"Рано или поздно..."

В Гнезде.       Ангел разъезжает по Гнездовищу и кудахчет как испуганная курица. Обращается ко мне и не ко мне одновременно, но знает, что я его слышу. Запоминаю всё высказываемое.       — Я понимаю, сойти с ума. Я понимаю, раздвоение личности. Но тут! Тут! Тут совсем другое! И это на трезвую голову! — Ангел переводит дух. — Совсем страх потеряла девка. О чём она только думает?! А ещё «Мама Зо» из себя! У меня, такими темпами, нервный тик на обоих глазах появится, и тушь потечёт, как у Габи!       — Я же говорил, что у неё это, — неуверенно бубнит Бабочка.       — Да, говорил! Но что ж теперь, совсем распоясаться тогда? Так дерзко отвечать Папе! Не боится же! А ведь ей могут так крылышки подрезать — в птицу киви превратится безвозвратно. Чур, я беру самоотвод! — Болтливый состайник закатывает глаза и долго не возвращает их обратно. Как зависший компьютер.       — Тогда я тоже беру самоотвод. Потому что, — Бабочка запинается, косится в мою сторону, — потому что мне знакомо её состояние. Ей бы «цветочек» или «изюминку» принять — стало бы легче. А ещё… но это реально наказуемо…       — Ты на свои дозы «успокоительного» уже все чайные ложки в Гнездовище перевёл! — сварливо выговаривает Ангел. — Ты в курсе, что они у нас теперь строго по выдаче? Ты чуть не помер тогда, в Самую Длинную Ночь! И всё из-за того, что нелёгкая понесла тебя «успокаиваться» в тот злосчастный туалет! Я запрещаю тебе, понял?! Не смей даже!       — Истеричка! — огрызается Бабочка.       — А ты — грубиян и хам! — не остаётся в долгу Ангел, и в его голосе слышится звон настоящей обиды. Я могу угадать, как он вскинул нос и, активно крутя оси колёс, поехал куда-то в самые заросли. На какое-то время воцарилась тишина. До появления Пузыря в Гнезде.       — Девочки, да вы никак поссорились?       — А Маму Зо за Папу отругали, — с детской непосредственностью наябедничал Слон.       — Поселили собаку в птичник, — подаёт голос доселе невидимый Дронт. — Знай рычит и лает. Ей уже без разницы, на кого. Р Первого заткнула и почувствовала себя всемогущей убей-бабой.       — Может хватит уже обсуждать её? — ревниво предлагает Дронту женский голос очередной его подруги. Обидчик умолкает. Отвлёкся на поцелуи, скорее всего.       Пузырь прикатывает к нашей с ним двухъярусной кровати.       — Вот падальщик-то! — выплёвывает птицелог и, заметив моё напряжение, отмахивается: — Забудь.       — Не могу, — отвечаю. — Не могу, Пузырь. Дронт прав. Я и сама чувствую, что по-прежнему лаю. Наверное, выжить хочу. Любыми доступными способами.       — Любовь нас всех спасёт! Или прикончит, — объявляет Ангел, появляясь в зоне моей видимости. Не менее обиженный, чем две минуты назад.       — Ну прости, — с другой стороны Гнезда к нему навстречу выруливает Бабочка.       — Не подлизывайся, противный.       Как когда-то давно, в какой-то прошлой жизни, Бабочка нежно закидывает лапку Ангелу на плечо, и тот в ответ корчит недовольную гримаску. Вместе с тем, прилетевшей лапки с плеча не убирает.       Пузырь неопределённо крякает.       — Вот и славненько! Споём? — предлагает он, с предвкушением хлопая в ладоши.       — А споём! — соглашается Ангел и запевает первым. This is what I brought you this you can keep, This is what I brought you may forget me. I promise to depart just promise one thing, Kiss my eyes and lay me to sleep…       Пузырь отщёлкивает пальцами ритм. Бабочка смотрит на своего поющего дружка с гордостью. К общему кругу собравшихся присоединяются Конь и Красавица. Последний молчит, судорожно вцепившись в кровать, чтобы не упасть, а первый главный птицелог притоптывает в такт, звеня знакомыми мне шпорами. Подумав об этом, я непроизвольно трогаю языком свою царапину, а после подпеваю вместе со всеми. This is what I thought, I thought you need me, This is what I thought so think me nапve, I promise you a heart you'd promise to keep, Kiss my eyes and lay me to sleep…       Характерное постукивание трости, сопровождающее поступь Вожака, было услышано не сразу.       — А вот и Папа пришёл! — обрадовался Слонёнок.       — Веселитесь, детки? Прекрасно, — Стервятник аплодирует нам, заканчивающим петь и, дождавшись последнего «kiss my eyes», договаривает. — Объявляю сегодняшний вечер вечером хорошего настроения. Давайте не будем друг с другом ссориться, выяснять отношения и держать друг на друга затаённые обиды. Вижу, здесь не все собрались…       — Простите, — прерывая речь Стервятника, в круг собравшихся спешит Дронт. Обдаёт нас всех насыщенной волной никотина. Заправляет рубаху в штаны. Не удивлюсь, если у себя на койке этот очкарик со своей подругой не только целовался.       Судорога нестерпимого раздражения пробегает по лицу Вожака. Злобно, совершенно по-кошачьи, сверкнув глазами в сторону Дронта, Папа Птиц делает паузу. Но уже через две-три секунды миролюбиво продолжает договаривать свою речь:       — Передайте мои слова всем остальным. Нужно жить в добре и мире, детки. А у нас с этим в последнее время проблематично.       Вожак награждает стаю острозубой улыбкой безумца и уходит к своей стремянке. Слон хлопает ему в ладоши, птицы подхватывают аплодисменты малыша. В следующий момент свершается нечто.       Хрип. Стон. Трепыхание жертвы, схваченной за горло.       — Мы живём в мире и добре, ясно? — рычит Стервятник в красное перепуганное лицо Дронта. — Ещё раз скажешь хоть слово о Шестой и о том, кто здесь по-собачьи себя ведёт, превратишься в падаль. Я понятно объясняю?       — Д-да, да, Папа…       — Хороший мальчик.       Стервятник отпускает горло Дронта так резко, что тот падает на пол, едва не посшибав с полок несколько горшков с растениями. Корчась на полу, падальщик пытается отдышаться и прокашляться. Никто из птиц не спешит ему помогать. Слон ковыряет в носу, наблюдая за состайником с пугающей отстранённостью.       «Это всё из-за меня, — страдаю я. — Теперь Дронт ещё больше будет меня ненавидеть».       — Ну? Что замерли-то? Валите все отсюда! — напоминает Пузырь, отгоняя стаю от своей койки и, вспомнив про объявление Папы Птиц, тотчас добавляет: — Пожалуйста. Будьте так добры.       Конь весело всхрапывает. Птицелоги дают друг друг пять.       — В мире и добре, — растерянно повторяет Ангел и смаргивает с глаз очередную несуществующую слезу. — Великие слова! О, Бабочка!       Колясник кладёт голову на плечо своего дружка.       — Поехали отсюда, — буркает Бабочка. Он заметно повеселел от улаженного конфликта. Двое уезжают колесо к колесу, просто чудом не цепляясь спицами.       Наконец нормализовав дыхание, Дронт поднимается с пола и поправляет свои очки. Посмотрел на меня. Опустил взгляд. Э       — Извини. Был не прав, — холодно отчеканивает он. Я от удивления едва не сваливаюсь со своего второго этажа.       — Извинения принимаются, — тем же тоном отвечаю я и отвлекаюсь на свой лилейник, чтоб не смотреть уходящему в спину. Разумеется, Дронт не собирается менять своего мнения обо мне, но вслух свои мысли выговаривать больше не будет. Хоть этим утешить себя…       «Обстановочка в Гнезде такая… специфическая», — в очередной раз вспоминаю я слова Валета. И в очередной раз соглашаюсь. Есть на свете вещи, к которым очень трудно привыкнуть.

