Бордель "Жертвенный алтарь"

      Про сны после зелья Крита сказала не зря. Спать меня потянуло сразу же, причем настолько сильно, что раздеться я уже не успела. И это при том, что я проснулась-то каких-то несколько часов назад.       Впрочем, сам сон тоже был странным. И первая странность его была в том, что я прекрасно знала, что сплю.       Я стояла на пригорке, был теплый летний день, но без одуряющего зноя. Босые ноги чувствовали щекочущую прохладу свежей травы.       Чуть ниже по склону разлилось озеро, и кто-то неторопливо раздевался у кромки воды.       Будто почувствовав взгляд в спину, он обернулся, и я с изумлением узнала послушника из храма.       Увидев меня, он улыбнулся и махнул рукой, подзывая.       «Это ведь сон, да? – вдруг подумала я. – А раз сон, то можно всё. Богиня, если это ты - спасибо».       – Привет, – он почему-то сдерживал улыбку, но по глазам всё было видно. Он был так рад меня видеть, что под ребрами ёкнуло в очередной раз, и сейчас уже больнее.       – Привет, – я поняла, что пытаюсь смущённо опустить взгляд, но заставила себя смотреть ему в лицо. – Поплавать решил? Как вода?       Вопрос был глупым. Я прекрасно видела, что потрогать воду он не успел, но послушник вдруг протянул руку и остановился в сантиметре от моего запястья. Помялся и осторожно спросил:       – Можно?       «Ситуация как из глупого любовного романа. Ей богу, тридцатник, три-ноль, а моё подсознание хочет робких взглядов и подержаться за руки? Алло, мы с ним спали уже!», – разозлилась я, и в первую очередь на себя, но промолчала и кивнула. Потому что с подсознанием не спорят, подсознание птица важная, она и невроз может подкинуть потом, да такой, что с тремя психологами и психиатром не разберешься. И если подсознание хочет держаться за ручки – значит улыбаемся, машем и держимся.       Послушник осторожно коснулся кожи, скользнул кончиками пальцев, вызывав рой мурашек, и наконец взял меня за руку.       Это было странное ощущение. Я вообще не особо люблю прикосновения к коже, если это не прелюдия – мне некомфортно. Но в этом причудливом сне всё было как-то по-другому. И от этого простого жеста у меня как опалённые, вспыхнули щёки и даже кажется уши. Впрочем, я вообще тот ещё воробушек-социофобушек. Я и целоваться не люблю.       И на этой мысли я почему-то покосилась на послушника, чувствуя, что краснею ещё сильнее.       Ну, всё. Попала мать.       Послушник вывел меня к мосткам. Низким, в половодье вода наверняка покрывала их полностью, да и сейчас плескалась в каких-то паре сантиметров от верха.       – Отсюда будет удобнее, – пояснил он, и жестом предложил мне потрогать воду.       Романтик, ничего не скажешь. Вот приснится тебе мужик, классный мужик к слову, чтобы он предложил тебе… сунуть руку в холодную, и хорошо если чистую, лужу. Отличный план.       Тем не менее, я решила не ссориться с сюжетом сна, присела на корточки и коснулась воды. В следующее мгновение, поднимая на послушника изумлённые глаза.       Вода не была холодной. Она была тёплой! Не горячей, но почти 36.6.       – Здесь подземные источники, – деловито пояснил он, присев рядом со мной. Солнце отражалось от воды и плясало бликами на его лице. Я заметила, что он побрился, и стал выглядеть намного моложе. Хотя такие белокожие блондины долго кажутся мальчишками. – Снаружи их невидно, озеро и озеро. Но вода остаётся такой температуры даже зимой. В мороз от озера всегда идёт пар, и берег никогда не замерзает. Мы приходили сюда с друзьями иногда, искупаться и порыбачить. Тут водятся рачки, которых обычно везут с юга. Немного, на продажу не сгодится, и настолько мелких, что даже местные ими не интересуются. Но нам нравился сам процесс ловли.        Он рассказывал что-то ещё и, каюсь, я очень старалась его слушать, но тембр его голоса, мягкий и обволакивающий, будто погружал меня в сон во сне. Он говорил и говорил, иногда задумчиво, иногда смешно, но после я ничего не смогла вспомнить.       Зато помнила, как он улыбался, и на щеке появлялась ямочка. Никогда в жизни не подумала бы, что ямочка на щеке у мужика меня будет так умилять. А ещё то, что с одной стороны он сбрил щетину прямо под ухо, а с другой оставил полоску.       «Ну, что. Кажется я в очередной раз влюбилась, и сейчас вовсе уже в своё воображение. Дожила, пора сорок котиков заводить», – хмыкнула я про себя, и решила придать воображению хотя бы более плотный образ.       – Слушай, я тут поняла, что так и не спросила, – я подумала, что сейчас сделаю настолько вселенскую глупость, что глубокая глотка в сравнении с ней – невинный чмок в лобик. Но ответ хотелось узнать настолько сильно, что мне уже было плевать, что отвечу на него я сама.       – Как тебя зовут-то?       Послушник посмотрел на меня так, будто мне удалось его воистину удивить. Наверное, так моё подсознание давало мне понять, что нет у меня мозгов, и не будет уже.       Но ответил.                     – Ленни, – повторила я, открывая глаза в своей комнате. Имя отдалось во всём теле, и я улыбнулась. Чтобы это ни было: жажда хоть какой-то близости, страх одиночества или отголосок приятного воспоминания из купален, мне было всё равно. Это было щемяще-тепло, и настолько правильно, что туда хотелось вернуться.       Спасибо, Богиня, за сладкий сон.              ***              «Расклеилась», – поняла я, когда в третий раз на завтраке поймала на себе встревоженные взгляды.       Сон настолько меня увлёк, что периодически я зависала над тарелкой с недонесенной ко рту ложкой. В процессе-то зависания я ничего не замечала, но потом увы, возвращалась в себя. И нужно отметить – холодная каша ещё гаже тёплой. Ненавижу каши.       – Дарья, ты в порядке? – наконец не выдержала Крита. В первые пару раз она видимо наивно думала, что я сама расскажу.       – Сны странные, – пожала я плечами. – Увлекательные, но к теме совсем не относящиеся. Богиня тоже не показывалась.       По лицу женщины скользнула тень разочарования. Она отставила плошку и обхватила руками чашку с чаем, глубоко вдохнула, и уже спокойно обратилась ко мне:       – Немудрено. Богиня сейчас очень слаба, так что будет скорее просто пытаться расслабить тебя, чтобы во сне ты чувствовала себя в безопасности, в месте, которое тебе нравится. Только так твоя душа раскроется перед ней, и ты сможешь глубже почувствовать её.       «Глубже, говорите, – мысленно хмыкнула я, и тут же в голову пришла ещё одна непрошенная догадка: – Расслабит? Так может я и встретила Богиню во сне. Просто она приняла чужой облик?»       В груди неприятно кольнуло. Да, я знала, что это моё подсознание, но я думала оно моё. Мои тайные, а до чего правдоподобно то оказалось, желания.       А получается, что кто-то взял из моей памяти последний тёплый образ, напялил его как костюм, и пошел со мной кокетничать?       Впрочем, наверняка я не знала, да и внутренний голос, подозрительно похожий на глас разума, с которым мы отродясь не общались, на моё расстройство пожал плечами и огорошил мыслью:       «А какая тебе разница? Испытаешь теплые позитивные эмоции. И главное совершенно безопасные. Он не обманет тебя, и ты в нём не разочаруешься. Потому что его на самом деле нет».              – Дарья? – голос вырвал меня из мыслей, не дав обдумать эту странно успокаивающую мысль. – Не хотите прогуляться? Вчера вы толком не увидели, как мы живем. Если вам интересно, конечно.       Ух ты. На сей раз меня не будут держать под замком? Уже прогресс.       Никогда не любила экскурсии если честно, предпочитала облазать всё сама, и что непонятно поискать и узнать в интернете, но здесь развлечений явно будет не много. Да и вайфай здесь явно нигде не раздают, разве что его замаскировали под ведро в углу, но что-то мне подсказывало, что это вряд ли. Так что, почему нет? Впрочем, было ещё кое что, что точно отвлекло бы меня от снов.       – Да, хорошо. Но может ещё и экскурс в историю? Как вы оказались… тут?       Крита понимающе улыбнулась, невесёлой улыбкой, но та боль была только отголоском, причем даже не её, а её далёких предков.              Когда Ликт свершил переворот, пачкать руки кровью он побрезговал. Да и не пошла бы тогда Богиня с ним ни на какие сделки. Поэтому жрицы остались живы и здоровы, хотя из храма им и пришлось уйти. Кто-то снял мантию и, не влезая в попытки отвоевать храм обратно, просто и незатейливо вышел замуж, нарожав крепких здоровых детишек. Кто-то пытался ходить по улицам и призывать людей к бунту, но тех быстро переловила тайная стража короля. Не то чтобы он был за Ликта или против старых жриц – на то, что творится у замкнутых и необщительных священнослужителей, он плевал, пока его власть выше, чем у них, а жрицы никогда к ней не рвались. Но беспорядков не хотел.       Впрочем, понять его было можно. В те годы отношения с эльфами были напряженными, да и с подводными жителями никак не удавалось договориться, и если бы ещё и в столице начались дрязги, то всё окончательно затрещало бы по швам.       Более умные жрицы так открыто не провоцировали, наоборот. Лечили, учили, помогали. К ним тянулись, им доверяли.       Наверное, им стоило разойтись по селениям, и часть так и сделала, но большинство слишком привыкли к городу, уже плохо представляя как жить где-то ещё. Это и сослужило им плохую службу.       