Лунница

      Я стирала свои штаны и плакала. Словно вырываясь с двадцатитрёхлетнего заточения, слёзы стремительно летели по щекам вниз, перемешиваясь с соплями, а затем неустанно лезли в рот, отчасти стекая по подбородку. Кажется, только сейчас я поняла, почему никогда в своей жизни не плакала, ибо я пока ещё не настолько гурман, чтобы находить неизмеримый деликатес в собственных соплях. Живот внизу глухо ныл, на каждый мой мат отвечая томительным спазмами и новым выбросом крови, а за окном уже во всю светило солнце. Жозефина стояла рядом и что-то без перерыва болтала, совсем как торкнутое польское радио и впервые в жизни меня это не напрягало. В моей голове, прям как жезл у Зевса, очень твёрдо стоял вопрос: «А схуяли меня так торкнуло?». Ну залила кровью карнавалиста мудрёного, ну раскрыла ему все прелести праведного охуевания, ну оседлала его словно жеребца благородного и что? Мне кажется, я уже родилась с чётко выработанной позицией по отношению к таким случаям — то что сделано без нашей воли и по зову человеческой природы не может быть стыдно! С каких вообще пор люди начали принимать свой собственный организм и все его деяния за что-то постыдное, за что-то, над чем они имеют право смеяться? Самый высший бог в этом мире это природа и никогда людям не будет дано право высмеивать её деяния или её решения.       Откинув штаны обратно в полную кровавой воды ванную, я резко встала по стойке смирно и словно по велению высшего военного начальства охуела. ЧТО. СО. МНОЙ. ПРОИСХОДИТ? С каких это пор мою проросшую плесенью пустую черепную коробку начали посещать такие мысли, словно я не то чтобы лицей святого Йосафата заканчивала, а девять жизней провела там в качестве монаха-преподавателя? Моя психика разрушается, совсем как поданный времени и воде металл. Она мякнет, ржавеет и в, конечном итоге, просто разваливается, не оставляя за собой ничего. Это чувствуют умирающие люди? Я, конечно, никогда особо умом не сверкала, напротив, жила так, словно мне хромосомы армяне на рынке сторговали, но даже я, при всей своей недалекости, прекрасно понимала, что сейчас происходит. Богиня Лада засевшая где-то во мне, словно демон-лис в Наруто, вырывалась наружу. Она отчаянно ломала все поставленные на неё клетки и рвалась в этот мир, чтобы снова им править, чтобы решать свои давно запущенные божественные дела. И когда последний барьер будет сломан и она своими босыми ногами перешагнёт через оболочку моего хрупкого человеческого тела, я просто исчезну. Растворюсь в её божественной сущности, уйду в такую же неизвестность, с которой и пришла. Я ценила свою жизнь, несмотря на все свои депрессивные мотивы и бессмысленное существование, я хотела жить, где-то глубоко во мне, совсем рядом с клеткой богини Лады в точно такой же клетке сидели вера и надежда на что-то лучшее, на что-то более светлое для меня и я мечтала освободить их, ИХ, А НЕ ТЕБЯ, ЧЕРТОВА, НИКОМУ НЕ НУЖНАЯ БОГИНЯ! Я закричала подобно раненному животному и со всей дури ударила себя в грудь, что оказалось достаточно таки больно и я согнулась пополам, касаясь лбом холодного пола ванной, пуская слюну изо рта. И именно в этот миг моё периферическое зрение уловило до тошноты знакомые змеиные сапоги Тота, от которых даже моё чувство моды приходило в порабощение.       И я даже не знаю, что мне сейчас нравилось больше: сапоги Тота, или же просто вокруг сложившаяся красота. Залитая кровянистой водой ванна, в которой с беспечным видом отдыхающего туриста плавали мои штаны всё ещё с чёрным пятном в заклятом месте; пребывающая в коматозном ахуе Жозефина, стоящая в таком виде, словно ей Наполеон жезл присунул и я, как отдельный вид искусства. Лицо распухшее, глаза запухшие, покрытые непонятными красными пятнами щеки и выплывающие за все возможные рамки жирные ляжки, невыносимо сверкающие старческим целлюлитом. От такой бейбы в ракурсе даже самый извращенный любитель экзотики в онемении бы побывал, не то божественный Фэшн Мэн, обычно холодное лицо которого сейчас приобрело каких-то непонятных мне оттенков.       — Ну уж извини, что без платья на выход, — издевательским голосом проговорила я, словно моё нахождение в одних лишь трусах перед ним совсем меня не беспокоит, — пусть я и славянское божество, но лишней гостеприимностью не страдаю, так что если ты пришёл с целью посмотреть, не умерла ли я от кровотечения, то вот любуйся, я жива и мой столь невыносимый для тебя язык всё ещё на месте, теперь разворот на 360 градусов (не по Фарантгейту) и шагом марш на выход, извини, торжественного музыкального сопровождения не будет, у меня тут есть дела и поважнее, — мой обычный словесный понос лишь ухудшился, словно я хотела слушать свою язву, хотела быть злой и грубой, какой всегда была, словно я верила, что моя злоба способна удержать внутри это светлое божество и не дать мне умереть в конце-концов!       Щёголь, конечно же, мои пламенные речи не оценил и даже несмотря на свою сверхбожественную мудрость не понял истинной причины моей обычной грубости, поэтому и сам завёлся, как гопота, которому отказались продавать пиво без паспорта. Ничто в его виде этого не показывало, конечно же, но непонятно почему, я всегда чувствовала, когда он по-настоящему злится.       — Это и не удивительно, почему тебя никто никогда не любил, Вида, безжалостная, дикая славянка, в сердце которой нет ни капли чувств, черепная коробка которой служит лишь для красоты, в твоём же случае — для отпугивания, — он смотрел на меня свысока и только сейчас впервые в жизни я почувствовала, что холод может обжигать хуже любого пламени. Его холодный взгляд прожигал меня, пробираясь к самой душе, образовывая в ней огромные, гнойные ранения. И я чувствовала боль. Безжалостную, всемогущую, абсолютно бескомпромиссную боль, что так щедро заливала моё естество, что так сильно обхватывала мою грудь. Мне не то, что нечем было дышать, а даже тот воздух, который был в лёгких, разом покинул его и мне стало так плохо, будто бы я мигом все девять кругов ада пролетела. Божество мудрости знал, на каких струнах играть, дабы создать мне незабываемую сонату страдания.       — Будто бы твоя черепная коробка служит для красоты, фейковая Сердючка с солярием перемудрившая, — несмотря на свою боль, я как обычно была абсолютно по-наркомански ядовитой и мой бесконечный поток слов, конечно же, не остановился, совершенно не обращая никакого внимания на что-то там лепечущую Жозефину, которая походу реально верила, что способна разрулить разрастающийся между нами скандал, словно мы на съёмках программы «Окна». Наверное, мы могли бы так скандалить до самой своей смерти (если боги умирают), но в какой-то момент о его величество Тот всё же показал, что свой титул вселенской Мудрости не в лотерее выиграл и закрыл своё поддувало, протяжно вздохнув. Приняв это за акт поражения, я уже вооружилась новым запасом злых, а что главное, абсолютно бессмысленных слов, чтобы так сказать добить противника как отступилась, резко встретившись с холодными, но такими решительными синими глазами Тота.       Я искренне не понимала почему, но от этого взгляда меня наркоманило куда сильнее, чем от Винстон с Чернобыльской марихуаной. Даже то, что происходило со мной в течении нескольких последних суток (попадание хуй знает куда, встреча со всевозможными богами, умопомрачительные деяния этих же всевозможных богов, вырывающаяся наружу Лада и т.д и т.п) не сравнить с тем, что происходит со мной, стоит моему взгляду встретиться с этой холодной синевой, сверкающей бесконечной мудростью сотканной знаниями всех Вселенных. Я словно выходила из своего собственного тела и на мгновение вселялась в чужое тело, испытывая чужие, такие не свойственные мне эмоции.       — Я пришёл сюда лишь для того, чтобы объяснить тебе, что я являюсь Божеством и причаровывать меня своими примитивными славянскими способами не имеет смысла, — что за безжалостную дичь он мне сейчас навалил? Он что, от тупости всего происходящего в этом божественном пентагоне решил вскрыться с помощью наркотиков, но слишком поздно осознал, что передоз на богов по-другому действует?       — Слушай, не обессудь и ни в коем случае не подумай, что я на что-то намекаю, но когда последний раз ты посещал психиатра? — я смотрела на него в лёгком недоумении, совсем как чёрный на своего идеально-белого ребёнка.       Одна непонятная секунда, в течении которой Тот успел поднять меня с пола и пришпорить к стене, совсем по-тотовски глядя на меня ледяными глазами, на дне которых плескалось лишь богатство бесчисленных знаний и ни капли эмоций, пусть и каждой клеткой своего тела я чувствовала парящую злость, что охватила всю его сущность. На одно кратчайшее мгновение мне стало жаль, что я так невыносимо раздражаю его.       — В силу своей неопытности в деле общения со славянскими божествами я ещё пытал какую-то тщетную надежду на то, что ты можешь быть нормальной, что ты можешь вести себя, как истинное божество, а не самое последнее человеческое быдло, я ведь верно выражаюсь на понятном тебе древнеславянском? От сейчас и навсегда ты прекращаешь существовать для меня, ни одного взгляда, ни одного слова в твою сторону не будет брошено, — смысл им сказанного дошёл до моего тормозного сознания уже после того, как он, выдержав какое-то мгновение, словно выжидая каких-то слов способных утрясти сложившийся расклад событий, но так и не дождавшись, огорчённо выдохнул и бесшумно покинул мои президентские апартаменты.       И в тот же момент, когда осознание дошло до меня, очнулся и глюк-fm, который я узнала по неизменному стуку сердца. Моих голых ступней коснулся сжигающий холод, который пробирается куда глубже телесной оболочки, из-за которого больно в каждой клетке души и тела. В комнату ворвалась демоническая, всепоглощающая тьма, которая, казалось, не просто скрывала все предметы, а буквально сжирала их, превращая в точно такую же пустую темноту. Эта тьма залезала мне в рот, укутывала моё сознание, облизывала до дрожи испуганную душу и показала мне знакомые чёрные глаза, в которых невозможно было что-то прочитать, в которых сквозь века не сиял ни один блик.       Ни одному живому существу Вселенной этой не дано понять твои чувства, моя богиня, но несмотря ни на что, я остался бы рядом с тобой и никогда бы не отвернулся, моя лучезарная дочь Сварога.       — Сосало своё завали, кончина чертова! — со всей дури выплюнула я в лицо непонятно с какой целью явившейся Юи.       То ли её терпению и толерантности можно позавидовать, то ли (что вероятнее всего) она в очередной раз мой древнеславянский не поняла, но на её лице не было видно и блика обиды, лишь реальная обеспокоенность по поводу моего состояния. Вы знаете, что надо делать, когда вам одиноко и вы хотите с кем-то поговорить? Нет, вовсе не надо кому-то звонить, заводить друзей, искать знакомства, достаточно всего лишь стоять в трусах в ванной, стирая свои порабощенные навалом красной армии штаны и ловить галлюцинации, вот тогда не то, чтобы миловидные люди с фиолетовыми волосами будут приходить с вами лясы поточить, сами боги с небес спустятся, дабы попрактиковать свой древнеславянский.       — Юи, ты знаешь, что последним временем моё настроение страдает на припадки маниакальной жестокости, так что, пожалуйста, попытайся очень коротко и ясно изъяснить, чего тебе от меня надо и смыться отсюда скорее, чем мои нервы лопнут к чёрту, лады? — с профилактическими целями я заранее обрубила материнские заботы Юи при корне и настроилась на ту дичь, которую она может мне начать втирать. Честно говоря я ждала всего, от приглашения грабить Пятёрочку всей божественной компашкой до заявления о том, что Аид благополучно сходил в туалет, но то, что она мне выдала потрясло даже моё, казалось бы, потерявшее все свои функции чувство удивления. Куда, блять, куда ты мне предлагаешь сходить? На море? Серьёзно? Ах ну да, конечно, что ж ещё делать в погоду минус десять в первый день месячных, да ещё и после явного нервного срыва в придачу, как не искупаться в олимпийском море? Я послала Юи плавать в одиночестве настолько культурно, насколько это в принципе было возможно. Некоторое время она ещё пыталась мне объяснить, что это будет несомненно весело и всем очень понравится, на что я ответила, что цирка и веселья мне тут более чем достаточно, я предпочитаю теперь остаться с единственным адекватным в этом заведении человеком — самой собой. Юи, как и обычно, совершенно ничего не ответила, беззвучно покинув мою берлогу. Я посмотрела ей вслед с лёгким негодованием, ведь всегда яро ненавидела безвольных личностей. В этом жесточайшем мире, в котором каждый день надо вести войну со всем миром, рыхлям, которые даже на своём настоять не могут, совершенно не место. Но это не моё дело и не я ей помощник в деле выживания.       — Почему ты принимаешь весь мир за врагов, Вида? Неужели ты не можешь понять, что в этом месте у тебя их нет и все желают тебе лишь добра. Я чувствую боль из-за недостатка любви в твоей душе, но ты же сама делаешь так, чтобы тебя не то чтобы не любили, а чтоб от тебя шарахались, как от проклятья божьего. Как можешь ты стать истинной богиней, которой раньше была, если не способна эту любовь ни дарить, ни нести, ни чувствовать? — впервые за всё время моего пребывания здесь в голове Жозефины (если кусок ткани с поролоном можно назвать данной частью тела) зародились действительно умные мысли, которые она сразу же озвучила, но лучше мне от этого нифига не стало.       — Да потому что весь мир это и есть враги! — с яростью голодного животного крикнула я, резко повернувшись к ней всем телом. — Кем ты была всю свою жизнь? Моей верной бабочкой? Так вот, верная бабочка, окруженная божественной атмосферой и аурой божественной любви, ты никогда не была человеком! И не просто человеком, а максимально уродливой бесталанной девкой с самой захолустной деревни самой драной страны в этом мире! Что ты можешь знать о той боли, которую я носила в себе изо дня в день, когда видела, что у других детей есть таланты в то время, как моя деятельность сходится на «ломать — не строить». Что ты можешь знать о тех чувствах, которые испытываешь во время того, как в тебя тыкают пальцем и выпаливают самые обидные и жестокие слова, которые в принципе могут существовать в украинском языке? Что ты можешь знать о депрессии, которая приходит с осознанием того, что единственное что поднимает тебя с постели утром это пачка сигарет на балконе! Нет, Жозефина, никогда ты не жила жизнью человека и никогда не испытывала тех адских мук, никто тут не испытывал их, даже Юи, рождённая в одной из ведущих стран мира в счастливой, любящей семье! У неё и будущее есть, и семья, и друзья, и целый гарем влюблённых богов! У меня же за семью сгорёванная мать со своими языческими сказками служит! Друзья мои — пачка сигарет за тридцать гривен, дабы заработать которые я сутками напролёт геморрой за кассой выращиваю. А будущее моё — это алкоголизм в придачу с ожирением! — Жозефина молчала, ей нечего было сказать, чему я не была удивлена. Повесив свои злополучные штаны на верёвку над ванной, я прошагала в свою комнату.        Совершенно измученная недосыпом, галлюцинациями и наездами на меня, я упала в кровать и очень крепко уснула.       Мне снилась Варшава, по-аристократически роскошная и по-королевски богатая, она очаровывала своей праздничной атмосферой. Из богатых, впечатляющих своей величностью домов доходили звуки классической музыки и звонкого смеха дам из высших слоев населения. По прилежным, идеально убранным улицам то и дело прокатывались кареты с родовыми гербами, запряжённые породистыми жеребцами. В воздухе витал аромат кофе, перемешиваясь с атмосферой празднества. Казалось бы, что Речь Посполитая за весь период своего существования не была такой радостной, как в этот вечер. Лишь в одном из этих могущественных дворцов вместо счастья царила грусть на пару с ледяной пустотой. Этот дворец выделялся среди всех других и богатством декора и своими размерами. Ослепляя своей подавляющей роскошью, он выглядел дороже и изысканней даже королевского дворца. Но именно в нём было холодно и пусто. В окнах не горел яркий свет и из него не доносились звуки смеха и пышных банкетов. Слуги, усталые и напуганные, пытались спать, пока их хозяин стоял перед окном застылым взглядом глядя в окно, куда-то далеко за улицы Варшавы, в лишь ему известные миры. Я стояла рядом и замерзала от холода, который овладел каждым квадратным метром этих покоев. Я смотрела на молодого дворянина, удивлялась его воистину божественной красоте, но не видела в его душе ничего. Даже самой слабой искры хоть каких-либо чувств в ней не замечалось. Она была такой же пустой и холодной, как эти покои. Нигде и никогда я не изучала польский язык, но сейчас, когда его уста открылись я ни минуты не сомневалась, что это именно этот язык и понимала каждое слово, отчётливо разбирала каждую букву.       — Посмотрите, боги, — безучастно срывалось с его посиневших от холода уст, — чего я добился в свои двадцать семь? Я личность более важная и богатая, чем король. Во всех дворцах Европы меня радостно принимают и всегда ждут, поклонниц у меня больше, чем ваших звёзд на небе, я владею двадцатью языками, умел в искусстве, мои манеры превосходны и всё за что я берусь даётся мне в кратчайшие строки, но я не испытываю ничего. Я никогда не был радостен, а моему сердцу чуждо чувство любви, — он приложил свою бледную руку к груди, сжимая её в кулак в области сердца и в этот миг я увидела, как много женщин было у него и насколько они все однообразны для него. Его душа замёрзла, совсем как тысячелетний айсберг. Несмотря на своё впечатляющее величие, его жизнь была пуста и бессмысленная лично для него.       Я проснулась от очередного жжения в груди и голодной боли в желудке. Какой там день моего внепланового поста? Четвёртый? Десятый? Я больше не знала, но понимала, что дальше так продолжаться не может, поэтому твёрдо решила, что ни дела божественные, ни галлюцинации бесконечные меня на пути в столовку не остановят. Я вышла из комнаты беззвучно, будучи уверенной, что мои вспышки агрессии прошли не зря и Жозефина не хочет со мной разговаривать. Совершенно наугад я попала в комнату, в которой были все.       Львица недотраханная возмущалась так бурно, словно очередной альфонс отжал у неё деньги, а траха так и не дал. Аид как обычно стоял где-то в эмо-угле всё ещё страдая от запоров, Дионис Не-Хуйсос-А-Тирсос развалился с видом уже в конец наваленного Петровича, Морского Синяка как обычно вдоль и в поперёк перекосоебило, ну а Юи (не удивляйтесь) с самыми озабоченным видом тише воды пыталась какие-то речи толкать. Я уже по инерции хлопнула себя по лбу и собиралась по-тихому смыться, но не тут-то было. Не теряющая свои надежды Юи подбежала ко мне и тихо спросила, как развлекаются люди в моей стране. Я посмотрела на потолок и прям как наяву увидела типичную украинскую вечеринку: двое чуваков пытаются блевать в один туалет, ещё трое наркоманов курят траву на балконе и ржут до того, что мочатся прямо в штаны, в какой-то комнате уже несомненно происходит оргия уровня Порн-Хаб на выезде, ну а в комнате, где весь этот движ начинался, исполняют протичумные танцы в гусли пьяные девицы в то время как за столом неизменные братюни несут безбожную чушь своими на ровном месте заплетающимися языками и продолжают пить пока в этом доме остаётся хоть что-то с процентом спирта. Стоит это всё рассказывать и предлагать Юи? Кажется, нет смысла ибо они тут и без алкоголя с травой ебанутые хоть куда, полезли в минус десять в море плавать и сидят щас возле камина с дрожащими хуями. Но, учитывая всю упоротость и лишённую любого смысла деятельность греческих богов, им бы в самый раз прекратить плодиться настолько активно, насколько они привыкли.       — Специфичность славянских развлечений способны понять только славяне, так что нет смысла тебе что-то отвечать, — я решила сойтись на этом и не успела я проследить реакцию Юи, как Аполлон, с видом ужаленного в задницу, улетел с комнаты, пообещав найти способ сделать эту вечеринку весёлой, а за ним неизменным хвостиком понеслась Юи. Я посмотрела им вслед с надеждой, что такой быстрой пламенной походкой выбегли они за водкой.       Заметив на столе что-то, что напоминало продукты питания, я уверенно прошагала прямо вглубь комнаты, совершенно не замечая недоброжелательных взглядов, которыми так и загорелись глаза почти что каждого здесь. И не успела я до конца доесть свою добычу, как в очередной раз разосралась со всеми здесь находящимися, исключая Аида, который был слишком увлечён мыслями о туалете и этом зелёноволосом челе, титул и функции которого всё ещё были скрытны для меня. Львица, так и не получив того, в чём так долго нуждается, уже выбежала на какую-то часть этого здания, которую в принципе можно бы было назвать балконом и именно там начала кричать о том, что она уходит, как тут в небе появились фейерверки.       — Это Зевс так радуется уходу Локи-Локи? — но на мой вопрос, конечно же, никто не отреагировал.       