У каждого проклятья есть свой срок годности

— Чёрт! — ругается Хистория на грани слуха, и это можно услышать, только если ты стоишь к ней достаточно близко или постоянно отслеживаешь реакцию на её лице. Леви делает обе эти вещи сразу, успевая при этом сканировать толпу внимательным, беспристрастным взглядом. Потенциально каждый присутствующий может представлять угрозу. Вряд ли, конечно, кто-то решится напасть на королеву, пока здесь бойцы Легиона и, что важнее, капитан Леви, но мало ли идиотов в мире? — Да, это очень скучное мероприятие, потерпите, — отзывается он ровно, прекрасно зная всё о королевском недовольстве. Хистория против показных церемоний, но всё равно делает то, что от неё требуется: аристократы не желают так быстро избавляться ото всех своих привычек. Их и так порядочно тряхнуло, когда к власти пришли военные, и лишать их маленьких удовольствий сейчас было бы неразумно. К чему обострять ситуацию внутри Стен? Поэтому пару раз в неделю новоиспечённая королева стандартно таскается на всякие сомнительные мероприятия, устроенные в её честь. А Леви, приставленному Советом к Её Величеству, приходится усилить охрану хотя бы для видимости и внушительности. Ведь, как уже установлено, идиотов много, и кого-то предостережёт только количество. Совет не хочет лишний раз рисковать, и Аккерман подчиняется приказам, как и всегда. Конкретно это мероприятие ещё и очень церемониальное, совершенно не в традициях старого короля — устроено оно Культом, и во многом это причина странного королевского одеяния и необходимости оставаться на ногах в течение всей службы. Во всяком случае, Леви называет этого службой, потому что другого определения ему придумать не удаётся. Культ и внезапно поддерживающие его дворяне, то есть, все гости вечера, наслаждаются королевским присутствием постольку-поскольку: все приветствуют Хисторию, говорят комплименты, но после почтительно отходят, оставляя стоять у алтаря, пока священники делают свою работу и долго-долго кружат с проповедью и какими-то песнопениями. Но сейчас уже всё идёт к завершению, и происходящее больше похоже на кружок по интересам: люди общаются, что-то активно обсуждая, и королева с её охраной привлекает мало внимания. — Не в этом дело, — Хистория даже не поворачивает головы в его сторону, но Леви всё равно слышит. Она бросает взгляд на стоящих чуть поодаль Эрена и Микасу, и на лице её мелькает это странное выражение причастности. «Я как все!» зовёт его Леви, хотя и дураку понятно, что никакой необходимости быть как все у королевы нет. Это коллективное бессознательное вынуждает её прервать мысль и оставить при себе всё, что она хотела сказать. Леви такой сценарий не устраивает: Райсс редко ноет, и если это не касается его ужасного поведения или её ограниченной свободы, то нытьё это почти всегда по делу. В нынешних её тяготах Леви и применённые к ней ограничения явно не виноваты, поэтому Аккерман кашляет в кулак. — Эта обувь страшнее Титанов. Обувь скрыта от глаз окружающих длинной и ужасно нарядной рясой, вышитой каким-то драгоценным металлом, и если она хотя бы вполовину так же церемониальна и помпезна как верх, то Хистория жалуется не зря. Королева слегка приподнимает подол сзади, и взгляду Леви открывается какое-то пыточное орудие — ощущение, что Хистория стоит пятками на двух гвоздях, балансирует на них третий час. Стопа её изогнута под странным углом, и Леви только теперь замечает, что она с ним практически одного роста. И не то чтобы это задевало его самолюбие… «Какой-то пиздец, а не обувь», — искренне возмущается Аккерман, прекрасно понимая, что поделать с этим королева ничего не может. Надо терпеть. Однако за капитана она совсем не ответственна, как и за любую идею, которая придёт ему в голову. Эта убедительная схема работает безотказно: Леви самодурствует там, где Хистории по статусу не положено, и оба они успешно делают вид, что она этим очень недовольна. — Я бы вас уволила за такое! — постоянно говорит королева. — Если бы сами назначили, — заученной репликой откликается Леви. Злить Совет не стоит, но ему всё равно нравится. Он отыгрывается на них за Ханджи. И тут та же самая история: если Хистория не может снять башмаки, это не значит, что с этим нельзя ничего