Ликт никогда не был дураком. И мог представить, что без даров Богини, рано или поздно жители отвернуться от него, тем более если будет теплая, добрая и главное привычная альтернатива. И начал действовать. Хитро и терпеливо, как венерина мухоловка, раскрывшая лепестки и только и ждущая, чтобы на них опустилась неосторожная добыча.       Расставлял сети, ждал. И добился своего.              Как такового, обета целомудрия жрицы не давали, но не могли выйти замуж, да и как, если жить они должны были в храме, а их мужчинам этот путь был заказан? К тому же роди она сына, пришлось бы уходить, или отдавать ребёнка. Так и повелось, что в жрицы уходили те, кто разочаровался в мирском бытие. Кто-то потом уходил, но большинство пришедших оставались.       Но нет-нет, да у некоторых мелькали мысли: «А если бы», «А вдруг была бы любовь». И тщательно выбрав, можно было отбить овечку другую от стада.       Задурить голову сладкими речами, увлечь страстными поцелуями, пообещать золотые горы, дивные страны, увлекательные прогулки.       И развернуть перед всем честным людом монетку другой стороной. Выставив овечек продажными, блудливыми девками, что увиваются за порядочными женатыми горожанами, не зная ни стыда, ни совести.              – Так просто? – не выдержала я.       – А в таких делах всегда всё просто, – развела руками Крита. – Была бы она одна, может оно и сгладилось бы, но когда буквально за месяц, и несколько… именно тогда жрицы окончательно потеряли храм и имя. А красная мантия стала не символом страстей Богини, а позором. С тех пор жрицы скрывались, через какое-то время нашли эти пещеры и решили обосноваться здесь, не постоянно, а собираясь тайком, иногда, убегая от семей, чтобы хотя бы немного чувствовать Богиню. И вечером рассказывая детям сказки о былой магии, которая была у многих людей. Мы – их предки.       – То есть вы тоже здесь не живете постоянно?       Это многое объясняло. Пещеры хоть и были чистыми, но навевали ассоциации с казармами. Жрицы жрицами, но это же были женщины, которые обычно, в среднем, уют ценят. Но если ты появляешься здесь раз в месяц или год, то конечно не будешь устилать пол ковриками – сгниют же, пока тебя не будет. Да и времени на украшательства особо не будет.       – Обычно да. Почти у всех нас есть семьи. Но сейчас, – Крита грустно улыбнулась и погладила меня по голове. Я хотела было увернуться, но она почти сразу убрала руку. – Сейчас мы их оставили, ради Богини. Постарайся, девочка. Мы всё поставили на карту.       Зашибись. Знала бы я ещё как именно мне нужно постараться. Может переспать с Ленни и во сне? Ну, что вы, не для повторения охерительного опыта, конечно, а чисто чтобы с Богиней, так сказать, зарезонировать. Именно это. И никак иначе!              Мысль мне понравилась. Она всплывала то тут то там, пока мы гуляли по узким коридорам, иногда заглядывая в комнаты.       Зал для медитации – самая близкая к храму точка, ближе подкапываться было уже опасно, кухня, уже знакомая мне столовая и общая комната, от которой вели остальные тоннели.       Всё это отличалось разве что размером. Иногда каменные, иногда земляные стены, куски ткани – порядком истлевшей и выцветшей, по которым я так и не научилась определять реальные «двери» и невесть зачем сделанные обманки, деревянные распорки и балки на потолках.       И нитью через это скользил мурлыкающий, и сейчас томный внутренний голос, что ласково шептал мне на ухо: «А в обеденной стол-то крепкий, дубовый кажется, вас обо-оих выдержал бы», «И можно вот здесь, между распорками, чтобы к ткани спиной прижал и ноги на поясницу закинул», «Что она сказала, речка рядом, ночью моются? Можно подальше в кусты-ы забраться, и окунуться потом, разгоряченными…».              Я вела себя с голосом как дама на диете с подаренной поклонником коробкой любимых шоколадных конфет. Возмущенно откладывала в сторону, а потом нет-нет, да косилась краем глаза. И талию хочется, и ощутить на языке расползающуюся сладость и легкую кислинку ликерной начинки.       И Криту послушать, то есть, и помечтать вдоволь. А может и не только помечтать.       Дверей правда толком нормальных нет, неудобно, но гормоны у меня проснулись ещё в бытность мою подростком, а матушка любила врываться в комнату без стука. Так что техникой бесшумного быстрого дроча под одеялом я владела безупречно. Под каким бы предлогом в комнату удрать, только.       Хотя дожила, конечно. Секс был только вчера, а уже сегодня стоит только задуматься, и начинаю на стенку лезть. Воздух тут какой-то особый что ли? Хоть в бутылочки разливай и в нашем мире как афродизиак людям впаривай. Правда это если попаду туда ещё когда-нибудь. Ну да дело наживное. Нужно мыслить позитивнее – живая пока? Живая. Заебана? Отож! Ну дак можно считать просто с работы поздно пришла, ничего нового.