Не главное

Цзян Чэн никогда не слышал о клане Чан. Юэян — где это? И что значит «бывший»? Один из кланов, уничтоженных во время войны? Вэй Усянь и Не Хуайсан смеялись громко, а гость понизил голос и говорил недолго. Цзян Чэн не решился подойти и помешать делам, как-никак, хозяина охоты; Не Минцзюэ тем временем кивнул и что-то коротко сказал. Незнакомца увели на другую сторону помоста. Никто больше, казалось, и не заметил ничего, вокруг по-прежнему все веселились, болтали и хвалились. Цзян Чэн сам не знал, почему не мог выбросить из головы мелкое происшествие. Мало ли с чем и зачем могли прийти к Не Минцзюэ? Но Цзян Чэн время от времени присматривался к его выражению лица и потому заметил, как Не Минцзюэ подозвал к себе Лань Сичэня и о чем-то с ним тихо говорил. Лицо главы ордена Лань из благожелательно заинтересованного стало задумчивым, и непохоже было, чтоб задумчивость была приятной. Цзян Чэну это тоже показалось подозрительным. Видя вместе двух названых братьев, вспоминали и о третьем. Цзян Чэн обвел взглядом большой зал Цинхэ Не, и Цзинь Гуанъяо, как будто только того и ждал, устремился ему навстречу. — Благодарю за свиток, — Цзян Чэн наклонил голову. — Цзинь Гуанъяо не стоило так утруждать себя. — Разве же я мог поступить иначе? — Цзинь Гуанъяо улыбнулся. — Если я буду просить главу Цзян оказать мне честь, разве справедливо, если я утаю от него знание, способное сделать игру еще интереснее? Цзян Чэн всегда терялся перед людьми, умеющими сплетать слова в пышные извороты речи. Матушка презирала лесть, отец любил изысканность простоты — их сын так и не научился красивым словам сверх тех, что требовали церемонии — Если утренние часы главы Цзян еще никому не обещаны, могу ли я просить... — пауза не успела стать неловкой. — Да, — он поторопился согласиться. — Завтра утром. Цзинь Гуанъяо, видимо, истолковал его слова как окончание разговора и откланялся. Вечером Цзян Чэн, взвесив между встречей с родственницами из Мэйшань Юй и певичками, выбрал все же второе. Он был уверен, что сестра и Вэй Усянь тайно обсуждали его возможную свадьбу, и в очередной раз пообещал себе подумать об этом после Нового года — как до того откладывал до осенней охоты, а еще до того — до праздника драконьих лодок... Еще ни одна из юных заклинательниц не вызвала у него желания увидеться снова, а Вэй Усянь ворчал, что время четырех красавиц прошло. — Не-сюн, ты ничего не слышал о клане Юэян Чан? — спросил он между чашами. — Юэян Чан? Кажется, нет, — Не Хуайсан развернул веер и всмотрелся в него, будто там мог быть написан ответ. — Никогда. — Юэян, Юэян... — Вэй Усянь потер лоб, силясь вспомнить. — Может, и слышал. Где-то далеко, зачем тебе? — Я видел, к главе Не прибыл человек оттуда. — Когда я уходил, — Не Хуайсан прыснул, «уходил» следовало понимать как «сбегал», — дагэ велел позвать к нему Лань Сичэня, а больше у него никаких гостей не было. Не Хуайсан попросил принести вина из длинного винограда, и разговор сменился. Где встречал утро Вэй Усянь, он не знал. Сам Цзян Чэн проснулся в отведенных ему комнатах и едва успел привести себя в порядок, как к нему явились от младшего господина Цзинь — может ли глава Цзян принять. Цзинь Гуанъяо улыбался при встречах так радостно, что и Цзян Чэн отвечал ему скупой улыбкой. Пока Цзинь Гуанъяо раскладывал доску и значки, они обменялись несколькими словами, а потом оба погрузились в игру, и беседа сошла на нет. В первый раз Цзян Чэн проиграл как-то обидно быстро — помешала то ли тяжесть в голове после шумной ночи, то ли смутное беспокойство, оставшееся со вчерашнего дня. — Цзян