— Человеку нужна наша помощь. — Чудесно. Он болен? — Хуже. Он в отчаянии. И ровно без четверти одиннадцать он всерьез решит отказаться от высшего Божьего дара.
Он всегда любил бывать здесь. Даже если в тумане почти нельзя было различить блекло-желтых фонарей, а в сумерках — стальных переплетений и стрельчатых арок, и в те дни, когда каждый фут болью отдавался в сердце, а лишний шаг давался непосильным трудом. Но он шел, упрямо ложился грудью на парапет и свешивался вниз над проезжей частью, разглядывая машины и людей в них. И когда полисмен сгонял с узкой железной балки прямо над самой водой — обожал. И летом — запах нагретого металла и гранита, и зимой — тонкий налет инея под ногами, спешащих мимо прохожих и гудки в тумане. И в новом веке, когда заполночь здесь рядами тянулись автомобили, а выше — велосипедисты, туристы, бегуны, шумные компании и влюбленные парочки, а иллюминация была такой, что впору цеплять темные очки. Стив любил Бруклинский мост. Только не сегодня, когда натянутые струны в его воображении свивались в хлесткие душащие петли, а слишком яркие праздничные огни прожигали сетчатку. Особенно не сегодня, потому что Рождество Стив любил тоже. А еще больше — Сочельник. Давний, бедный, но с неизменным ожиданием чуда, которое всегда являлось то в виде имбирного пряника, то теплым мохнатым шарфом или внезапным отсутствием лихорадки. Позже — улыбкой матери при взгляде на черепаховый гребень, сладковатым вкусом бурбона, огнями Пятой авеню, горячим жаром где-то внутри, дрожью пальцев в темноте у разлапистых веток и заветными, сокровенными желаниями, услышав которые Санта должен был навсегда выдать Стиву Роджерсу значок «самый дрянной мальчишка года». Или теплый, грязный, почти бесснежный канун Рождества в военном лагере вокруг костра у настоящей елки, когда все, напившись и напевшись вдрызг, вдруг стали поразительно тихи и грустны и разошлись каждый по своим палаткам, и только Дернье все насвистывал привязчивый вальсок. Рождество кончилось для Стива в сорок пятом. В январе. Если Санта и старался выполнить его просьбу, то безнадежно опоздал. А сегодняшний Санта был таким же быстрым и синтетическим, как новое время. Вокруг все стало одноразовым. От посуды до секса — хрупкое, непрочное, недолговечное, саморазлагающееся, исчезающее без следа. И столько свободного времени, что Стив впервые в жизни не знал, куда себя деть. А воздух... Воздух в домах такой, что поначалу ему казалось, будто вернулась старая болезнь — разреженный, сухой, безвкусный, как больничная каша, а снаружи не лучше и пахнет совсем непривычно. Вечные отблески уличных реклам на сжатых веках можно перенести. Но куда убежишь от собственных мыслей? Он устал сражаться с голосами в своей голове. Музыка, которую нельзя потрогать руками. Стаканчики с тонкими картонными стенками, здания из стекла и узких металлических реек. Красивые машины, на боках которых остается вмятина от пальца. Дверные ручки. Ручки его и доконали. Когда очередное хрупкое и блестящее творение дизайнерской мысли осталось в ладони, у Стива замкнуло в мозгу. Конечно, вряд ли стоило так громко возмущаться, удивляясь, почему в этом веке даже миллиардеры в небоскребах не могут позволить себе шурупы для ручек на каких-нибудь полдюйма длиннее, чтобы железка не вылетала вместе с пластиной крепления, но... Сколько можно, правда? Каждый имеет право быть в плохом настроении, и, слушайте, ему не стоило вообще принимать приглашение, но это заслуга мисс Поттс. Да, все было красиво, вкусно и... чертовски одноразово, спасибо за