***

Ночью. В Гнезде.       После трёх часов ночи неожиданно сработал будильник. Я дёрнулась в кровати от удивления: какой шутник поставил завод, не знаю, но разбудить меня у него получилось. «Пюрекс» оказался хрипло рычащим часовым механизмом, зато трясущимся, за счёт своих размеров, так рьяно, что я сама завибрировала вместе с ним.       Стук по кровати снизу.       — Эй, ты там не охренела? Дай поспать, — грубо, спросонья, буркнул Пузырь и тяжело перевернулся на другой бок.       — Извини, — прошептала в ответ.       Попробовала снова уснуть. Не получилось.       Странное беспокойство вновь зародилось у меня в душе: с чего бы это вдруг «Пюрекс» проснулся, если я его не заводила? В Доме ничего не происходит случайно. Может, мне стоит подготовиться к каким-то новым событиям и неприятностям?       Листья лилейника над головой в темноте выглядят как лапы нападающих чертей. Комар запищал над ухом. Этого мне только не хватало!       Где-то в дебрях утробно захрапел Дракон.       Будильник, к моему неприятному удивлению, сработал повторно. И как только он повторно угрожающе затрясся, я резко нажала на кнопку «стоп» у него на крышке. Поняла, что окончательно проснулась. Рыча и продолжая подрагивать, «Пюрекс» заткнулся.       — Хорошо, встаю, — зевая, проворчала я и полезла с кровати вниз. Захватила фонарик с собой, чтобы не поздороваться с буйной растительностью Гнезда. Всё-таки я по-прежнему плохо ориентируюсь в темноте и могу произвести очень много лишнего шума.       В луче фонаря промелькнуло лицо Вожака. Безупречное. Соответствующее образу. Я вздрогнула, будто увидела очередное приведение. Перекрестилась.       — Привидится же такое, — прошептала самой себе. И уже пошла было дальше, как голос со стороны «видения» заставил застыть на месте.       — С добрым утром.       — Спасибо, — сдавленно отвечаю я, изо всех сил вцепившись в фонарик. «Значит, не привидение, — проносится у меня в голове. — Он вообще спит когда-нибудь?»       Фонарь вновь сам собой включается у меня в руке. Двухголовое, четырёхглазое Чудовище является на мой взор уже в третий раз. Впечатляющее замораживающее зрелище.       Совладев с речью, после первой волны ужаса, начинаю тарахтеть оправдания:       — Я не ходила в Лес, правда. У меня почему-то сработал будильник… Можно я сейчас только попью воды и снова лягу?       — Не ляжешь, — отрезает Стервятник. По тону его голоса быстро догадываюсь: Вожак чем-то сильно напряжён. Возможно, вчерашняя стычка в Кофейнике выбила его из колеи или же произошло что-то ещё более неприятное. Впрочем, Папа Птиц в последнее время вообще один сплошной нерв. Так что удивляться нечему.       Тень из-за его плеча посмотрел мне прямо в глаза и криво усмехнулся. Точь-в-точь, как его телесный брат. Пока я убеждала себя, что мне всё это не снится, призрак помахал рукой и исчез. Нервный смешок вырвался из груди.       — Я сожалею, что мне приходится лишать тебя законных часов отдыха, но наш разговор не терпит отлагательств. Нам это очень важно.       В голосе Птицы наряду с напряжением угадывается тревога. Я бы сказала даже, паника. Хромая, Стервятник уходит в сторону камбуза. Мне не остаётся ничего другого, как следовать за Вожаком. Лихорадочно гадаю о теме грядущего разговора, перебираю свои грехи и прегрешения, обдумывая, чем мне это чревато.       Знакомый стол. Знакомая табуретка. Знакомые чашки с таинственным пойлом. В моей пиале оказывается вода. Пью жадно, будто оказалась в пустыне под палящим солнцем.       — Зо, — Стервятник не медлит с главным вопросом. Нервничает. Говорит так, будто тщательно отрепетировал свою реплику. Долго думал над ней и наконец смог сформулировать в основную, понятную для моего восприятия, мысль. — Что значит слово «нас»? Фраза: «Если тебе так тошно от нас, то можешь уйти». Ты процитировала то, что прозвучало в твоей голове. Случайностей быть не может.       