Ваньиня что-то беспокоит? — Цзинь Гуанъяо выглядел обеспокоенным, как будто сам проиграл. — Ерунда, — ссылаться на похмелье было стыдно. — Я вчера видел одного странного человека и хотел бы знать, кто он. — Цзинь Гуанъяо может узнать, кто привлек внимание Цзян Ваньиня? Цзян Чэн без особенной охоты рассказал то, что видел, Цзинь Гуанъяо просиял улыбкой. — Случайно вышло так, что я могу развеять это беспокойство. Вчера вечером дагэ хотел видеть нашего второго брата, а второй брат взял с собой меня, так что я выслушал весь рассказ того, кто назвал себя Чан Пином из Юэян. Этот человек прибыл с северо-востока, из ничьих земель. Он говорит, что его отец был главой небольшого клана. Он отлучился из дома ненадолго, а когда вернулся, все его родичи погибли внезапной и странной смертью. — Болезнь? — переспросил Цзян Чэн, почти забыв о заново расставленных фишках. — Может быть, и болезнь, — Цзинь Гуанъяо озадаченно развел ладони. — Если бывает такая болезнь, которая может за сутки истребить клан каких-никаких заклинателей и не тронуть больше никого. Дагэ предположил, что это какая-то нечисть или проклятие, потому что Чан Пин перепуган до смерти и не смог ни назвать причин, ни даже как следует описать, что произошло. Дагэ пообещал ему разобраться в произошедшем после охоты. — А что думает глава Лань? — Второй брат не любит рассуждать о том, что можно сделать, когда оно еще не сделано, — ямочки на щеках Цзинь Гуанъяо сгладились, а потом снова проявились в улыбке. — Дагэ разберется в произошедшем, как и в том, не пытается ли этот человек отвести от себя вину. На что только не идут люди... Цзинь Гуанъяо развеял беспокойство Цзян Ваньиня, или Цзян Ваньинь не желает сегодня возвращаться к игре? Цзян Чэн спохватился и снова сосредоточился на вэйци. Удача словно решила его вознаградить — победа вышла несомненной. — Я жалею, что в юности уделял игре мало внимания и даже не пытался применить к ней стратагемы, — довольный выигрышем, он разговорился. — Будь все иначе, я бы лучше разбирался в них, когда пришло время сражаться по-настоящему. — Цзян Ваньинь действительно так полагает? — тон Цзинь Гуанъяо стал странным. — А разве нет? Цзинь Гуанъяо ответил долгим взглядом, лишенным привычной мягкости, и как будто с неохотой заговорил: — Если глава Цзян желает знать мое мнение о войнах и стратагемах, я не решаюсь молчать, но прошу его не гневаться. Я прошу главу Цзян помнить, что мне не дано было достойного воспитания и понимания вещей, поэтому мои мысли могут показаться ему дурными и неправильными. Цзян Чэн подумал, что наслушался от Вэй Усяня столько странностей или просто вздора, что его уже ничем не удивить, и в ответ кивнул. Нарочитое самоуничижение Цзинь Гуанъяо неизменно озадачивало. — Я полагаю, что было бы большой ошибкой применять стратагемы к настоящей войне, и что Сунь Цзы командовал войсками только потому, что его правитель не умел мыслить шире. Тот, кто понял их смысл, побеждает без войны, не тратя сил и не проливая крови своих людей. — Вэнь Жохань не считал сражения бесполезными для захвата мира, — Цзян Чэн усмехнулся. — Умение мыслить правильно не всегда сопровождает сильных правителей, — Цзинь Гуанъяо опустил ресницы. Цзян Чэн пытался ухватить в рассуждениях то, что казалось ему неверным, но не мог. Вэй Усянь бы, возможно, просто высмеял их, рассказал что-нибудь о лягушке, раздувшейся с быка, но Цзян Чэн не желал пустословить. — Войны между кланами существовали в мире от начала времен, — ответил он наконец. — Даже Гусу Лань не избежал участия в них. — Потому что все, кто... Пусть глава