поделать. Аккерман неуловимым движением заступает королеве за спину, опускается на колено и без лишних церемоний ныряет под юбку — Хистория даже не вздрагивает, видимо, привычно ждёт любой подлости. Слегка теряет равновесие, но тут же опирается на услужливо вытянутую вверх левую руку. Протяжно выдыхает под еле различимый хруст, и улыбка её становится не такой натянутой. Леви помогает ей окончатльно восстановить равновесие. Когда он выбирается из-под слоёв ткани, зажимая в правой руке два тонких каблука, первым делом он натыкается на шокированные лица Эрена и Микасы. У последней дёргается глаз — она очень традиционна, каждое лишнее движение кажется ей неподобающим, смущающим, преступным. Железная Микаса, на самом деле, бархатный цветок, когда дело чуть отклоняется от войны. Эрен просто смотрит на него странно, будто запомнил и не простит. Леви их обоих считает чудоковатыми. Хистории вот совершенно параллельно, сколько времени он пробыл под её юбкой и за какие части тела ему пришлось ухватиться, чтобы избавить её от мучений — она кивает ему в знак благодарности, и капитан убирает оба каблука в карман, подальше от глаз Культа. Теперь пятки Хистории хотя бы касаются пола, и не важно, на сколько ещё затянется этот фарс, если она может стоять, не шатаясь. — Этими штуками можно убить, — задумчиво говорит Леви, откинувшись на сиденье, когда они возвращаются во дворец в экипаже. Он подкидывает каблук на ладони, демонстрируя его толщину и остроту. Он едва ли шире его мизинца. Хистория приваливается к плечу Микасы и стягивает остатки странной обуви с правой ноги: пальцы у неё красные, натёртые, кровят в нескольких местах. Ничего серьёзного, конечно, но всё равно неприятно. — Вот уроды! — злится Микаса, не лишённая сочувствия. Скорее всего, её злит, что Культ проделал с королевой подобное, заставил её пройти через пытку и мило улыбался весь вечер. Леви с подчинённой солидарен: он бы лично поставил их всех стоять на этом пыточном орудии, ещё бы и ведро с водой на голову водрузил. Для осанки. Пролили бы — повеселился. — Но вы чутка перегнули, капитан, — замечает Эрен, и в голосе его столько неодобрения, что ещё чуть-чуть, и на бой вызовет. Наверное, Йегер не одобряет бесцеремонность командира, а вовсе не порчу чужого имущества. Но Леви некогда разбираться с частным мнением: Эрен парень прямой, будет, что предъявить — предъявит. Чего Леви не ждёт совершенно, так это того, что королева с мальчишкой солидарна. — Это точно, — говорит она, осторожно стягивая и вторую туфлю. — Но спасибо, что как обычно перегнули, а то я совсем ног не чувствую. Вот уж кто точно не будет отчитывать его за гениальные решения, так это королева. Они в преступном сговоре непослушания. И отчитывает обычно он. Брюзжит, как старик. Потому что его философия «делать выбор всегда сложно, никто не знает, что будет лучше» с Хисторией не работает, ведь у королевы каждый выбор — только видимость. И как выбирать из этого, никто из них не знает. Леви пока что справляется. — До покоев дохромаете, Ваше Величество? — когда экипаж останавливается, Леви любезно предлагает руку. Только не свою, а Йегера, потому что у него самого ещё дела в штабе. Согласно инструкциям, оставлять королеву одну он может только на ночь (спасибо и на этом), в остальное время с ней должны находиться его люди. Большую часть суток Леви обходится просто собой, потому что для отряда у него есть дела поважнее. Они полны энтузиазма, чего им сидеть в четырёх стенах? А его компания Хисторию очень даже устраивает. Леви просто выбирает наилучший сценарий, самый продуктивный. У него даже личные покои во дворце имеются, только спать свои стандартные три-четыре часа он всё равно предпочитает в штабе Легиона. — Эрен, прокатишь меня? — куксится Хистория, наступая на израненную стопу. Она прекрасно знает, что одну до покоев её никто не отпустит, и спокойно принимает все подачки судьбы и капитана, так милостово даровавшего ей Йегера. — Эрен уронит, — говорит Микаса, и больше настаивает, чем пророчит. Хистория не спорит, ей абсолютно всё равно, и вместо Йегера обхватывает за шею подругу, удобно устраиваясь на её спине. — Не собирался я никого ронять! — негодует Эрен. — Не тяжело? — спрашивает королева, когда Аккерман хватает её под бёдра, сомнительно близко к ягодицам. Вот если бы Леви так сделал, ему бы уже прилетели нотации ото всех вокруг, а этой Аккерман ничего, можно. «Паршивка». Капитан знает, что не тяжело. Какой там! Микаса может одной рукой поднять Йегера, а второй отжиматься от пола, и ей всё равно будет не тяжело. — Мы всё сделаем, сэр, — кивает ему рядовая, и Леви захлопывает дверцу экипажа. Он им полностью доверяет. Хистория тоже. Так что всё в порядке.