Вожак смотрит на меня в упор, и в свете фонарика его взгляд вновь становится сверхъестественным и жутким. Меня в который раз посетило чувство дежа вю.       Так уже было когда-то. Стервятник уже испытывал подобное напряжение, волновался и ждал, глядя на собеседника жёлтыми сатанинскими глазами. Сейчас он получит горькую правду, и всё происходящее напомнит мне своеобразную «казнь».       — Как давно ты стала слышать этот голос у себя в голове?       — Почти сразу после того, как птицы побили меня, — горько усмехаюсь, трогая пальцем рассеченные губы. — Карательный мешок, как оказалось, не только уродует, но и открывает «каналы связи» с кем-то на другой стороне…       — С кем-то? — с ударением переспрашивает Стервятник. — Тебе ли не знать, с кем…       Я выпрямляю спину, предчувствуя одну из сложнейших минут в своей жизни. Папа Птиц не сводит с меня напряжённого взгляда, и мне страшно видеть за этим взглядом… желание разрыдаться.       — Ты знаешь, кто он, — едва слышно то ли спрашивает, то ли утверждает Стервятник. — Так скажи мне!       Птица прикрывает глаза. Точно сложил голову на плаху и ждёт замаха топором.       — Он назвал себя «Тенью», — быстро проговариваю я.       Меня знобит и трясёт крупной дрожью. Сейчас свершится убивающий удар; и мне чётко представляется, как я только что опустила иллюзорный топор на подставленную птичью шею.       Стервятник ссутуливается. Упирает в ладонь острый подбородок. Смотрит в сторону, куда-то в пустоту.       — Прости, — шепчу я, едва совладев с собой. — Я не хотела сделать больно…       Больно. Очень больно. Атмосфера вибрирует вокруг от этой боли. От подкатывающих к горлу слёз ощущается острая нехватка воздуха.       Спустя некоторое время Стервятник делает очень глубокий вздох и с усилием отвечает:       — Значит, мои подозрения подтвердились.       Пытается улыбнуться, но без особого успеха. Глаза блестят влажным блеском. Сам он кажется каким-то скомканным и почерневшим.       — Что же ты, братец, — медленно проговаривает он в сторону, — мог бы и помочь девушке с математикой.       Слёзы капают в чашку.       — Прости, пожалуйста, — всхлипываю я.       Папа Птиц получил ответ на свой вопрос, и сейчас ему как никогда остро хочется побыть одному. Я физически ощущаю это. Но он сдерживается.       — Зато теперь я знаю, какими загробными делами он занят, если ему всё время некогда поговорить со мной, — делает вывод Вожак. От деланного оптимизма в его голосе становится жутко. Бедное раненное чудовище, получившее очередной болезненный удар.       Я не знаю, почему он не просит меня уйти, почему я сама не ухожу.       — Ты — уникальный человек, — произносит Птица чуть позже, теребит подвеску-косточку с моего запястья. — Может эта чудодейственная вещица тоже как-то связана?..       — Да.       — Как?       Молчу.       — Как? — сурово повторяет Стервятник. Уловив предупреждение, спешно смахиваю слёзы с ресниц и сама же ловлю взгляд Вожака.       Ты сам требуешь ответа!       — «Чёрт возьми, я ещё никому никогда не делал подарков от давно уже сгнивших в могиле покойников!» Это цитата.       Цепочка до крови врезается мне в запястье, и я тотчас вскрикиваю.от обжигающе - острой боли       — Почему я узнаю об этом только сейчас? — в голосе Птицы слышится угрожающее рычание. Откуда-то берутся силы не спасовать и ответить не менее злобно.       — Потому что о таких вещах помалкивают. Ради собственной безопасности.       Тараним друг друга взглядами и тяжело дышим. Оба. Синхронный вдох. Синхронный выдох.       — Позволь, я сниму амулет. У меня немеет рука.       