Цзян простит мне еще одну глупость, но Цзинь Гуанъяо порой думает, что сила золотого ядра возрастает в ущерб силе разума. Как только заклинатель в юности берет в руки меч, он только и думает, что о сражениях, — лицо Цзинь Гуанъяо стало непривычно твердым, у Цзян Чэна возникло ощущение, что с него как будто упала невидимая вуаль. — Даже ученики Гусу Лань мечтают истреблять нечисть и сражаться. Если бы я сказал подобное Не Минцзюэ, он бы на меня разгневался, а второй брат бы пожурил. Но то, что пережил Цзян Ваньинь, обогатило его разум мудростью, и среди великих кланов только Цзян Ваньинь способен нынче понять, как смотрят на мир обычные люди, а их намного, намного больше! Цзинь Гуанъяо как будто сам испугался своего запала, торопливо поклонился и снова стал таким, каким Цзян Чэн привык его видеть — маленьким, с извиняющейся и радостной улыбкой. — Пусть Цзян Ваньинь простит мне необдуманные слова и забудет о них. Боюсь, я неправильно высказался и могу оказаться понятым неправильно. — Хорошая беседа к игре — как перец к блюду, — небрежно отозвался Цзян Чэн, отмечая торопливые жесты Цзинь Гуанъяо, убиравшего фишки. Тот сколько угодно мог мыслить правильно или неправильно, но все знали, что Цзинь Гуаншань скорее лопнет, чем поставит его вровень с Цзинь Цзысюанем. Цзян Чэн даже посочувствовал. Жаль, что Цзинь Гуанъяо не договорил: доля правды была хотя бы в том, что Цзян Чэн не мог полагаться на меч и вынужден был искать другие пути. Подобное когда-то говорил и Вэй Усянь. Сейчас Цзинь Гуанъяо вряд ли скажет что-то еще — что же, это не последняя их партия... И, задумавшись над услышанным, Цзян Чэн совсем забыл о Чан Пине и клане Чан. *** Цзян Чэн не стал пересказывать Вэй Усяню беседу с Цзинь Гуанъяо, но мысль о других путях засела в голове. Казалось, он должен был быть доволен. Пристань не просто поднялась до прежнего величия, а стала богаче и пышнее довоенной. Цзян Чэн иногда в глубине души жалел о прежнем, о том, что было при отце и матери, но знал, что сам никогда не сможет так, а чаще — гордился. Все более-менее значительные кланы после войны либо поднялись, либо окончательно разорились и ушли в небытие, увеличивая мощь тех, кто смог устоять. Чтобы остаться в числе великих или хоть сколько-нибудь выдвинуться, требовались новые пути. Цзян Чэн не отказался бы теперь еще раз послушать Цзинь Гуанъяо. Пусть тот рассуждал неправильно, но, может быть, из его рассуждений удалось бы выловить полезную мысль. Цзинь Гуанъяо не рос в клане Цзинь, но унаследовал семейную хитрость. Цзян Чэна учили иначе и воспитывали иначе, но он не мог больше полагаться на то, чему наставлял отец. Не мог он и полагаться на Вэй Усяня в вопросах возвеличивания Пристани. Цзян Чэн безоговорочно доверял только ему и сестре, но Пристань принадлежала клану Цзян, а не Вэй. Цзян Чэн не одну ночь просыпался и лежал, глядя, как постепенно вырисовывается узор на резном потолке, когда отступает тьма. Обсуждать это с Вэй Усянем или Яньли он не хотел, с Цзинь Гуанъяо — не решался. Не писать же Не Хуайсану, в конце концов, которого за спиной брата волнуют только певички — как крылатые, так и владеющие речью. Если не брать во внимание отвергнутую выдумку Вэй Усяня или еще более невозможный Темный путь, проще и очевиднее всего было заключение брака. Это и так все больше становилось настоятельной необходимостью: будь жив отец, Цзян Чэна давно женили бы. Он вычеркнул из списка требований к невесте «не слишком родовитая» и добавил «выгодный для клана брак». У Не Минцзюэ и Лань Сичэня не было ни сестер, ни хотя бы малолетних дочерей для