Бомж

Кирилл недолго собирался. Собирать-то было особо нечего, только себя, телефон и деньги на дорогу — одеждой про запас он так и не разжился. Тяжелее всего было сообщать о своём уходе отцу Григорию, к которому он неожиданно прикипел душой. Священник же осенил его крестом и от чистого сердца пожелал удачи. К Илье он приехал без звонка, оправдывая это решение тем, что конспирация должна быть идеальной. На самом же деле ему было интересно, чем Илья занят в его отсутствие. Может, бухает по-чёрному или кувыркается с кем-нибудь? Сам офигевая от мыслей, которые лезли в голову, он вошёл на участок. На крыльце спал Локи, а дверь, кажется, была заперта. Ну, точно, и мотоцикла нет на месте. Уехал, значит, «работать». Собака удостоила его двух коротких гавков и вихляния хвостом. Кирилл сел рядом, почесал пса за ухом. — Ну, что ж, подождём. Но ждать скоро наскучило, к тому же погода не располагала для прогулок, и он отправил Илье смс: «Я у тебя на крыльце» Буквально через десять минут за забором зарычал знакомый движок. Створ ворот распахнулся, впуская хозяина. — Явление Христа народу, — прокомментировал он. — А чё не позвонил заранее? Кирилл поднялся навстречу. — А чё? -Через плечо. Может, я до завтра к дочке в Черноголовку уехал, а ты бы тут сидел как дурак. Они поравнялись на середине участка. Кирилл хотел было обнять Илью, но забуксовал под его хмурым взглядом. — Случилось чего? — Сныкаться пока надо, — Кирилл коротко обрисовал ситуацию. — Сложно сказать, надолго ли… — Да не вопрос, живи сколько хочешь, — пожал плечами Илья и кивнул в сторону дома. — Пойдём, чего стоишь. — А ты где был? — бросил ему в спину Кирилл. — Чего-то ты не в настроении. — У Быковой сидел, хуйню всякую подписывал, — отозвался Илья, отодвигая ногой собаку и открывая дверь. — Я ж гендиректор, забыл? А это куча бумажек, на которых непременно должна быть моя загогулина. Меня это бесит, пипец. Кирилл, всё ещё чувствуя себя неловко из-за раздражающих своей нелепостью ревнивых мыслей, извиняясь пробурчал: — Ты прости, что я как снег на голову, я помню, что был уговор не гнать лошадей и обо всём подумать, просто… Он стих под его внимательным взглядом. Дверь захлопнулась от порыва ветра и в прихожей стало совсем темно. — Сюда иди, — велел ему голос, и Кирилл не посмел ослушаться. В его губы ткнулись сухим колючим поцелуем, взъерошили волосы, забрались холоднющими пальцами под одежду. Кирилл тут же понял, что он баран, но не стал пытаться высказать это вслух. — Я вообще не понимаю, зачем ты уезжал, — хрипло сказал Илья, всё ещё удерживая его рядом. — Ну, съездил к матери, был послан куда подальше — взял бы, да приехал обратно. Почему нет? — Я ж… наговорил там тебе, ну, что ты мне нравишься, — тихо отозвался Кирилл. — А ты мне такой, ну и проваливай. — Если бы Натаха воспринимала всерьёз каждый мой посыл на три буквы, давно бы уже ушла. — А это как-то иначе произошло? Они отстранились, посмотрели друг на друга. Илья еще не рассказывал про их с женой разрыв в подробностях, и, вероятно, не собирался, и Кирилл с опозданием прикусил себе язык. Опять ляпнул, не подумав. — По делам уехал, — нехотя отозвался Илья, — возвращаюсь — дома никого, на столе в кухне записка: «я подаю на развод». Вот и всё. — Вернуть не пытался? — он пристроил свою куртку на крючке. — Я ей не нужен, — Илья прошёл в дом, сбрасывая косуху на пол. — Был бы нужен, она бы не ушла. Вернулась бы, в конце концов. Ты же вернулся, — добавил он, оборачиваясь. Улыбнулся краем губ. Кирилл остановился на пороге кухни и серьёзно посмотрел на него. Нужно было