Где бы ты ни был

Стив прикидывал, в своем ли уме стоящий перед ним. Он не опасался безумцев и сумел бы скрутить его, вздумай тот напасть. Просто… чертовски не хотелось, чтобы последним, что он сделает в жизни, стала беспричинная драка. — Я помню этот дом с тех пор, как был ребенком, — ответил он, все еще держа ладони на виду. —А вы, похоже, здесь поселились. Хороший выбор. Одобряю, мистер… Лезвие сверкнуло, в очередной раз описав в воздухе хитрую двойную петлю. — Ладно, ладно… без имен. И я все еще не собираюсь вам мешать. Всего лишь жду, пока кое-кто закончит дело, и потом… потом все будет прекрасно. — Важное? — Самое верное, что я могу сделать, — кивнул Стив. — Любишь ее? — Его. Люблю. Если бы не любовь, то ничего бы и не было. Весь год не разрешал себе думать о нем, и вот… — Хорошо. Но ничего хорошего поведение безумца не предвещало. Его плечи вдруг опустились, ноги, твердо стоявшие у дыры в полу, плавно переступили, слева блеснула короткая молния, и за спиной у Стива раздался треск расколотой балки второго этажа. Он знал, что не следует совершать резких движений, когда имеешь дело с психами, поэтому криво усмехнулся — и только. — А сюда зачем пришел? — спросили из-под капюшона все тем же надтреснутым хрипловатым голосом. — Я же сказал — воспоминания. Много лет назад… очень много… кое-что случилось перед этим домом. В июне. Так удивительно и волшебно, словно все мои тогдашние мечты сбылись разом. — Понимаю, — кивнул капюшон. — Пришел просить благословения у бывшего на новую любовь. — Да господи ты боже мой, — выдохнул Стив, и в нос тут же набилась пыль и захотелось чихнуть. — Я же уже извинился за то, что потревожил тебя. Могу и еще раз. Какое тебе дело до того, что я здесь искал? Я ухожу. Позволь пройти. — А если не позволю? — Не хотелось бы омрачать Рождество дракой. — Неожиданные слова. Но допустим, — тот сдвинулся на полшага в сторону, и Стив угадал молчаливое: «Вали отсюда, пока не начались проблемы». Но он назначил встречу здесь, и именно в этом доме хотел провести свои последние часы. Лучше бы в одиночестве, но разве можно требовать покоя в городе, который никогда не спит? — Ты нуждаешься в помощи? — Стив не сводил взгляда с бродяги, вновь устраиваясь на лестнице. — Негде жить, проблемы с… разными веществами или что-то по юридической части? Пока у меня есть время, я мог бы… Его собеседник опустился на пол, прямо в слой многолетней пыли. Уселся поудобней, согнув колени и подтянув их к груди, но с виду расслабленная поза не внушала доверия. В неясном свете, пробивающемся сквозь щели в окнах, Cтив заметил ремни креплений, обрисованные натянувшимися брюками, и очертания рукоятки «Глока» под худи слева; мерное дыхание и никаких лишних движений — такой не промахнется даже в полной темноте. — Мне не нужна помощь. Давай, расскажи, что ты помнишь об этом месте. — Здесь я впервые поцеловался, — просто ответил Стив. Это вышло так легко, без тени смущения или сомнений, что он сам не ожидал. — Сейчас подобное в порядке вещей, но тогда мне еще не исполнилось семнадцать, я был влюблен в своего друга и не мог и мечтать о том, что мои чувства взаимны. Боялся признаться даже самому себе. А он… он был смелей и отчаянней и решился первым. Я бы никогда не смог, кому нужен такой — астматик, который не рассчитывал дожить до тридцати. Знаешь, тощий как скелет — один нос торчал, и история болезни размером с том энциклопедии. — Но в неприятности влипал с отчаянной регулярностью? Стив пожал плечами. Он долго молчал, откинувшись на стену и вытянув ноги вдоль ступеньки, в пальцах человека внизу плясал новый нож, поблескивая широким лезвием. — Ручки. — Что? — Дверные ручки, — уточнил Стив. — Самое отвратительное, что есть в этом мире. Снизу послышался тихий глухой смешок: — Я читал о подобном. Забавно. Примерно два процента населения Земли боятся прикоснуться к дверной ручке. А почти сто процентов имеют провалы в памяти того или иного свойства. За последнее время я прочел гору психологической мути разной степени полезности. Проблемы желательно проговаривать вслух. На выработку новой привычки уходит двадцать один день. Мозг вытесняет негативные и травмирующие события. Всё такая херня. Хотел бы я забыть кое-что. — И ты по-прежнему утверждаешь, что тебе не нужна помощь? Я тоже не видел смысла в посещении специалиста, а потом подумал: «А почему бы и нет?» — Стало лучше? — Хуже, — снизу точно нельзя было разглядеть его кривую усмешку, но Стиву показалось, что из-под капюшона на него смотрят внимательно и настороженно. — Во-первых — женщина, а я сроду не умел с ними разговаривать, так