познание.

– Билл, как ты можешь оценить своё состояние? Теперь тебе лучше?- женщина лет сорока, одетая в опрятное фиалковое платье, сидела на своём кожаном кресле, иногда цокая накладными ногтями по поверхности стола. Блондинисто-серые волосы аккуратно уложены в пучок. Она пронзительно смотрела на каждого своего пациента, делая вид, что знает, как тот себя чувствует. Но одновременно она понимала, что не знает толком ничего, а ей остаётся только догадываться. Белый ковёр на полу, по-больничному зелёные обои в цветочек, а ещё свет. Очень много солнечного света, который стремился из огромных окон, расположенных по всей стене, но свет этот был какой-то холодный, не несущий за собой тепла, а, скорее, обеззараживающий. – Да. Д-д-думаю, что д-да. - я сначала и не понял, что сказал, слова вырвались из сжатых губ сами до того, как я успел подумать. Конечно же, я не был уверен, но кто же не врёт своему психотерапевту. – Ты познакомился с кем-нибудь? Знаешь, общение с другими людьми должно пойти тебе на пользу. - мой врач, Джози, всегда так говорила. Должно пойти тебе на пользу. Должно. Но мне же никто ничего не должен. А общаться я ни с кем не хотел. Я зажмурил глаза, пытаясь отмахнуться от неё, как от навязчивой мухи. Она же сама не знает, о чём говорит. Она совсем не понимает меня. Я зажмурился так сильно, что, когда я открыл глаза, вокруг забегали разноцветные солнечные зайчики. Ну, это для других они казались зайчиками, я лично вообще не понимал, как людям приходит на ум сравнение с животными, когда они видят эти кляксы, больше похожие на какое-то мерцание. Джози, кажется, дошла своим умом до того, что я совсем не хочу с ней разговаривать. Она не казалась мне каким-то другом, которому можно довериться. Возможно, она пыталась выглядеть таковой, но получалось у неё отвратно. Все эти платья нежных цветов и пастельный макияж заставляли меня лишь вспоминать. – Он больше не приходил? Твой друг.- никакой он мне не друг. Опять промах с её стороны. В сердце неприятно закололо, как будто она всё-таки добралась до моих внутренностей и решила ковырнуть глубже, чем возможно, а в животе начал зарождаться животный страх. Лоб покрылся холодной испариной, а от лица отхлынула кровь. – Н-нет, не приход-д-дил...- я начал заикаться ещё сильнее, но никак не мог взять себя в руки, не мог вспомнить ни одного слова на французском, чтобы перестать, чёрт возьми, заикаться. Но Джози с пониманием смотрела на меня, когда я еле-еле выговаривал слово, смотрела так, как будто сочувствовала, но не по-противному, когда человек говорит тебе что-то вроде "вот ты бедненький", но ничего не чувствует, а молча, для такого слова не нужны, это нужно ощутить сердцем. – Тебе нужно его отпустить, Билл, ты же понимаешь.- нет. Я не понимаю. Руки начали трястись. Как можно советовать забыть любимого человека? Того, кто был рядом, того, кого ты любил так самозабвенно. Она ничего не понимает и не поймёт! Боль в сердце усилилась. Меня трясло, словно в лихорадке. Я вновь закрыл глаза, желая пропасть из этого мира, перестать чувствовать что-либо, и, наконец, жить. Боль в голове взрывалась ярким фейерверком. Теперь, когда глаза были закрыты, мир представлялся совсем по-другому. Вокруг темнота, в которой до сих пор летают красочные кляксы. И пустота, окружающая меня со всех сторон. Почему все говорят мне забыть его? Я не хочу, нет, совсем нет. А затем я погрузился в бездну. Разнообразие красок захватило меня. Но я не хотел оттуда исчезать. Воспоминания окутали меня, словно тёплый плед, пропахший летними деньками и цветами. Во всём своём великолепии воспоминания словно стали кружиться передо мной, как снежинки во время снегопада. Я почувствовал, как по щеке скатилась слеза, наполненная радугой.