сказать это сейчас, пока не стало слишком поздно. — Да, Илья, вернулся. Но не ради тебя. Я обещал Элле подарок, поэтому и приехал. — Он выдержал его взгляд, тяжелым грузом взгромоздившийся на плечи. — Я очень рад тому, что между нами произошло. Но ничего подобного я не планировал, и даже не надеялся, если уж на то пошло. Всё решил случай. — То есть, не очень-то я тебе и нужен? — резюмировал Илья, набычившись. — Мы сейчас о тебе говорим, — напомнил ему Кирилл, приближаясь. Но Илья сложил на груди руки и смотрел в пол, давая понять, что на нежности не настроен. — Ты не стал возвращать жену, и я подумал, а стал бы ты бегать за мной, если бы всё не сложилось так удачно… Видимо, не стал бы. Так? — Я никогда ни за кем не бегаю, — с вызовом сказал он, зыркнув исподлобья. — И никого насильно не держу. Не хочешь со мной мутить, да и пожалуйста. Илья резко прошёл мимо и вверх по лестнице. — Ну, зачем ты так? — укоризненно вздохнул Кирилл. Разговора, как он и предполагал, не получилось. — Илья! — Чего тебе? — Дай мобилу, смс-ку надо отправить. Наверху отворилась дверь и что-то тяжелое брякнулось на пол. Кажется, это был телефон… Кирилл не стал с ним ругаться, спорить или пытаться вразумить. Илья вообще был человеком вспыльчивым, упёртым, «себе на уме», и тратить время на то, чтобы что-то доказать, было бесполезно. Ему просто надо больше времени, решил Кирилл, и, подобрав с пола старенький сименс, занял свою веранду. На следующий день к Илье приехал какой-то знакомый на старой ладе и после недолгих дебатов оставил машину на участке. — Чё это? — спросил Кирилл, подходя ближе. — Ведро вот себе купил, — кивнул на машину Илья. Он вроде больше не пытался включать бычку, так что Кирилл просто задвинул их вчерашний разговор на задворки памяти. -Что, холодно с понтами на харлее? — усмехнулся он, заглядывая в салон тачки. — Ага. Едешь, лыбу давишь, потом слезаешь — и еще час не можешь перестать, потому что, сука, ебало замёрзло! — и он сам заржал, и Кирилла заразил своим хохотом. — Слышь, а оно не развалится у тебя через месяц, — отсмеявшись, спросил Кирилл, с сомнением разглядывая «обновку». — До весны должно проездить, а там я обратно на коня взберусь. Я раньше на отцовской волжане рассекал, но её пришлось в утиль весной отправить. На хорошую тачку сейчас бабок нет. А брать ширпотреб, который точно также через полгода сломается, не вижу смысла. Этот таз пятьдесят рублей стоит, так и хер бы с ним, пусть ломается. Не жалко. — Опа, — Кирилл открыл бардачок и нашёл там блестящий квадрат презерватива. Он с коварной усмешкой продемонстрировал находку Илье. — Смотри, что нам на сдачу дали. Илья быстро взглянул на находку, а потом долго ковырялся под капотом. — Тут работы полно, — сказал он, не выглядывая оттуда. — Надо всё перебрать, почистить, проверить… — Пойду тогда чай сделаю, — шмыгнул носом Кирилл, ныкая презик себе в карман. — Чтобы мы тут не окочурились от холода. Да, кстати, мобилу держи. Спасибо. — Кому писал? — Следователю. Сказал ей, что я в безопасном месте. — Адрес не называл, я надеюсь? — сурово спросил Илья. — Нет, ничего конкретного, — успокоил Кирилл. — Термос там в шкафу найди и в него забодяжь, — он нырнул обратно под капот. — Зелёный не заваривай, терпеть его не могу. Вечером Кирилл, неловко потоптавшись под дверью, постучал в комнату Ильи. Изнутри уже полчаса раздавались гитарные треньканья, неуверенные и иногда фальшивые, вперемешку с матом и тяжелыми вздохами. Слышно было даже с кухни, откуда Кирилл прихватил пару бутылок безалкогольного пива и тарелку