Когтистые пальцы резко разжимают захват, и косточка вываливается из ладони. Шипя от боли, я снимаю подарочек от Рыжего и растираю потерявшее чувствительность запястье. Птица, не отрываясь, смотрит за моими действиями, а в следующий момент прячет лоб в сложенные на столе локти и… плачет. Плачет отчаянно и горько, трясясь не хуже «Пюрекса». А я опять не знаю, как нужно правильно реагировать на всё это.       Настала моя очередь хозяйничать на птичьей кухне. Нет, я не собираюсь травить Вожака одной из его настоек; всё, что я могу предложить — тот же крепкий чай. Только бы не сидеть без дела, только бы не ждать, переживая чужое горе. ...       — Табаки подарил мне слоган «Чудо произойдёт». Может быть, всё-таки стоит поверить?       — За это время уже столько произошло «чудес», что я сам с трудом верю во всё происходящее. — Птица невесело вздыхает. — Сплошная тавтология. Что это?       — Чай.       — Чай для Монстра Дома. Он обижает тебя своей бестактностью, своими амбициями и самомнением. Неблагодарная тварь не заслужила такой заботы.       — Я не должна забывать об игре на публику. Настоящие монстры не испытывают боли. Не умеют плакать. И уж тем более они никогда не споют на весь Дом чью-то там любимую песню.       — Рано или поздно, что-то происходит на земле…       — Вот-вот.       После долгой паузы Стервятник продолжает диалог:       — Две-три перекладины — это слишком низкая высота для тебя, Зо. Ты поломаешь свои крылья.       — Это к слову о «соловье»?       — Да.       Птица делает глоток предложенного чая и с трудом проглатывает.       — Что-то не так? — робко уточняю я. Вожак переводит на меня несчастный взгляд.       — Восхитительная гадость, — с трудом проговаривает он.       — Всего три ложки сахара! Правда, я сама не пробовала, но… Ой…       В последний момент я догадываюсь о своём проколе и, краснея, бормочу «упс».       — Это не сахар. Это соль.       — О боже…       Сказать, что мне захотелось провалиться под землю — не сказать ничего. Напоить Папу Птиц солёным чаем — последнее, что я могла от себя ожидать.       В полумраке слышен шелест конфетной обёртки.       — Угощайся, — на свет фонарика из тьмы прилетает вскрытая коробка со сладостями.       — Спасибо.       Впервые за долгое время Стервятник усмехается. Его острозубая улыбка уже не кажется такой вопиюще безобразной.       — Я прожил ещё один день. Даже удивительно.       — Солёный чай невероятно бодрит, да?       — Ещё как.       Птица вновь усмехается и делает ещё один трудный глоток…       — Прости, я не медиум, чтоб выходить с… почившим на прямую связь. Тень никогда не вступает в диалог со мной. Так, скинет в сознание фразу-мысль и замолчит.       — Что же это за фразы-мысли?       — В основном, призывы не бояться.       Стервятник замирает и закрывает глаза. Вцепился в чашку до побелевших костяшек пальцев. Жуткий и несчастный одновременно. Всё ещё на что-то надеется…       — Ты как-то обмолвилась, что он иногда болтлив.       — Смотря, что ты сам понимаешь под «болтливостью». Когда в сознание летит одна и та же фраза: «Хватит спать. Хватит спать. Хватит спать» — я это называю именно так. Можно тебя попросить?       Вожак переводит на меня стылый взгляд, от которого в очередной раз становится несколько не по себе. Но влажные веки и дорожки слёз на щеках смягчают неприятный эффект. Я ловлю себя на мысли, что мне позволили увидеть то, что не видел ещё никто. И хотя Птица расплакался при мне уже во второй раз, теперь он не спешит как можно быстрее войти обратно в образ, чтоб сохранить свой статус «великого и ужасного».       — Да? — хрипло напоминает он.       — Прекрати давиться солёным чаем. Это вредно для желудка.       — Плевать. По-моему, мой желудок способен переварить даже бактерии сибирской язвы, и ничего ему не будет.       — Всё равно — прекрати.       Стервятник отставляет чашку в сторону и сцепляет пальцы перед собой. То ли защищается. То ли сосредотачивается. Прозвучавшее болевое всё ещё не отпустило.       Тень исчез. Его как будто никогда и не было.       — Почему ты имеешь такое влияние на меня? — после затянувшегося молчания спрашивает Папа Птиц. — Я по-прежнему задаюсь вопросом: кто же ты? Вскрывшиеся факты лишь добавили новых загадок. Я обращаю внимание на то, как ведёт себя стая по отношению к тебе. Зо, ты живёшь в комнате с дюжиной парней. С дюжиной! Это небезопасно. Средь такого разнообразия маразмов и психических отклонений мой приказ не трогать тебя — просто пустой звук. Каким чудом падальщики не растерзали тебя, я не знаю. Мы впервые сталкиваемся с таким… подчинением. Или как сказать? С абсолютным принятием человека в коллектив. Нам это удивительно, поверь.       — С твоей манерой хватать юродивых за глотку каждый станет тихим и покладистым.       — Это метод воспитания.       — Жуткий метод.       — Я лишь оправдываю выданную кличку.       Наши взгляды встречаются. В сознание неожиданно приходит сравнение со сказкой «Красавица и Чудовище». С одной только оговорочкой: красавица какая-то неадекватная и не шибко красивая, а Чудовище не самое чудовищное.       — Что ж, если это «метод воспитания», то… мне это тоже грозит? В какой-либо определённый момент, разозлившись, ты так же схватишь меня за горло и будешь с удовлетворением наблюдать, как я задыхаюсь?       — Нет. Этого не будет никогда.       — Никогда не говори «никогда».       — Я не так воспитан, Зо. Это выше моего достоинства — поднять руку на женщину. Даже если и в поучительных целях. К тому же… вынужден признать… ты и сама — тоже весьма зубастая птичка.       Птица вытирает влажные от слёз щёки, тем самым размазывая потёкшую краску, и усмехается, заметив, как я начала трогать языком собственные зубы, проверяя свою зубастость.       Где-то в душе вожак всё ещё плачет, всё ещё баюкает не отпускающую боль, но внешне уже взял себя в руки.       — Спасибо, — произносит Стервятник чуть позже. — Я заметил, в общении с тобой Время обретает хоть какой-то смысл.       Взгляд скользит по кровянистым царапинам на запястье — следам от перетянутой цепочки амулета.       — Заводчики хищных птиц обычно надевают перчатку.       — Я не заводчик.       — Разве? В любом случае, стервятник признал в тебе друга, решив доверчиво присесть на незащищённую руку.       Дальше следует очередное многозначительное молчание с созерцанием моих же царапин. Я напрягаюсь, тщетно стараясь уловить двойной смысл пространных речей Вожака.       — Мне, пожалуй, пора идти, — сдаюсь я, совершенно сбитая с толку.       Но тут происходит нечто и вовсе из ряда вон. Глядя на меня в упор своими огромными прозрачными глазами, до жути похожий на грозного желтоглазого инопланетянина, Папа Птиц тихо произносит, почти шепчет:       — Только не сейчас. Пожалуйста, побудь со мной. Поговори со мной. Я так устал соответствовать чужим канонам. Устал притворяться…       — Но Макс…       — Мёртв и уже не воскреснет. Я знаю.       Стервятник закрывает глаза, сопротивляясь порыву зарыдать вновь. Я перевожу дух. Делаю вторую попытку, чтоб развеять мнение о своей «исключительности».       — А как же Р Первый?       Горькая усмешка Вожака:       — Неужели ты тоже в это веришь?       — Нет.       — Зо, — Стервятник теребит в руках обёртку от конфеты. — Скажу честно, вопреки расхожему мнению, я ненавижу кабинет Ральфа. Поэтому стараюсь всячески его избегать. По ряду личных обстоятельств.       — Но сам Чёрный Ральф… он же так тебе помог!       — С каждой последующей неудачей я начинаю сомневаться в его помощи. Может быть, помогать мне и вовсе не стоило. Остановить — да, но не помогать. Это было бы гораздо милосердней.       Я опять сжимаю волшебную косточку в руке. Покрытый чёрный лаком коготь закрывает мне рот. Скользит по поперечной царапине губ.       — Может быть, чаю? На этот раз я приготовлю сам.       — Да, пожалуйста, — и неуверенно улыбаюсь. — Три ложки сахара. Чтобы слиплось.       Птица вновь усмехается в полумраке и по-кошачьи щурит свои потусторонние глаза. Тяжело опираясь на трость, встаёт из-за стола. Забирает с собой чашку с солёным питьём.       — Восхитительная гадость, — доносится откуда-то из темноты. Вслед за тяжёлым вздохом угадывается несколько новых трудных глотков… ______________________________ ROV Стервятника       Шестая определённо внесла свои коррективы в её поведение. Рычать и скалиться, подметать пол хвостом и звонко лаять — естественно для неё. Но падальщики уже начали отучать её от пёсьих повадок. Проблема, считай, решена; тем и стоит утешаться. Свой главный горький урок от агрессивных птиц она уже получила: бойся своих страхов, они реальны.       «Мне ли этого не знать» — повторю для себя.       Перед Максом оправдываюсь, наверно. Для других же уже успел озвучить, что, мол-де, трудно быть всегда хорошим человеком. Все соглашаются и даже не спорят.       Резкая, грубая, обидчивая и прямолинейная как шлагбаум! Просто недоразумение какое-то, а не птичка. Но Слон любит её. А Слону я верю как самому себе. Малыш способен чувствовать людей получше любого из нас. Следовательно, сначала нужно выявить скрытый потенциал, а потом уже судить, что же из всего из этого выйдет. Или уже вышло.       Что касается девушек вообще, то среди представительниц прекрасного пола, населяющих Гнездо, я у доброй половины даже не помню кличек. Красивые и безликие одновременно. С ядовитыми стрелами амбиций под кукольными личиками. Знать бы ещё, кто из них кто! Одним словом, планктон. Фанатки, которых приходится терпеть. Развлекать, как требует того Дом. Сомнительная отрада для птичьего самолюбия.       Кличку же этой девочки я не забуду никогда в жизни, поскольку возникла реальная опасность рухнуть со своей стремянки…       «Мама Зо» в один прекрасный день, просто снесёт мой царственный насест и даже не заметит случившегося; её больше озаботит, не пришибло ли кого из колясников, чем-то, что я вообще-то падаю и вот-вот проломлю себе череп.       Глупые мысли. Глупые предположения. Но я почему-то не могу перестать думать об этом.       Трусливая и одновременно дерзкая. Ни капли притворства! Её умишко не блещет высоким уровнем IQ, а память весьма избирательна. Поэтому актрисой ей быть не дано — она просто не умеет так красиво и убедительно лгать. И это очень птичья черта, я сразу себе отметил. Однако же стремление помочь, морально поддержать да и просто посочувствовать — это бесценно. Так же бесценно, как и её главная особенность — прибавлять сил посредством странного амулета, якобы подаренного ей Тенью. Я бы не поверил, не испытай я действия на себе.       Пожалуй, стоит пожалеть Чёрного: всё это время Шестая обладала таким уникальным человеком и ни разу не удосужилась оценить его по достоинству, вникнуть в самую его суть, разглядеть под внешней… ммм… невзрачностью. Но, с другой стороны, что было бы, если бы суть была вскрыта? Псы растерзали бы её. В итоге, ничего удивительного нет. Инстинкт самосохранения увёл Зо в «спящий режим».       Каким образом Третья смогла этот спящий режим нарушить, я не знаю. В то же время, факт остаётся фактом. И чем дальше, тем всё чудесатее и чудесатее…       Мне становится страшно. Неужели старая Птица впадает в зависимость?       