивать раны — или как там сейчас называют это такие же глупые авторы песен? *** Да чтоб им гореть в аду. Рен в очередной раз выругался и принял решение, что не сможет одновременно и нести свою драгоценную ношу, и удерживать эти клятые босоножки. Он сдался. Сейчас она владела всем его вниманием. Продолжая бормотать проклятия, Рен закрыл дверь машины, стараясь делать это как можно тише, и покрепче прижал спящую девушку к груди. Ее мягкое тело прижималось к нему сквозь волны шелка, и это ощущение вызывало в нем нечто сродни дежавю. Он уже носил ее на руках. Почти полгода назад Харука заснула прямо за столом, вымотавшись до невозможности, и тогда он тоже относил ее в постель. Вот лиса, подумал он. Улыбка дернула вверх уголки рта. Только Харука могла заставить его чувствовать одновременно интерес и ярость. Ужасное сочетание. Хорошо, что не получилось с поездкой, которую предложил Аки. Рен хотел спустя некоторое время после бала предложить Харуке посетить благотворительный концерт в их районе. Он уже сунул взятку одному из своих товарищей по группе, что случайно оказался волонтером той компании, чтобы тот пустил ее сыграть несколько песен. Рен догадывался, что раз уж Харука любит простые и искренние жесты такого рода, то ей бы понравилась идея сыграть для приютской малышни. Наверняка она сыграла бы пару колыбельных, как тогда играла для девочки на залитых солнцем улицах Парижа. Аки же заявил, что не стоит настолько включать изобретательность в поисках способа удивить девушку. Ответ уже был известен. И Рен осознал, что он был прав. Обдумав все, Рен пришел к другому заключению. Харука больше всего ценила жизнь как она есть, ценила возможность жить на полную и получать все новый и новый опыт. Когда Рен высказал это менеджеру, тот одобрительно кивнул. Итак, девушка, которая любит делать что-то для других, но при этом хочет ненадолго почувствовать себя королевой. Добавить подсказку Аки о сюрпризе, и получался план. Рен сделал несколько звонков и потянул за нужные ниточки. Неделя в Париже наверняка смягчила бы гнев Харуки. Привезти ее на родину, вернуть к лучшей подружке (наверняка та тоже сгорала от желания снова встретиться), сводить в места, где Харука еще не была, а в придачу ко всему этому столько еды, сколько в нее влезет — был ли способ надежнее? Путешествие, еда, вино, старые друзья. Дорогое пальто почти соскользнуло, пока Рен пытался достать из кармана свой комплект ключей. На мгновение замерев, он опустил взгляд на лицо девушки — или женщины — что продолжала мучить его, приходя в каждый сон. Харука мирно спала, как младенец, грудь ее вздымалась от дыхания. Он потерся носом о ее шею, вдыхая запах. От нее пахло ее любимым мылом, ванильными духами и лавандовым молочком для тела, и тело знакомо напряглось. Он не мог сопротивляться нахлынувшему приступу самодовольства. Платье, что он купил для нее, идеально ей шло, и Рен был рад, что взял на себя это обязательство. Аки сделал пару звонков, чтобы помочь подобрать аксессуары. Все это было малой ценой, которую он мог заплатить за попытку искупления и за неприятности, которые он ей причинил. Тем более вряд ли, рассудил он, Харука готовилась к приему. Она ненавидела толпы, ненавидела вынужденные манипуляции, неизбежные для официальных приемов, таких, как этот. Рен знал наверняка. Ее лицо всегда принимало недовольное выражение, когда она оказывалась в центре толпы, особенно, когда наглые фанатки прибывали на запись, где позволялось присутствовать гостям. Харука вряд ли замечала, что он смотрит на нее, изучая всевозможные выражения на ее милом личике. А когда она работала с другими людьми, то абсолютно забывала о том, что ее окружает, и вместо этого концентрировалась на работе, которую нужно выполнить с наименьким количеством проблем. Толкнув плечом в