20 ноября 2008 года, Нью-Джерси
Ужасная трагедия произошла в ночь на семнадцатое ноября в районе Пайн-Барренс. Неизвестный жестоко расправился с молодой студенткой — Еной Мартис. Её обезображенное тело обнаружила молодая пара, которая прогуливалась со своими питомцами. Боже, мы даже и подумать не могли, что когда-нибудь станем свидетелями такого жуткого преступления! Она совсем молодая! Я сначала даже подумал, что это ребенок. Храни её, Господь! Убийца скрылся с места преступления и не оставил никаких улик. Полиция взялась за это дело и сейчас составляет список подозреваемых. Мы следим за развитием событий. С вами была ведущая вечерних новостей…***
Мерзко шлепала грязь под ногами, а на лицо и одежду оседали крупные капли дождя; темно-синие тучи заволокли всё небо. Передо мной то и дело пролетала красно-желтая листва, заставляя меня запоминать этот день, месяц, год. Перед глазами мелькает огромное количество надгробий и крестов; особое внимания привлекали свежие могилы, именно они пугали и подставляли мне нож к горлу на протяжении всего моего пути. Я старался убежать от всего, что меня окружает, и от эмоций, которые мной овладевают. Хочу кричать, упав наземь. Орать так, как никогда до этого. Хочу рыдать, как сопливая баба. Нет, как маленький ребенок, у которого отобрали самую любимую игрушку. Хочу выть и биться головой об могильную плиту своей самой любимой игр… — Дорогой, — послышалось где-то совсем близко. Я поднял голову и столкнулся взглядом с красными от слез изумрудными глазами. — Ты как, мам? — я выдавил улыбку, понимая, что в данной ситуации она вовсе неуместна и никакой пользы не принесет. Женщина лет сорока пяти казалась совсем низкой из-за сгорбившейся спины, на которую свалилась тяжесть утраты и нестерпимая боль. Её бледное, худое лицо, выражающее абсолютную скорбь, смотрело прямо на меня, заставляя сглатывать комок в горле и сдерживать слезы, жмуря глаза. Я держался. Пытался… — Бывало и лучше, милый, — тихо ответила она и опустила голову, зарыдав. Тут же к ней подлетел высокий, коренастый мужчина, лет за пятьдесят, и сгреб ее в охапку, крепко прижимая ее голову к своей широкой груди и прислонившись щетиной к ее макушке. — Милая, успокойся, прекрати нервничать. Ты убиваешь себя! — строгим, ровным голосом говорил он. Мать ничего не ответила, но рыдать прекратила. Я вздохнул с облегчением. — Лео, ты как? — обратился мужчина ко мне, бросив на меня утешающий взгляд. — Держусь, пап, — без эмоций ответил я. В ответ получил лишь молчаливый кивок. Мне было достаточно и этого. Оглянувшись, я узрел мерзкую картину: целая стая папарацци столпились недалеко от нас, громко галдя на всё кладбище. Небольшая группа журналистов направлялась прямо к нам, что меня совсем не радовало. Я готов был врезать каждому по их наглым рожам. В очередной раз убеждаюсь, что в этих мразях нет ничего человеческого, раз они, как назойливые жирные мухи, налетают на людей, в жизни которых произошло огромное горе, которые моральны истощены и хотят спокойно проститься, черт возьми! От гневных мыслей меня отвлек какой-то силуэт, который я заметил краем глаза. Передо мной пронесли небольшой белый гроб, украшенный большими алыми розами, источающими прекрасный сладковатый запах, тянущийся шлейфом. Папарацци дорога была перекрыта, заставляя их недовольно топтаться на месте. Но мне уже было плевать на них. Я не отрывал глаз от белоснежного гроба, поворачиваясь вслед за ним. Я задрожал, ноги стали ватными, в ушах зазвенело. Нервная система ощутимо била тревогу, давая понять, чтобы я успокоился, иначе эта разрытая могила в паре метров от меня и гроб будут принадлежать уже мне, а не моей сестре. Гроб был поставлен на землю и открыт. Все неспеша подошли к нему, чтобы попрощаться. Только я всё никак не мог сдвинуться с места, словно прирос к земле. Наблюдая за тем, как мои родители, рыдая и завывая, склоняются к телу сестры, я готов был перегрызть себе вены в ту же секунду. Невыносимая, острая боль проникала в каждую клетку моего тела. К горлу подкатывала тошнота, голова закружилась. На секунду прикрыл глаза, а когда вновь открыл их, то передо мной возникло бледное, синеватое лицо моей младшей сестры — Ены. Её темные, блестящие волосы, растрепались по красной подушке, обшитой бархатом; губы чуть приоткрыты, обнажая белоснежные передние зубы, что всегда выглядело мило, даже сейчас; глаза были чуть прикрыты и смотрели куда-то в пасмурное, осеннее небо, светясь изумрудным цветом. Я осторожно прикоснулся пальцами к её векам и спустил их вниз, закрывая глаза. — Спи спокойно, маленькая засранка.