бутербродов. — Типа, ужин? — взглянул на него Илья, когда Кирилл всё же просочился внутрь, так и не дождавшись разрешения зайти. — Типа да. — Ништяк. Сигареты с пепельницей притарань, — и, взглянув на него, добавил: — Пожалуйста. Играл Илья так себе. Одну-две хорошо заученных мелодии еще мог сбацать, но когда дело доходило до рок-классики, тут он начинал путаться в аккордах, хотя книжка-самоучитель лежала перед носом. Пальцы у него были нетренированные, он играл слишком медленно и с ошибками. — Никогда раньше не видел тебя с гитарой, — заметил Кирилл, устраиваясь рядом на кровати. — Давно не брал в руки? Илья, сидя по-турецки, снова изучил страницу с аккордами, в десятый раз переиграл, опять ошибся и сдался. Сунул гитару под кровать. — В школе в последний раз, — он стянул с тарелки бутер с колбасой и сыром. — С Гаррисом на выпускном исполняли «Диалог у телевизора» Высоцкого… — И он пропел, довольно похоже: — «Ой, Вань, гляди какие клоуны…» Кирилл покатился со смеху, представив. — Ты за Ваню, он за Зину? — Ага. Бренчал там два аккорда на гитаре и отвечал Гаррису. А тот стоял рядом в платке своей матери, в юбке по колено и блузке с рюшами, ой… как вспомню, так вздрогну. — Он заржал, хлопнул себя по лбу. — Директриса нас на втором куплете со сцены выгнала. — Но в зале-то был фурор? — А то! — он подбоченился. — Мы с ним были звездами школьной эстрады. А этот номер потом на лестнице доиграли, на четвёртом этаже у пожарного люка, куда все курить бегали. — Надо было идти в шоу-бизнес, — заметил Кирилл, всё ещё смеясь. — Был бы дуэт не хуже Модерн Токинг. — Да иди ты, — Илья, смущаясь, отгородился бутылкой пива, делая несколько больших глотков. — Слушай, ну ты ведь совсем другой, — Кирилл повернулся к нему, устроившись полусидя на подушках. — Вот сейчас ты — настоящий, а днём гопника включаешь… Зачем? Илья долго молчал, подбирая слова. — Мне так проще. Спокойнее. — Он смял в пальцах крышечку от бутылки. — Я не смелый. Мне легче в морду дать, чем… быть собой. — Разве чтобы быть собой нужна смелость? — спросил Кирилл, ведя пальцами по его предплечью. Илья отозвался на это касание ощутимой дрожью, и повернулся к нему лицом. — Да, — хрипло ответил он. — Значит, ты — Трусливый Лев? — догадался Кирилл, вспоминая «Волшебника Изумрудного города». — Ты ищешь Гудвина, чтобы он дал тебе храбрость… Он лёг, привлекая Илью к себе. — Что, если я не он? — Значит, буду притворяться дальше, — Илья коснулся его поцелуем. — Но как ты будешь принимать решения? Только представь, что я уйду, а ты не сможешь меня вернуть. — Не хочу представлять. — Это малохольно. Взрослые дяденьки так не поступают. — Реши за меня, — упрямо сказал Илья. — Нет. Ты справишься, я в тебя верю. Кирилл погладил его по щеке и погасил настольную лампу. Двадцать первого октября было судебное заседание по бракоразводному процессу. Илья уехал рано утром, а Кирилл весь день был предоставлен сам себе. Он изучил весь дом, слазил и в подвал и на чердак, нашёл много старого любопытного хлама, в том числе фотоальбом со школьными фотографиями Ильи. На цветных карточках был запечатлён рыжеволосый кудрявый мальчишка, совсем не похожий на теперешнего хмурого дядю. Вот первоклассник Илья испуганно смотрит в объектив камеры, едва видный за огромным букетом белых хризантем. На аналогичном фото рядом с ним стоит Гаррис, оба ржут. Сзади надпись: «Илюша и Игорёк, 1998 год, 1А». Потом несколько карточек из средней школы; Илья становится серьёзнее, появляется упрямая складка на переносице, глаза смотрят внимательно и смело. А дальше уже коллективное выпускное