напоминание. Кажется, мы уже отметили финал нашего общего дела арабской едой. Он не может припомнить, но вряд ли тогда проглотил больше одного куска. Первое в его жизни Рождество, когда он мог подарить что угодно кому угодно, но не представлял, с какими подарками явиться на вечеринку странных и почти незнакомых ему людей с отличными боевыми навыками. Еще раз спасибо, мисс Поттс — он поменял пачку подарочных сертификатов на равноценный ворох таких же ярких бумажек. Кажется, среди них был купон на посещение массажного салона, магазина дорогих костюмов и постоянный пропуск в Смитсоновский музей. Нет, мисс Романов, корзину с цветами, конфетами и фруктами для Пегги Картер он выбирал сам. Вы бы не оценили, да и она вряд ли поняла. Благодарю, Джарвис, но номер такси у меня на быстром наборе. Да, я не пытаюсь крутить пальцем цифры на телефоне, но это был бы забавный дизайн. И, Старк, полдюйма иногда решают... Тебе ли не знать. Он сунул цветные буклеты в первый попавшийся ящик для пожертвований. Если окажется католическая школа или общество защиты животных, так тому и быть. У бога случается странное чувство юмора. Чем, как не насмешкой, считать автомобильную пробку в Сочельник за час до Рождества? Двадцать первый век, ничего удивительного. Вы можете отследить полет Санты на санях над миром и в два касания к экрану связаться с кем-то на другой стороне планеты; и все видели флаг на Луне и то, как древний бог сражается с пришельцами за остров Манхэттен, но ручки, дверные ручки... и такие тонкие стены, каких не бывало даже восемьдесят лет назад в самом дешевом и гнусном жилье самых скупых владельцев. По крайней мере, фанера и картон хоть что-то заглушали. Как оказалось, ручки важнее всего, и ни пиво, ни виски не пахнут прежним пивом и виски, и у старых добрых «Лаки Страйк» совсем другой вкус. А Нобелевскую премию нужно вручить тому, кто придумает, как навсегда погасить эти назойливые синие и красные огоньки в очень полезных устройствах. Вот только мост... Ладно... он другого цвета. Почти не отличается, но все же... Пусть обвешан лишними сплетениями проводов и конструкций, но кто заметит, если не помнит? И чтобы выйти к самому центру по узким перилам, нужно аккуратно спрыгнуть сверху в поток машин — простите, простите! — или повернуть по указателю за триста футов до въезда. Сегодня его некому было остановить. И что-то глобально, чудовищно несправедливое есть в том, что Стив Роджерс случайно дожил до этого Рождества. Вселенски неверное, даже если на его личном счету была пара десятков читаури. Не будь его, остальные справились бы не хуже. Волны залива, такие знакомые с детства, сейчас казались чужими, маслянисто-темными в блеске огней и галогеновых фар; он заставит себя дышать так глубоко и долго, чтобы легкие наполнились зеленовато-бурой холодной водой, и на сей раз никому не придет в голову искать его именно здесь… «Господи, — он был не уверен, что не произносит этого вслух. — Я не умею молиться, но у каждого есть свой предел, и это мой. Если ты слышишь... Укажи мне путь, Господи!» «Пошли их к черту, детка, и делай что хочешь», — донеслась песенка из проезжающей машины, и в ушах долго отзывался гулом вульгарный женский хохот. Стив стоял, как в детстве, широко раскинув руки, балансируя на самом краешке, чувствуя спиной натянутые тросы. И это было правильно. Идеально. Без вариантов. Всплеск раздался слева. В отблесках рождественских огней на темном пятне воды заиграли белые барашки. — В этом городе можно побыть одному хоть минуту? — Стив успел выругаться, прежде чем услышал «Помогите! Помогите!», как будто было не ясно и без того. Спасенный не упирался, мерно дышал и даже помогал грести к берегу. Если бы не последнее и не то, как отчаянно тот цеплялся за старомодную шляпу, доплыли бы они гораздо быстрее. Должно быть, неуклюжий коротышка с одутловатым лицом и печальными глазами сбежал с ретро-вечеринки — на памяти Стива такие костюмы из добротной крепкой ткани по выходным носили отцы его одноклассников, а из-под пиджака выбивалась нелепая ночная сорочка с рюшами, — и его так и тянуло спросить, не потерял ли тот антикварный саквояж. А когда неудавшийся утопленник молча полез за руль пустующей полицейской машины с распахнутыми дверцами, Стиву стало не по себе. — Жуть, да? — открыл рот чудик, с трудом загоняя «Тойоту» в узкий переулок. От печки в салоне было тяжело дышать, Стив уже попрощался с телефоном и, кажется, ключами от квартиры и мотоцикла, но хотя бы бумажник, пусть намокший, оттягивал внутренний карман, и часы все еще светились в темноте яркими стрелками. — Стив Роджерс. — Кларенс Одбоди, ангел второй категории. Стив фыркнул, выливая воду из ботинок. — Чего ты смеешься? Знал бы заранее, на что подписываюсь, походил бы без крыльев еще годик-другой. Просто кошмар, до сих пор в глазах рябит. Что, я тебя спрашиваю, они сделали с нашим мостом? Это же витрина Мэйсис какая-то, а не чинный-благородный мост. — Ты еще Манхэттенский не видел. Хочешь куртку, а то твоя рубашка не слишком греет? — Я ангел, олух, просто не успел прилично одеться. Думаешь, подхвачу инфлюэнцу? А эту сорочку мне жена подарила, в ней и похоронили. Смотрю, ты совсем не удивлен. — Как оказалось, — пожал плечами Стив, — я знаком с парой богов. Они больше похожи на людей, чем мы с тобой. — Везунчик. И какого же... бога... прогневил я, если до сих пор не заслужил положенные крылья и ради их обретения мне досталось... достался... вот ты? Знаешь, я бы тоже сиганул с моста, если бы мне пришлось здесь жить. — Ты и сиганул. — Я прыгнул, чтобы спасти тебя. Ты же не стал... — Что не стал? — Убивать себя. Я знал: ты кинешься помогать и забудешь, зачем пришел сюда сам. Вот и выходит, что я тебя спас. — И где были эти ваши с крыльями, когда я их звал? Не ради себя… И получил настоящий ад в ответ на свои молитвы. Потому что я уже пробовал, знаешь ли, и вовсе не просил меня воскрешать. — Я — ответ на твои молитвы, — вздохнул Кларенс. — У нас такая бюрократия и неразбериха, возможно, твой хранитель пошел на повышение, а нового забыли назначить, или личное дело зависло между отделами, а потом вернулось обратно, и вот ты здесь, и мое задание — не дать тебе умереть. — Я совершенно не об этом просил. Чуда не произошло. Пластиковая ручка машины рассыпалась в пальцах Стива в порошок. — Могу я подать какой-нибудь рапорт или что там у вас? Ты попытался, старался, твое начальство оценит, я умею писать такие бумажки. Подготовку к моему девяносто пятому дню рождения мисс Поттс развернула месяц назад. Боюсь, если до тех пор меня не сожрет гигантский инопланетный монстр, мы с тобой встретимся третьего июля. В детстве я считал, что лучше бы мне вовсе не рождаться, всем бы было проще. — Так нельзя говорить! Ты был молод и глуп. Каждому предназначена своя судьба, и твой путь, насколько я читал отчеты… Не могу сказать, это не по инструкции. Просто не думай об этом больше, ладно? Кларенс постукивал пальцами по рулю, а в сердце Стива рвалась последняя, непрочная, как все, что его окружало, нить. — Послушай, — медленно начал он, — я читал много легенд и сказок, а с некоторых пор стал верить