И мира ей было мало

Скучно и душно. Узкое оконце открыто во всю ширь, но от этого ничуть не легче. За окном белесое, словно выцветшее от жары небо. И так тихо, что иногда казалось, будто она оглохла. Казалось, что произойдет в такой день, когда и мухи дохнут. Но волю Аллаха трудно предсказать, особенно если находишься в гареме. — Что это там? — оторвавшись от последней виноградинки, Халиме вытянула голову по направлению шума. Кланяясь, ей ответили, что привезли русскую, в дар храброму льву, повелителю Османов. Твердо знала, сколь важна самая неприметная фигурка. Не она ли сдвинет Анастасию — Кесем, чья плодовитость вызывает ненависть и гадливое отвращение? Много лет черноокая султанша наблюдала за девушками поразительной красоты и знала, что многие из них засыпают под напевы о сверкающей тропинке, ведущей к дворцу. Здесь надо представить себя хамелеоном, чем быстрее смиришься с этим, тем быстрее найдется успех. Среди них не было турчанок, ибо страшный грех обращать мусульманку в рабыню. Все из земель, где живут неверные, — с гор Кавказа, островов Греции, Балканского полуострова — одних взяли в плен, другие пришли сюда сами и, пока преодолевали горные тропы, а затем плыли на лодке в Стамбул, твердили себе, что лучше быть рабой богатого мужчины, чем законной женой нищего. А и верно, что есть свобода, если за ней тенью следует голод и холод? В отличие от крестьянки, обреченной на жалкое существование, у одалиски появляется надежда улучшить свое положение. Невольничий рынок может показаться жестоким и безнравственным для тех, кто наблюдает за торговлей, однако почти нагие девушки, которых хотя и пристально осматривают, уверены, что в будущем они смогут купаться в серебре и золоте, если только их красота и таланты попадут в поле зрения султана, если родят шехзаде. Увы, хрупкость больше расстроила. Сначала показалось, что еще совсем девочка, но нет, просто очень сухоребрая, маленькая и тощая. Волосы ее были спутаны и небрежно заплетены в косу, под серые глаза залегли тени. Щеки впали, обнажив морщинку. Нос длинноват, тонкие губы потрескались и воспалились. — Janek! Nie bój się, kochanie… Panie Jezu Chryste, zmiłuj się nad nim … — тихо шептала, находясь между явью и небытием. По знаку ее опрыскали цветочным настоем, возвращая к чувствам. Как с куклы, сняли платье и изодранные нижние юбки. Новенькая стояла, высоко задрав подбородок, и, леденяще взирала на евнуха и собственную наготу. Указали раскрыть рот и держать его открытым. Калфа проверила десны, оценивая ее, словно верблюда или лошадь. На удивление, не была напугана, чтобы ни шевельнуться, ни издать звука. Трудно уловить нрав — горда, определенно, а что еще? Ни проблеска чувства, будь то страх или алчность, ни искры юности нельзя было заметить в лице, это пустыня, страшная, мертвая, беспощадная. И улыбалась как-то нехорошо! Ведь Халиме, чуть ли не с рождения была научена своей бабкой заговорам и гаданиям, беду всегда чуяла. Имя таким как они: ведьма! Колдунья темных сил интересовалась всем, что хоть как-то влияло на политику, имело отношение к трону и ее ненаглядному Мустафе. У тех, кто становится наложницами и, быть может, даже избранницами, или тех, кто все же получает в свое ведение казну, появляются огромные гардеробы, сундук с сокровищами и больше личной свободы. При удаче, накопить огромное состояние и обрести власть. Этой «безумной» не удавалось сблизиться с другими обитательницами дворца, да она особо и не стремилась к этому, держалась в стороне от щебета и хихиканья, не ела. Старший евнух говорил, что другие смотрят на нее с завистью; им не нравилась ее белая кожа и то, что она ведет себя как аристократка. Она явно не была простушкой, как большинство из них, и им пришлись не по душе внешность и характер молодой женщины. Дело было не только в узких ручках, а в том, как садилась и вставала, как поступила с несколькими предметами одежды, которые ей выдали, завязала пояс или закуталась в туники. — Ojcze Nasz, ktorys jest w Niebie… — однажды упала на колени и стала читать христианскую молитву на розарии. Совсем ума лишилась! Или жить не хочет? Даже у стен есть острый язычок, и он не преминул сообщить, что холодная и бледная точно луна — увезенная откуда-то полячка. Ее протащили по коридору и затолкали в тесную комнату. Сжала пальцы в кулаки и втянула в себя воздух, готовясь получить удары. Первые удары были, наверное, терпимы. Однако несколько минут спустя она уже не слышала собственных криков. Плеть обжигала уши, и из них текла кровь. Скорее из любопытства подослала Менекше: в гареме не часто случалось, чтобы выражали хоть чуточку искреннего участия; большинство из его жительниц были бессердечными тварями, такими же суровыми, как горные районы, где они родились, к тому же для них не существовало ничего, кроме собственных амбиций. — Marina… Łaski bożej wielka cesarzowa i królowa Moscow! — давясь и тяжело хрипя, открылась. И если отчаянные, дерзкие мысли вихрем клубились в голове ее, изнывала от боли, то сама не выражала ничего, кроме мрачного, фанатичного спокойствия. Халиме решила изведать о делах Османского государства, и, конечно, здравии Повелителя. При положении вещей, не долго карга станет носить титул Валиде. Да, конечно, раньше ее красота почти каждую ночь приводила властелина мира в спальню, в то время как другие жены, привыкшие к одиночеству, молча плакали и проклинали. А ум, хитрость, умение видеть тайные устремления людей привязывали сильнее вожделения плоти. Придворные льстили, пресмыкались, ползали на брюхе, жаждая заслужить милость… Но всему приходит конец. Уловки старухи видела так же ясно, как неподвижные камни в прозрачной воде ручья. Чаще читала ненависть или презрение, вызванные теряющимся могуществом, но это, с какой стороны ни взгляни, все-таки были чувства, чувства сильные. И, временами, обе получали удовольствие от совместных бесед, колючих, как саксаул.