***

Безупречное доверие, установившееся между Леви и королевой за последний год, окружающих немного пугает, порой даже смущает. «На грани фола», — говорит Ханджи, и эта характеристика Аккерману даже нравится. Она кажется очень точной, потому что всю сомнительность его отношений с Хисторией, при полном отсутствии многозначительности, не объяснишь просто так. Нормального определения в его лексиконе просто нет. Леви, пожалуй, позволяет себе много лишнего, но Хистория никогда не остаётся в долгу. Так что это двусторонний акт, только кажущийся неуместным и смущающим. Ничего по-настоящему неуместного или хоть сколько-нибудь смущающего между ними нет. Её Величество может хоть голой перед ним расхаживать, сама суть от этого не изменится: Леви просто предан королеве. Он успел к ней проникнуться, и между ними сложилось что-то, похожее на равностороннюю дружбу, подобную той, что он водил с Эрвином. Леви, конечно, очень льстит им обоим, называя это дружбой. У Ханджи есть слово получше — «контракт»*. Но Леви упрямо верит, что никаких контрактов подобного толка не бывает, даже если у всех Аккерманов подозрительно одинаковые истории. Поэтому он предпочитает думать об этом, как об идеальном взаимопонимании, и их с Хисторией единодушие его ни капли не тревожит. Её тоже, хотя поначалу она относится к нему настороженно, даже поколотив прилюдно. А потом они долго работают вместе над проектом приюта, и все прошлые обиды, страшные проклятия и опасения рассеиваются, как дурной сон. Они просто вдруг оказываются на одной стороне. Даже не так: просто Леви однажды обнаруживает себя на стороне Хистории. И выглядит это нормально, даже вполне логично. Возможно, именно поэтому, а вовсе не от скуки, привыкшая к присутствию человека, который понимает её с полуслова, Хистория всегда страшно рада его видеть, без исключений. А ещё она никогда не сомневается в его словах, сколько бы грубости в них ни было: слушается советов и приказов с таким послушанием, будто и не королева вовсе. И это радует — так легче. Но Леви иногда усложняет себе жизнь и отчитывает Райсс за нежелание принимать собственные решения. «Хватит меня спрашивать, я больше не твой капитан. Начинай думать за себя», — грубовато кидает он, а потом первый же возмущается, потому что все самостоятельные мысли Хистории оказываются за рамками его понимания. Она выкидывает что-нибудь, на что у него не находится подходящих слов, даже нецензурных, и даже если выходка её идёт на пользу, приходится потом долго разгребать сопутствующий ущерб. Чем теснее они общаются, тем отчётливее проступает в Хистории эта самостоятельность. Сперва она выражается просто в бунтарских настроениях, а затем Леви получает прямые приказы, расходящиеся с волей Совета. Формально, он подчиняется военному командованию, не королеве, но в девяти из десяти случаев делает так, как она просит. У Хистории хватает наглости его благодарить за те глупости, которые Леви выкидывает; которые при прочих равных совершать он бы никогда не стал. Но что-то заставляет из раза в раз ставить королеву над Советом, её взбалмошные приказы над рациональным распоряжением начальства. Чем дальше в дебри они углубляются, тем яснее становится позиция королевы, тем чётче она видит мир, тем меньше опасной наивности в ней остаётся. И Леви нравится: он считает это своим личным достижением. Ему принципиально, чтобы Хистория была сильной. Леви разрешает себе об этом подумать. За неимением других предположений он приходит к выводу, что это личная симпатия. Он с девчонкой так близок, что это почти преступление — так к кому-то привязаться при его образе жизни. Ранние прецеденты настойчиво демонстрируют, что не стоит опять запускать это чёртово колесо. Мозг не слушается, и это даже не вина Леви. А чья — он не знает.