в кое-какие из них. Я знаю, ты можешь мне показать. Что было бы, если бы я действительно не родился? Замешательство на лице ангела оказалось настолько явным, что лишь уверило Стива — он был прав еще в далеком детстве, когда ему в голову пришла мысль наглотаться мышьяка. — Покажи! — командный тон еще ни разу не подводил. Кларенс, ангел второй категории, затеребил ворот рубашки и едва слышно промямлил: — Не уверен, что это входит в мои полномочия. По инструкции запрещено, а касательно тебя есть специальное распоряжение… — Ну и ангел мне достался, — простонал Стив. — Скажи-ка, могу я поменять тебя на кого-то, кто… ммм… склонен проявлять инициативу, а не только знает инструкции? Возможно, кто-то пониже… с рогами и извергающий огонь, с раздвоенными копытами или… не знаю, как он выглядит, но он без сомнений исполнил бы мою просьбу в обмен на… — Нет! — Кларенса била крупная дрожь, и он хватал воздух ртом, как рыба на прилавке у торговца. — Не смей даже думать о таком! — Легко пообещать отдать то, чего давно нет, — криво усмехнулся Стив. — Немного нечестно, но стоит того. — Стали бы наши с тобой возиться, не будь у тебя души, — пробурчал Кларенс, нажал на газ, и машина с воем понеслась по Бруклину. Пальцы Стива автоматически нашарили ремень безопасности: — Для ангела-хранителя ты слишком рискованно водишь. — Я ведь уже умер, а тебе наплевать на свою жизнь. Всегда хотел посидеть за рулем, а эти новые машины такие странные. Сейчас приятный девичий голос скажет «Поверните налево», но мы-то с тобой знаем, что самый короткий путь — прямо. Под капотом согнулась и отлетела прочь сетка, преграждавшая один из узких переулков, следующей загремела стеклянная витрина, бегом унеслась с дороги компания странно одетых подростков, и «Тойота» с грохотом ткнулась в старинную бронзовую ограду кладбища. — Ладно, — сказал Кларенс, — я покажу тебе. Но ты имеешь право узнать только о троих.* * *
«Сара Роджерс 1896-1940» Могила мамы была такой же, какой Стив увидел ее почти год назад — не слишком ухоженной, с деревянным, изъеденным временем и погодой крестом. «От благодарных больных, соседей и коллег», — значилось на проржавевшей ленте, прибитой к нему. — Роджерс Сара, вдова, медсестра в «Бруклин Сити Госпитал», скончалась от туберкулеза, подхваченного на работе. Не слишком-то твое рождение повлияло на ее судьбу, согласись, — мрачно заметил Кларенс. Край жестяной ленты хлопал на ветру, потеряв гвоздь, и Стив аккуратно загнул его внутрь. — Эрскин, доктор Авраам Эрскин, — сказал он, пока они брели к воротам, и ангел вдруг свернул с гранитных плит дорожки куда-то в зимнюю грязь и почти полную темноту. Стив смел пожухлую листву с плоской могильной плиты: — Если бы я сам не рисовал эскиз для нового памятника маме, то посчитал бы, что ты обманул меня, просто привез на старое кладбище. Все верно, двадцать второе июня сорок третьего, в тот день он и умер, сразу после нашего эксперимента. — Что-то подобное и значится в его деле, — нахмурил лоб Кларенс. — Опыты над людьми… что-то научное. Я, знаешь ли, был банковским клерком. Ничего в этом не понимаю, да и у нас такое не одобряют. Стив точно знал, куда следует отправиться, и более стремительного транспорта, чем полицейская «Тойота», он еще не встречал. Ангел с легкостью преодолел двести миль за несколько секунд, изумленно пожав плечами на просьбу Стива. Панели экспозиции в безлюдном ночном Смитсоновском музее были погашены, но манекены в форме стояли на привычных местах, и взгляд Стива сразу же уловил различия. Оттенки чуть бледнее, разница в