фото, последнее, где Илья не обрит под ноль. Все стоят в парах девочка-мальчик и только Илья — с Гаррисом, оба гримасничают, как мартышки, а рядом лыбится еще один пацан. Видимо, их приятель по скетчам «Трое в лодке». И вот наконец фотография Ильи-дембеля. Весь из себя важный, борзый, наглый, что пипец. Это уже тот самый Илья, с ультракороткой стрижкой — как в армии обрили, так, видимо, и стрижётся по привычке до сих пор. Этот Илья без промедления даст в зубы, если что не так. Какая-то удивительная метаморфоза с ним произошла за эти двадцать лет, думает Кирилл. Вот, жил-был мальчик, обычный самый. Он не был врединой и драчуном, но он не трусил петь шлягеры со сцены, доводя до белого каления директрису, и не боялся дружить с геем, и даже однажды осмелился этого самого гея поцеловать… А Кирилл был отчего-то уверен на все сто процентов, что именно Илья это сделал. А потом мальчик вырос, ушёл в армию, и там его сломали. Ему объяснили, вероятно, не совсем дружелюбно, что быть таким незачётно. Что театральные кружки, они для гомиков и задротов. А ведь Илья не гомик и не задрот, верно? Так что пришлось ему ковать себя нового, улучшенного, правильного… Кирилл убрал альбом на место и продолжил свою экспедицию. Теперь он оказался в бывшей детской, что по соседству с комнатой Ильи, то есть родительской спальней. Тут было неуютно из-за разбросанных игрушек и неряшливо скомканного постельного белья на маленькой кроватке, будто кто-то похитил Эллу, выдернул сладко спящего ребенка из постели… Наташа убегала в спешке. Здесь не было куклы-монстра и плюшевого зайца с пластилином в ухе, но валялись кубики и конструктор лего, книжки и фломастеры с карандашами. В приоткрытом шкафу зияли пустотой полки с одеждой. Сиротливо лежал одинокий носочек. Кириллу стало неловко стоять там, и он поспешил уйти. Его родители жили мирно, и только смерть отца разлучила их с матерью… Но потом для Кирилла начался ад. Так что со смертью папы умерла и часть него самого. Однако, он был уже одиннадцатилетним пацаном, когда всё случилось, а не шестилетней девочкой. Элле будет намного тяжелее пережить разлуку с одним из родителей, пусть даже второй и будет периодически мелькать на горизонте. Что ж, сегодня всё должно решиться, подумал Кирилл. Илья уже скоро должен был вернуться и, возможно, не один… Но Илья приехал пустой. Вернее, с бутылкой водки, если считать её за компанию, и Кирилл понял, что Элла осталась с Наташей. Он молча взглянул на своего друга, увидел у него на лице смертельную безысходность, и не сказал ни слова. Сейчас любой вопрос или, не дай бог, комментарий погубили бы всё то доверие, что с таким трудом строилось между ними. Поэтому Кирилл просто поставил на кухонный стол две стопки и сел, ожидая. Илья уронил куртку в прихожей, бросил на столешницу ключи от машины и телефон. С грохотом придвинул стул, сел, обхватил голову руками. Бутылка стояла между ними уже початая. Кирилл свинтил крышку, разлил и поставил одну стопку перед Ильёй. Тот молча выпил и снова закрыл лицо руками, выдохнув рвано, с истеричными нотками, будто вот-вот заплачет. — Я не смог, — проговорил он не своим голосом. — Я не смог забрать Эллу. Кирилл опрокинул водку, едва не задохнувшись от горечи. Он понятия не имел, чего говорить, поэтому продолжал молчать. — Натаха притащила её в зал суда, — Илья отнял руки, открывая красное и мокрое лицо. Не думая утирать слёзы, налил ещё, выпил. — Чуть не убил эту суку. Она это специально сделала, я знаю. — Зачем? — вклинился Кирилл, малодушно радуясь лёгкому вопросу, ну, прямо как на