что три сеанса просто сидел в кресле, молчал и считал полоски на ковре. Триста шестьдесят пять, как дней в году. А после она спрашивала такие вещи, которые нельзя рассказывать никому. Особенно если не уверен, что в помещении не стоит жучок, а, скорее всего, он там был. Я проходил к ней четыре месяца. Как могут люди тратить деньги на подобную чушь? — Вот-вот, — поддакнули снизу. — Тоже не понимаю. — После ее сеансов я перестал спать. Была даже мысль попробовать какую-нибудь новомодную отраву вроде цветных таблеток с кроликами. Однажды меня затащили в ночной клуб, и там подсовывают на пробу совершенно бесплатно. Не рискнул. А пить… не помогает, я давно знаю. — Эй, мне кажется, это тебе нужна помощь! — И я ее получил. Осталось подождать совсем немного, и все станет таким, каким должно было быть на самом деле. Своим присутствием я только все испортил, но сегодня могу все исправить. Он ожидал любого подвоха — пули в лоб, ножа под сердце, обрушившегося на голову потолка, но только не того, что незнакомец отбросит нож, сорвется с места, одним прыжком преодолеет пять ступенек вверх, вцепится руками в кожаных перчатках в его плечи и затрясет, хрипло и надрывно выкрикивая: — Что ты сделал? Что?! Стив Роджерс, что? Что. Ты. Опять. Сделал? — Ты узнал меня, — болезненно поморщился Стив. — Плохо. Не хотел никого расстраивать. — Что ты сделал? — тычок, прилетевший ему в грудь, был весьма ощутимым. Да чего там… Стив услышал, как хрустит ключица, и трещина в ней наверняка вывела бы его из себя еще вчера. Сегодня ему было наплевать. — Ничего такого, о чем бы пожалел. — Отвечай! Вокруг его шеи словно сжалось железное кольцо. Странный тип, не намного слабее, чем он сам, навалился сверху, но понадобился лишь легкий захват ногой за голень, и они, сцепившись в клубок, покатились по лестнице в пыль и грязь. Стив вовсе не хотел драться, но ангел будет искать его здесь, и не следует давать ему повод не исполнить обещанное. Час назад он был готов окончить свои дни в Ист-Ривер, но если у его жизни есть куда лучшее применение… Противник оказался хорош в драке, как Стив и предполагал, но так и не потянулся ни к пистолету, ни к валявшемуся под рукой ножу и, похоже, бил вполсилы и только по корпусу, позволяя парировать удары через раз. — Пожалуйста, Роджерс, — прошептал он, — я не смогу долго, иначе накроет. Просто скажи и всё, ладно? Они возились в пыли, как школьники на заднем дворе, но ни один не желал уступать. — Какое тебе дело? — Скажи! Диалог повторялся и повторялся, пока Стиву не стало казаться, что он смотрит какой-то невероятно глупый и совсем неправдоподобный сон. Он легко ушел от очередного удара, и левая рука соперника, медленно проплыв мимо его бедра, с треском проломила старые доски. — Хорошо, — решился Стив, ведь, в самом деле, какая разница, если скоро все закончится. — Сможешь продать эту историю газетчикам, хоть заработаешь на дешевый мотель и ужин. А лучше напиши книгу и выдай это за свои фантазии, так вернее. Потому что завтра в вашем мире у Капитана Америки будет другое имя и лицо. А я… слушай, в это сложно поверить… Но бродяга, вероятно, так не считал, потому что опять уселся на пол и, слегка склонив голову, отвел от щеки край капюшона. — В двух словах, мне выпал шанс… так все устроилось, что… и, в общем-то, никто ничего не потеряет… просто я… ну как бы я… выйдет так, что я никогда не рождался, да и всё. И тот человек… мой… тот, о котором я говорил, с которым целовался перед этим домом, не побывает в плену, не погибнет так страшно и проживет долгую счастливую жизнь. Звучу как сумасшедший, да? — Интересно, что бы сказал этот твой, если бы ты спросил, хочет ли он такой судьбы для себя? Ты даже имени его произнести не можешь, а готов распорядиться его жизнью. — Он бы сказал, что я придурок. Но если ты узнал меня, то слышал и о нем. Баки, Баки Барнс. Как только я осознал, что выжил, что ничего не изменить — не позволял себе вспоминать. Баки, Баки. Его зовут Джеймс Бьюкенен, но… Баки, Бак. — Ты чертов сумасшедший придурок, Стив. И вечно пытаешься что-то сделать с собой в мое отсутствие. — Не-а, — покачал головой Стив. — Я знаю этот прием, он не сработает. Не стану разговаривать с тобой, как с ним, не хочу притворяться. Никого другого на его месте быть не может. — Ладно, не буду спорить. Моя очередь рассказывать истории. Однажды я тоже влюбился, безумно и впервые в жизни. Ты же знаешь, как это случается — раз! — и навсегда. Примета была такая: если что-то загадать и бросить камень в окно этого дома, то желание непременно сбудется. Мы пришли сюда. Тогда еще не построили эти