креплениях, трещинки на кожаных ремнях и потертости на яркой краске щита. Другие перчатки — черные, с застежкой наискосок, удобная модель тяжелых ботинок. В соседних костюмах угадывалось что-то знакомое, привычное, но ни темно-синей куртки, ни одного на все союзнические войска котелка Дум-Дума, ни счастливого шейного платка Дернье не было и в помине. — Боишься? — прошептал Кларенс, прежде чем нажать кнопку запуска информации. Что ж… у Америки был свой Капитан. История Ричарда Стюарта мало чем отличалась от официальной версии жизни Стива до встречи с доктором Эрскиным, и этот Рик, судя по всему, был хорошим парнем из Квинса, с ярко-синими глазами под рыжеватой челкой и крепко сжатыми квадратными челюстями. Он так же бесстрашно громил базы ГИДРы и прошел все следующие войны, о которых Стиву довелось только читать на исторических сайтах. Если верить интерактивной карте, бравый Капитан сразу после нападения пришельцев на Нью-Йорк отправился на очередную миссию и сейчас находился где-то на Ближнем Востоке. И Пегги Картер так же горячо и искренне благодарила Рика и его Неуязвимый Отряд за спасение своего будущего мужа в одной из операций, а на параде в День ветеранов в ногу вышагивали шесть стариков с незнакомыми лицами и почти не изменившийся Капитан Америка. Стив Роджерс никогда не был трусом. Но сейчас зажмурился, не желая видеть чужую, чужую-чужую историю и счастливую жизнь. — Ты использовал все три шанса, — вкрадчиво шепнул Кларенс, когда кадры хроники погасли, а вокруг воцарилась тишина и полумрак. Стив закусил губу и так резко открыл глаза, что перед ними заплясали цветные мушки, в их хороводе ангел смотрел на него сочувственно и ковырял носком правой ноги плиты пола. — Я знаю, о ком ты так и не посмел спросить, — выдохнул он. — Не нужно, будет только хуже. Как раз в те годы в архивах был аврал, кое-что до сих пор не разобрали, и личное дело Барнса все ещe неизвестно где, а без него непросто просмотреть иные варианты судьбы. — Ты уверен, что бессмертен? — сквозь зубы прошипел Стив, сжимая кулак. — Или небесное милосердие не распространяется на тех, кто уже однажды умирал? Вот что я сейчас сделаю: вернусь на Бруклинский мост — хотя нет, до Потомака ближе — привяжу к ногам груз и прыгну в воду. А когда все закончится, явлюсь к твоему начальству и собственноручно переверну все ваши архивы к чертовой матери. Как долго ты будешь ждать свои крылья после этого? — У него нет никакой матери, — прошептал Кларенс. — Брось, даже у Гитлера она была. То есть ты согласен? Стив твердым шагом направился к выходу из музея. — Эй, Роджерс… да что за… Святой Иосиф, чем я прогневил тебя, раз мне достался упрямый баран без чувства самосохранения? Еще и в канун Рождества. Стой, мальчишка, стой же! Я… я попробую показать тебе жизнь Барнса, ту, которая была бы у него, не родись ты. Пеняй на себя, не стоит этого видеть, я предупредил. Однако его реальная судьба… — А ее я знаю, — отрезал Стив, протягивая Кларенсу открытую ладонь. — Плакали мои крылышки, — ангел аккуратно взял Стива за мизинец и повел по ступенькам музея вниз, к оставленной машине, на ходу бурча под нос: — Ну что ж я такой невезучий… штраф…. увеличение испытательного срока… еще лет двести во втором классе… а этот болван точно решит, что он прав, как обычно. — Мы вернулись в Бруклин? — Конечно, куда же еще? Машина неслась сквозь переулки и сшибала преграды, пока… — А ты думал, твой Барнс будет жить вечно? — ехидно спросил Кларенс, глядя, как Стив хлопает ресницами у ворот того же кладбища, где они побывали раньше. — Джеймс