Стоило не малых усилий и нервов сохранить дистанцию относительно Р Первого, чтоб не допустить потребительского спроса над собой. Здесь же всё в точности да наоборот. Пользуюсь я. Подсаживаюсь, как на очередной наркотик. Боже, непростительно само сравнение!       Возникшего чувства собственности с души уже не изжить.       Например, Кролик сам виноват. Я не обязан перед ним извиняться за его же феноменальную тупость. Слишком расслабился, забыл, кто я такой. Нашёл себе «свойского парня», перед кем можно брехать на бывших состайниц, глупец! Пришлось напомнить о себе и указать зарвавшемуся псу на его место. Никто. Не смеет. При мне. Оскорблять моих птичек. И уж тем более — принижать мой статус! Собакоголовый быстро понял. Даже не облаял в ответ. Забоялся. И это хорошо. Пускай боится.       Тень иронично усмехнулся и покачал головой. Пока крысы шептались за спиной, жалея Кролика из-за «новенькой с кустом», братец начал подозревать меня в ревности. Мне, в свою очередь, странно — почему не ревнует он сам?       Тень принял Зо, явил перед ней свой облик, напугал до полусмерти, но заставил остаться рядом. Единственное, что могу сказать: это было жёстко. Но стервятники вообще не ласковые птицы.       Абсолютные неоспоримые факты — налицо! Это то, что заставляет меня меняться. То, что делает меня другим. Этот другой «я» гораздо лучше своей предыдущей версии. Искренней, мягче, добрее. Вопреки всему, он не разучился шутить и смеяться. Он хочет быть Рексом, а не Монстром Дома… От этого уже не отказаться.       Никто, кроме Макса, не поверит в подобные «тихие радости зла»: самому искать повод, чтобы просто побыть собой — заваривая чай или стряпая что-то кулинарное, заранее предвкушая реакцию напуганной. Возможно, я не должен так поступать. Возможно, я не прав.       Логичней было бы заявиться в кабинет к своему предыдущему добродетелю и хозяйничать как раз ДЛЯ НЕГО. С ним же, в конце концов, можно не стесняясь курить, выпивать, обсуждать более глобальные и серьёзные вещи. Чем не удовольствие? Но в кабинете Ральфа я, опять же, буду тем самым Монстром. Потому что именно Р Первый и его кабинет поспособствовали рождению чудовища на свет.       И я об этом никогда не забываю.       И мне этого не нужно.       Я всё ещё помню, как выглядит моё истинное лицо.       Возвращаемся к уже сказанному.       «А ты изменился. Кто бы мог подумать! Всё из-за появления какой-то новой девки в Гнезде!» — запомнил слово в слово. Звучит как обвинение, и этим меня удивляет. Братец складывает руки на груди и выжидающе смотрит в упор. Нет, а чего я ждал, спрашивается? Восторгов от воспитателя? Неистовой радости с хлопком по плечу: «Рекс, ты молодец»?       Перестал быть удобным, только и всего.       В любом случае, каждое моё изменение действительно напрямую зависит от подселившейся. Она никогда не назовёт меня «Папой», если только за спиной. Назвать её «Мамой» в ответ — мне не с руки. Я бы очень хотел, чтоб Шакал из Четвёртой перекрестил её.       Я вообще много чего хочу. Но не получу уже никогда.       Таким образом, делаю вывод: храни, что имеешь, Большая Птица. Чтоб после, потерявши, не плакать. Умей быть благодарным.       Что произошло — то произошло. Видимо, так решил сам Серый Дом. Мне же нужно научиться верить и доверять.       Кто-то входит в круг избранных, ближайших, а кто-то не входит. Но теперь есть и та, кто в этот круг влезла, не дожидаясь приглашения. Самое смешное в этом то, что она сама не ведает, что творит!       Можно выщипать себе все перья со злости — это уже ничего не изменит. Остаётся лишь принять как должное …       Учусь радоваться. И подумываю сходить к стоматологу, чтоб добавить обаяния в крокодилью улыбку.