Вся компания божественных мудозвонов тут же бросилась к этому, эм, балкону и начала во всю восторгаться фейерверкам, как кучка пиздюков никогда в своей жизни праздников не видевшая. Я стояла в стороне и туманом ахуя покрывалась. Казалось бы вековые создания, имеющие власть и мудрость, а стоят тут молокососам подобно слюни на фейерверки пускают, хотя чему я ещё удивляюсь спустя несколько дней в этой богадельне и спустя все события со мной тут приключившиеся? Под конец всей этой пати-на-хате наши впечатлительные боги сошли с ума до того, что начали бегать с фейерверками по двору и радоваться жизни, словно тут что-то крепче водки задействовано было. Я же оставалась в стороне, совершенно безучастная. Я чувствовала себя, совсем как тот поляк в величественных покоях. Подумать только, я нахожусь на Олимпе, предо мной — сотканная божественной рукой красота, рядом — боги, создания, повелевающие этим миром. Кто мог бы остаться безразличным в такой-то ситуации? А я не чувствовала ничего, кроме одиночества. Оно, словно приобретя материальную форму, обнимало меня, я чувствовала его телесный холод, чувствовала физическую боль от его прикосновений.       — Ты ведь тоже чувствуешь это? — этот страдающий от нужды голос я узнаю из тысячи. Я развернулась и в самом деле в метрах так двух от меня стоял Аид со своим обыкновенно страдальческим видом.       — Чувствую...что? — пусть у меня и были приблизительные наброски о том, что он имел ввиду, но я посчитала нужным всё же переспросить.       — Всепоглощающее одиночество, которое становится твоим единственным партнёром там, где ты чужой среди своих и ход событий идёт так, словно тебя в нём и не должно было бы быть.       — Я нуждаюсь в одиночестве точно так же, как любой человек нуждается в воде, для меня это не проблема и пиздостраданиями я отнюдь не занимаюсь, — философских разговоров для меня было более чем достаточно на сегодня, так что если эта божественная форма жизни дальше продолжит гнуть ту же палку, я срублю к чёрту этот бессмысленный диалог под вопли безудержного веселья и уйду с покоем уединяться.       — Ты так сказала, но в твоих глазах так и сияет боль, — а ты будто бы хочешь эту боль унять? Хотелось крикнуть мне, но есть маленькая вероятность того, что он начнёт с этим соглашаться, чего моя психика, даже несмотря на иммунитет к делам максимально ебанутым, не выдержала бы.       — Я всё не пойму, — развернувшись всем телом к нему, начала свою (надеюсь на сегодня последнюю) пламенную речь я, — ты меня тут на социальную деятельность агитировать пытаешься? Да ты на себя посмотри, душа компании, стоит кому-то подойти к тебе ближе чем на два метра, как ты тут же шарахаешься, как вампир при виде солнца и начинаешь убегать, куда глаза не глядят. Может, перед тем как сеять свои умопомрачительные нравоучения на мозги других, сначала над собой поработаешь?       — Я не могу снять с себя своё проклятье, — такого траура в голосе даже от звезды русских мелодрам не услышишь.       "Ты где свою Персефону просрал, везунчик херов?" — уже крутилось в моих мыслях, но отчего-то я оставила их позади.       — Ты ведь бог мёртвых, я не ошибаюсь? Так вот, Аид, греческий бог подземного мира, ты точно должен знать, что среди людей водятся такие явления как всякого рода заболевания? Порой, эти заболевания бывают настолько тяжёлыми, что покруче твоего воображаемого проклятия будут, но у людей хватает мужества и любви, чтобы оставаться со своими больными близкими людьми, пусть это и приносит им несчастье куда более болезненное, чем подскользнуться на из ниоткуда взявшейся банановой шкурке. Так скажи мне, как боги смеют возвышать себя над людьми после того, как среди них не нашлось ни одной особи способной остаться рядом с тобой вопреки твоим несчастьям? — он смотрел на меня шокировано, словно я открыла ему то, что веками стояло перед его глазами, но он был не способен это разглядеть (хотя так оно и было, в принципе), ну а я, совершенно уставшая, пожелала уйти с этого праздника, на которой я не была приглашена. 1) «Окна» — российское ток-шоу, транслировавшееся с 2002 по 2005 год на телеканале ТНТ, а ранее на телеканале СТС. Прославилось своими масштабными срачами в эфире и летающими в разные стороны (и в зрителей в студии тоже) оранжевыми диванами. 2) Мои дорогие украинцы, всё написанное здесь о Украине и украинцах это лишь взгляды самой главной героини, не имеющие никакого отношения к реальности. У меня ни в коем случае не было мыслей насмехаться над этой прекрасной страной. 3) Огромное спасибо _hellohell_. Ваше сообщение вдохновило меня заниматься этим фанфиком и дальше, пусть жизненная ситуация явно не располагает к этому.)