Бьюкенен «Баки» Барнс, — монотонно бубнил он, пока они шли по широкой дорожке, — тысяча девятьсот семнадцатый, две тысячи пятый, майор, сто первая воздушно-десантная, два «Пурпурных сердца», после войны увлекся автогонками, выиграл… я не могу это произнести… что-то французское и еще большими буквами, один из лучших гонщиков Америки, после испытатель новых машин. Дважды женат, пятеро детей, внуки, правнуки… О, один из внуков… не знаю, что это значит, но, видимо, что-то важное… астроноу… астрона… — Отлично! — Стив как вкопанный остановился посреди чужих могил. — Хочу, чтобы все стало так, как ты мне показал. Давай, уничтожь мое дело. Это же не самоубийство, да? Как убить то, что никогда не рождалось? — Мне нужно чаще посещать новомодные лекции этого странного Карнеги, — вздохнул Кларенс. — Куда проще было бы общаться с людьми. А теперь Иосиф точно назначит мне семь внеочередных отработок. — Ты же все равно мертв. И живой-то, наверное, ходил по струнке, лебезил перед директором банка и боялся сделать что-то не по инструкции. — Не тебе судить, — вдруг надулся Кларенс. — Куда мне до героя. Всего лишь банковский клерк, женатый на машинистке. Обожал бега, все бы отдал, чтобы снова сделать ставку. По пятницам напивался так, что бедной Мелиссе приходилось тащить меня в кровать. Мы планировали поездку по стране летом, но… Кларенс расстегнул пиджак, задрал свою нелепую нижнюю рубашку, и Стив увидел, что белесая кожа груди прошита пятью отверстиями. Запекшиеся кровавой коркой аккуратные края и глубокие черные дыры. — Армейский «Кольт» М1900. — Ага, — кивнул Кларенс, ухмыляясь. — Но ты бы выжил, конечно. И сумел бы скрутить тех грабителей банка в бараний рог. Мелисса до сих пор на меня обижается. — Прости. — Да чего уж… Я быстро привык, и десяти лет не прошло. Побаливает только, всегда в тот день, когда… И эта ночнушка дурацкая, как будто ничего другого не нашлось. — Прости еще раз. — Твои извинения, конечно, не значат, что ты передумал? Слушай, сегодня праздник, а мне придется заполнить кипу всяких бумаг, постараться правильно сформулировать, чтобы не отклонили. Одна неверная буква, и просьбу выбросят в мусорную корзину. Затем получить несколько разрешений и твою личную подпись. Десять подписей, если точнее. — Я подожду. Только не слишком долго, ладно? Не уверен, что смогу продержаться достаточно. Давай встретимся в… в общем, было одно место… — Дом Грэнвилей, — по голосу Кларенса казалось, что Стив вскрыл его черепную коробку ржавой пилой. — Святой Иосиф, я думал, без этого обойдется. — Все-то ты обо мне знаешь. — Гораздо больше, чем ты можешь себе вообразить. За некоторые из твоих мыслей в мое время было проще простого загреметь в тюрьму. — Или в лечебницу, — поддакнул Стив, вспыхнув неожиданным, давно позабытым румянцем. — Так что случилось с домом? — Там же он, там же, — проворчал Кларенс. Старый дом Грэнвилей и правда стоял там, где был построен, заложен и перезаложен за много лет до рождения Стива — единственный квартал во всем Нью-Йорке, куда он старался не попасть, хотя порой ноги сами несли в нужную сторону. Он замирал и малодушно бежал прочь, не желая даже видеть того, что могло появиться на месте ветхого трехэтажного особняка. Но тот оказался цел, скрытый от глаз забором с нелепым цветным рисунком, и упрямые ветки вечнозеленых кустов пробивались сквозь грязь именно там, где Стив помнил — в пяти шагах от бывшей садовой дорожки. — Это было двадцать восьмого июня, — тихо сказал он, подбирая плоский округлый камешек. Кларенс вздохнул и бесшумно исчез.