выключатель, чтобы осветить гостиную, Рен замер в недоумении перед раскинувшейся перед ним картиной: манекены с бальными платьями (видимо, не он один подумал о таком подарке), вазы, полные цветов (какой отвратительно приторный запах, где розы и тюльпаны, которые он отправлял?), ювелирка в бархатных коробочках (был бы он здесь, не позволил бы носить ей подобное, как какой-то содержанке), и здесь были даже коробки со сладостями (наверняка накачаны наркотой, чего там говорить). Рен с раздражением закатил глаза и направился в ее спальню. Свет из гостиной лился сквозь дверной проем, и Рен четко видел очертания кровати. Выступив из кожаных итальянских туфель, он ловко стащил ступней покрывало и уложил Харуку в постель. На это она чуть слышно заворчала, едва приоткрыв глаза. — Мы уже дома, мам? — невнятно выдала она, потянув за лиф платья. — Дома, — ответил он, взглянув на нее с нежностью. Теперь она назвала его мамой, и это отозвалось внутри легкой грустью. Несколько секунд он наблюдал, как она сражается с платьем, точно капризный ребенок. Рен отвернулся и принялся искать ее вещи. Надо переодеть ее, подумал он, где ее пижама? Перерыв ее крохотную спальню, попутно выругавшись, потому что ударился ступней о угол тумбочки, Рен наконец нашел пижаму, сложенную на одном из стульев около ванной. С торжеством схватив хлопковое нечто, он обернулся и замер. Эта упрямица умудрилась не только расстегнуть несколько пуговиц, но и уже наполовину вылезла из платья, и теперь размахивала руками и ногами, а ее голова скрылась где-то за лифом. — Застряла, — пробормотала Харука. Голос ее звучал приглушенно сквозь слои шелка и тюля. Она покачнулась, заставляя думать о заядлых пьяницах, и Рен усмехнулся. Только она могла заставить его одновременно смеяться и злиться. Покачав головой, он подошел к ней: — Замри. С этим Рен начал расстегивать платье, что с таким трудом подобрал именно для нее, разводя крючки, вытаскивая из петель пуговицы и сражаясь с почти незаметными молниями внизу на спине. К тому моменту, когда Харука высвободилась из большей части ткани, она едва не заснула снова. Она выглядела такой невыносимо изящной в черном кружевном белье, шпильки выпутались из рыжих локонов и на губах кровавым мазком алела помада. Как можно было сдерживаться перед такой картиной? Черт возьми, Харука, проворчал он мысленно, удерживая в руках хлопковую пижаму, я же не каменный. Теперь ему предстояло побыть для нее рыцарем в сияющих доспехах. Рен закрыл бы глаза, переодел бы ее (честно не подглядывая), уложил бы спать и потом отправился в гостиную на остаток ночи, чтобы там разнести все чужие подарки, а особенно платья, ну и подремать немного на диване. Но как, блять, вести себя, как джентльмен, когда она была перед ним такая беззащитная и манящая одновременно? Самый настоящий соблазн для такого мужчины, как он. Его ноги сами собой сделали шаг вперед, точно невидимая сила тянула вперед, и Рен в мгновение преодолел расстояние между ними. Протянув руки, он развязал черную шелковую ленточку на ее шее, склонился к ней, и его большие руки обхватили ее талию. Казалось, Харука была удивлена тем, что он ее коснулся теперь, и она сонно подняла глаза. — Рен! — вдруг выпалила она и расплылась в улыбке такой счастливой и невинной, что ему захотелось взвыть от радости. Как же ему хотелось, чтобы она целиком осознавала, в какой ситуации находится. О чудо! Ее нетерпеливые пальцы уже сражались с пуговицами на его белой рубашке. Тогда Рен мягко толкнул ее на постель, и Харука послушно упала на спину, полная грации даже в этот момент, а следом протянула к нему руки, вцепилась в ткань кипенно-белой рубашки и с удивительной силой притянула его к себе. К черту все, подумал он, откидывая остатки крошащегося самоконтроля, и склонился, накрывая ее губы своими.