***

— Сколько ещё там гигантов? Неужели нельзя в одну вылазку всё зачистить? Она капризничает и прекрасно знает, почему это невозможно. Хотя иногда Леви кажется, что она спит на собраниях Совета. Глупая, беспечная девчонка. Он знает, конечно, что в Райсс ни глупости, ни беспечности, но ему надо за что-то её поругать, чтобы не умиляться бесконечно. Леви и так слишком к ней подобрел. Ругань держит их обоих в тонусе. — Слишком проблематично. На долгую вылазку и припасов больше нужно. Тащить с собой караван обозов — не лучшая идея. К тому же, чем ближе к Стенам, тем больше шансов выжить новичкам. А их в Легионе теперь большинство. — Как набор? — Зелёные, тупые, восторженные энтузиасты. — А ты на нас жаловался. — О, нет, они хотя бы не дегенераты, приказов слушаются и миссии мне не срывают. «Не говоря уже о том, что они без сюрпризов с таинственным происхождением и Титаном никто не оборачивается». — Значит, не самостоятельные, — правильно трактует Хистория. Он не имел этого в виду, но «несамостоятельные» — именно то, что он думает о салагах. В глазах королевы появляется лёгкая тревога, которая проскальзывает в ней только в минуты тяжких дум о судьбе народа. Добродушие не одна из главных черт королевского характера, но чувство долга и забота обо всех, кто нуждается в помощи — два столпа, на которые опирается авторитет Хистории в народе. Она хочет помогать людям. Не из сострадания или тех причин, которые были у Кристы, а, может, из-за собственного эгоизма и нереализованного желания всеобщей любви. Хистория хочет помочь, потому что больше некому. Это её долг, и когда она демонстрирует эту тревогу, Леви кажется, что Эрвин не ошибся с выбором королевы. Пусть особого выбора у них не было, но зато монаршая маска села на Райсс как родная. Хистория касается его руки с выражением вселенской скорби в глазах и просит очень убедительно, требовательно, с нажимом: — Леви, проследи, пожалуйста, чтобы они все вернулись, — вешает на него эту ответственность ничтоже сумняшеся. Добивает. Будто на нём и без того мало висит. Будто без её просьбы он всех новобранцев скормит гигантам. Будто не ручается и не сражается за жизнь каждого бойца. Будто его надо просить. — И сам не задерживайся, хорошо? — Леви никогда не задерживается — только истерик ему не хватало. Однажды он не явился отчитаться сразу, вернулся в штаб разбираться с навалившейся кучей дел, послал к королеве Конни с отчётом о вылазке (ей бы всё равно его предоставил Совет несколько дней спустя, но её любопытство бы не пережило такую задержку), и получил в ответ побелевшего и, кажется, поседевшего Спрингера и послание, в нелюбезных выражениях сообщающее, что Аккерман уволен с поста и во дворец его не пустят. Власти смещать назначенного Советом капитана у королевы не было, и Леви хватило равнодушия и здравого смысла не обращать внимания на злую истерику девчонки, у которой всё и так отняли, а он ещё и пренебрежением добил. Явился на следующий день со своим обычным хмурым лицом, чтобы обнаружить, что ему уже всё простили без каких-либо усилий и формальных извинений с его стороны. Хистория, как обычно, схватила его под локоть и потребовала подробностей о вылазке — Аккерман не стал спрашивать, всё ли в порядке у неё с головой. Это было бы крайне нелюбезно даже по его меркам. К тому же, в его отряде нормальных не водилось. Королева