экзамене. — Затем, что Элла всегда выберет её, если спросят. А я не мог не спросить, понимаешь? Она ведь не вещь, мы не хату делим, не тачку! Она человек, у неё есть право выбирать. — Он молчал, пока глотал очередные пятьдесят грамм. — Элла растерялась. Испугалась. Там куча чужих людей: судья, два адвоката, баба, которая протокол пишет. И ещё банда Наташиных родственников. Блядская мамаша приволокла всех до седьмого колена. Одних баб, конечно, и большинство разведёнки. Они такой вой подняли, когда мой адвокат заикнулся об оставлении ребенка с отцом. Тут же, как на подбор, начались истории, одна страшнее другой, какое мы, мужики, дрянное племя. И что нам даже чурбан берёзовый доверить нельзя, не то что ребенка. Кирилл вздохнул, налил по новой. Без закуски он быстро захмелел, но шуршать пакетами и греметь ножами сейчас было не комильфо. — Судья, тоже баба, посмотрела на меня и спросила, мол, с чего я взял, что дочери со мной будет лучше. Обоснуйте, говорит. А я, блядь, и отвечаю: а давайте у Эллы тогда спросим! Они снова выпили. — И она ответила, что с мамой?.. -тихо спросил Кирилл. — Она ничего не ответила, — подавленно отозвался Илья. — Она спряталась за Натаху и заплакала. Он опустил голову на стол, обхватил руками. — Ну и пиздец. Судья своим молотком бахнула и вынесла вердикт: ребенок остаётся с мамой. Адвокат меня давай в бок пихать, типа, надо опротестовать… А у меня звон в ушах, как от разрыва снаряда. Будто контузило. Я, не соображая, встал и пошёл на выход… Очнулся, когда в магазине водку покупал. — Он долго ничего не говорил, а Кирилл не смел нарушить эту минуту молчания. Наконец Илья отлип от стола и посмотрел на него воспалённым взглядом. — Правильно ты сказал, про Трусливого Льва. Такой я и есть. Он стащил с пальца левой руки перстень с головой льва и бросил Кириллу. — На, дарю. Твой трофей. — Я не ношу кольца. — Да мне похуй. Передари, в ломбард сдай. Не хочу его больше видеть. Оно мне о собственной никчёмности напоминает… Кирилл повертел в пальцах серебряную цацку. — Ты не прав, — он положил кольцо на стол. — Я думаю, сегодня ты нашёл свою храбрость. Более того, ты нашёл Гудвина, который дал её тебе. — Чё? — Илья не без труда сфокусировался на нём. — Кирюш, я щас не в состоянии твой бред воспринимать… — Ты нашёл в себе смелость поступить по совести, — сказал Кирилл. — Возможно, Элле действительно будет лучше с матерью. Ты мог не допустить этого, мог забрать её из принципа, и адвокат у тебя был хороший… Но ты не стал этого делать. Я не вижу в этом трусости, наоборот. Это очень храбрый поступок. Ты был один против шайки гиен, и с честью выдержал их нападение. Ведь ты мог и не спрашивать Эллу, по закону у таких маленьких детей нет права голоса в этих вопросах… Но ты спросил, и сделал так, как хотела твоя дочь, а не свора этих сучек. Чувствуешь разницу? — Он заглянул ему в глаза. Илья действительно слушал его. — Элла твой Гудвин. — Свора сучек хотела отобрать у меня Эллу, — отозвался он. — И у них получилось. — Только это не они решили, а ты. — Какая нахуй разница, если итог один. — Он наполнил их стопки. — Спасибо, конечно, за старание, я это оценил, правда… Но… у меня сейчас просто смысл жизни пропал. Не знаю, ради чего теперь… — и он смолк, опустошая рюмку. — Давай-ка для начала ты проспишься, а завтра мы с тобой еще раз об этом поговорим, идёт? — О, кстати про разговоры, — Илья кивнул на свой мобильник. — Тебе Марина из прокуратуры звонила, просила перезвонить. Там важное что-то… — Завтра позвоню, — непреклонно ответил Кирилл. — Сегодня ты для меня самое важное.