заключения помолвки, а племянницы и троюродные сестры Цзян Чэна мало интересовали: если на то пошло, у него есть свои в том же Мэйшань Юй. С кланом Цзинь их и так связали родственные узы. Цзян Чэн усмехнулся про себя: жаль, что Цзинь Гуаншань не породил вместо незаконного сына законную дочь. Такая жена его бы устроила, если бы обладала таким же приглядным лицом и мягким нравом. На жену высокого происхождения рассчитывать не приходилось. Жениться на мешке с золотом Цзян Чэн тоже не хотел, следовательно, это должна была быть девушка из клана, крепко связанного с другими, чтобы обеспечить как можно больше связей. Пока он собирался написать письмо сестре — женщины всегда лучше разбираются в других женщинах и семейных связях — из Башни Кои пришло письмо, и Цзян Чэн почему-то был уверен, что оно от Цзинь Гуанъяо, еще до того, как сломал печать с пионом. Это действительно было так, но Цзинь Гуанъяо писал не от себя — от имени главы клана приглашал главу Цзян поговорить о вещах, важных для всех кланов. Отдельный небольшой свиток пояснял, что речь идет о тех самых башнях. Видно, Цзинь Гуанъяо сумел наконец убедить отца. *** Цзян Чэн давно научился не вспыхивать смущением, а от него — гневом под устремленными взглядами. Научился отвечать вежливым кивком на поклоны своих и чужих данников, занимать почетное место в больших залах и знать, что за правым плечом всегда сидит Вэй Усянь. И если первые пару лет ему были скучны неизбежные препирательства из-за земель и переманивания заклинателей, то теперь Цзян Чэн держал ухо востро: только зазевайся, и не досчитаешься пары деревушек или талантливых учеников. Не Хуайсан подмигнул ему из-под веера, а вот Лань Ванцзи в этот раз не было видно. Цзян Чэн сдержал вздох: по слухам, которые исправно приносил Вэй Усянь, Лань Ванцзи много путешествовал, истребляя нечисть, которой не повезло подвернуться самому Ханьгуан-цзюню. Вэй Усянь когда-то тоже мечтал так. Цзян Чэн пихал его локтем: он с младенчества собирался стать следующим главой клана, а не бродячим заклинателем вроде Сяо Синчэня и Сун Цзычэня. Теперь и Вэй Усянь оставил детские мечты, добровольно запер себя в Пристани. Цзян Чэн подавил острое, давно не приходившее чувство сокрушения и сосредоточился на словах Цзинь Гуанъяо. Основное он уже слышал и невольно отметил, что в нынешнем изложении идея башен мало напоминала про надзирательные пункты. Пожалуй, Цзян Чэн согласился бы сразу, если бы Цзинь Гуанъяо изложил ее именно так. Но лица окружающих все равно застыли в недоверчивом сомнении, особенно ярком у Не Минцзюэ, а вот лицо Лань Сичэня отражало только благожелательность. Цзян Чэн не вмешивался в обсуждения, заранее зная ответы, когда после первой паузы главы кланов заговорили, начали задавать въедливые вопросы о местоположении, стоимости и стражах для башен. Затылком он чувствовал нетерпение Вэй Усяня, но не оборачивался, чтобы не вступить в несвоевременный спор — Вэй Усянь, судя по всему, имел какие-то свои возражения. Все равно, пока все выговорятся, пройдет не один час, а то и целый день. Цзян Чэн встретился глазами с Цзинь Цзысюанем, подумал о сестре и племяннике, Выжидать пару часов не пришлось. Цзян Чэн недоуменно обернулся к раскрывшимся дверям — неужели кто-то из глав кланов прибыл с запозданием? Цзинь Гуанъяо сбился и замолк. По светлому полу неторопливо и уверенно шагал не кто-нибудь, а Лань Ванцзи, и в приподнятой руке он тащил — почти нес — связанного человека, чье лицо показалось Цзян Чэну смутно знакомым. — Сюэ Ян? — поразился Вэй Усянь за плечом, и в притихшем зале шепот был очень слышен.