не была исключением. — Ваше Величество, поставьте вазу, — через сорок минут оживлённой односторонней беседы выяснилось, что он всё-таки сволочь, которая ни капли не ценит королевское расположение. Пока служанки уговаривали Хисторию опустить сосуд с цветами, Леви убирал подальше острые предметы в качестве превентивной меры. Он смотрел на неё, как родитель смотрит на капризного ребёнка, и во взгляде его было столько осуждения и усталости, что Хистория посчитала нужным пояснить. Она сделала три яростных чётких шага, остановилась практически вплотную и только один приказ вылетел из её рта: — Не смей уклоняться, — тело будто парализовало, и даже если бы Леви собрался ослушаться приказа, он бы, наверное, не смог. Сил на пощечину королева не пожалела, замахнулась от души. Голова по инерции дёрнулась вправо, от хлопка заложило ухо. Пока Аккерман разбирался со сковавшим его ступором, Хистория смотрела на него внимательно и крайне холодно. — Знаешь, что я подумала, когда в комнату зашёл Конни? Сколько чёрных ленточек закажу для твоей погребальной церемонии и какие слова мастера вырежут на плите. «Блядь». — Придумала? — Леви потёр щёку и стал искренне ждать ответа. В нутре что-то лязгнуло: застарелый страх, успокоившийся со смертью Эрвина. Страх не оправдать чьих-то надежд. — Нет. Но мысленно успела написать речь. Она начиналась со слов «капитан Леви Аккерман был мудаком каких поискать», — служанка вздрогнула, Леви довольно усмехнулся: что правда, то правда. В меткости наблюдений Хистории отказать было сложно. — Удивительно точно. Ты запиши, чтобы не забыть. Однажды пригодится ведь. «Прости». Он обещал никогда ей не врать. Она просила всегда оставаться тем человеком, который вынуждает её двигаться вперед и глядеть на мир трезво. Хистория сказала, что у неё много дорогих друзей, но тот, кто не станет её жалеть и щадить её чувства, лишь один. Даже если ему не слишком нравилась эта роль, Хистория вынуждала Леви оставаться собой, таким, каким она его встретила и знала до сих пор. Поэтому какой был смысл обнадёживать её в мелочах, если глобальная реальность такова, что речь однажды пришлось бы написать? Что он никогда не будет пить за упокой королевской души, капитан был уверен. Не в таком порядке. С него уже хватило. — Ещё раз так сделаешь, точно пригодится, — угроза её была совершенно правдива, она действительно имела это в виду. Каждый, кто расстраивал королеву, был достоин порицания. В случае Леви — смерти. «Не смей меня подводить, у тебя нет такой роскоши», — говорила Хистория каждым поступком, каждым действием, всем своим безграничным доверием к нему. Леви думал, что она просто была не в состоянии пережить ещё одно предательство, ещё одно лишение. Как обычно — эгоистична. — Понял-понял, не проебаться. — Выражения, капитан, — собственный пассаж про мудака королеву, видимо, не смутил: сделала ему обычное замечание, чтобы следил за языком, даже на «вы» от негодования перешла. Он не стал заострять внимание. — Но да, попробуйте уж, будьте добры. Проёбываться и правда не стоило — не в том Парадиз был положении. ____________________________ *Ханджи называет это «контрактом» в шутку, потому что информации об Аккерманах ни у кого нет. Про то, как формируется связь, хотя бы приблизительно первой узнает Микаса от Эрена в 113 главе. Легион и подавно не в курсе, Леви тоже.