ужасные здания по соседству, и вокруг рос заброшенный сад. Тот, кого я любил, сказал, что ему не хватит камней, чтобы назвать все свои желания. Он всегда так многого хотел, больше, чем мог, а мог он почти всё. Не перебивай! И тогда я загадал одно-единственное. Попал камнем в самое верхнее окно с последним стеклом. И сбылось. Стив моргнул. Потер внезапно затуманившиеся глаза и завертел головой: — Странно… Не чувствую ничего особенного. И ангел так и не появился. Но, должно быть, все получилось, и я исчезаю из этого мира, раз начались такие реалистичные галлюцинации. Обидно, я все еще не могу увидеть твое лицо. Господи, если ты слышишь, прошу… в последний раз. Баки. Ты так и не сказал мне, что тогда загадал. Фигура в бесформенной одежде скользнула коленями по полу, придвигаясь ближе и оставляя в пыли длинный след, Стив сам протянул руку и сдернул низко надвинутый капюшон. — Ты изменился, — прошептал он, не в силах оторвать взгляд от любимого лица, которое старался забыть. — Еще бы, — губы Баки тронула знакомая до остановки сердца улыбка. — Не представляешь насколько. Стив прикоснулся к его щеке кончиками пальцев, не смея даже дышать, чтобы желанное видение не исчезло, не растворилось в рождественской ночи. Он гладил ладонью щетину на подбородке, вглядывался в глубину знакомых светло-серых глаз, зарывался носом в отросшие волосы, и они пахли влажной каменной крошкой, горелым деревом и дешевым мылом. — Надо же, какой робкий, — тихо фыркнул Баки в самое ухо. — А раньше ты любил целоваться. Стив нашел его губы, боясь и не веря в последнее в жизни чудо, и, почти коснувшись, прошептал: — Спасибо. Хотел бы я встретиться с тобой там… где бы это ни было… Но однажды уже не получилось, и теперь тоже. Ведь я не умер, просто исчез. И прильнул к Баки, так и стоя на коленях, словно в молитве, обвил руками, прижал сильно, чтобы заныли ребра, и нашел его губы своими в прощальном поцелуе — упоительно нежном, осторожном, тягучем и таком долгом, что легкие загорелись от недостатка воздуха, сознание помутилось, а душа, казалось, вылетела прочь из тела и теперь парила где-то под высоким потолком дома Грэнвилей. И, право, это было куда лучше, чем грязная холодная вода пролива. — Черта с два, Стиви, — выдохнул Баки. — Черта с два ты от меня отделаешься. И смёл все возражения Стива, прикусив его губу до боли, настоящей, реальной, давно позабытой. Настойчиво ворвался языком в рот, как бывало тогда, когда Баки не мог себя больше сдерживать, и запустил руку в его волосы. — Кхе-кхе, молодые люди, в мое время… — услышал Стив за спиной и немедленно отпрянул, оставив Баки с недоумевающим лицом. Стив кинулся к ангелу Кларенсу, схватил его ладонь и затряс, захлебываясь словами благодарности за невероятный рождественский подарок. — Ого, мелкий, ты и правда съехал кукушечкой, — присвистнул Баки. — А я-то думал, из нас двоих я — псих. Но разговаривать со стенкой… — Все верно, — важно кивнул Кларенс замершему с открытым ртом Стиву. — Живые и не должны нас видеть, за исключением тех случаев, когда мы сами являемся им. — Это невозможно, — уверенно сказал Стив. —Ты принес документы? Я готов подписать. — Эй, может, я и выгляжу как-то не так, но кто еще знает, что в наш последний вечер… Ангел нахмурился, и Баки застыл на полуслове. — Я не получил разрешение на процедуру обнуления жизни, — вздохнул он. — Вообще-то я и не ходил за ним. Знаешь, уже два часа как Рождество, все наши празднуют, а ангел второго ранга не имеет полномочий нарушать… — Ист-Ривер, — прошипел Стив. — Кажется, твой милый будет против. И теперь меня, наверное, понизят до третьего ранга. Эх, прощайте сто лет карьеры. Но когда мое начальство отоспится после праздников, уже ничего нельзя будет изменить. — Что ты сделал?! — О, сущие пустяки. Всего лишь пробрался в наш архив. Допуска у меня нет, так что пришлось повозиться, — в пальцах ангела мелькнула тонкая картонная папка. — Вот дело твоего Барнса. Как я и предполагал, так же, как и твое, зависло между отделами почти семьдесят лет назад. Бардак у нас, прости господи, еще хуже, чем… — Давай сюда! — О нет-нет-нет, вот этого точно никому не позволено видеть. Просто хотел, чтобы ты удостоверился, что оно у меня. А теперь я вернусь, положу его в секцию «живые» и буду ждать нагоняя. Судя по тому, что я прочел, еще один ангел-хранитель тебе без надобности. Он всегда у тебя был, — Кларенс кивнул на отмершего Баки и испарился, оставив едва заметное облачко. — Ты так и будешь пялиться на пустое место? Баки, господи, Баки, если верить ангелу — живой, не сон, не галлюцинация, не предсмертный бред; Баки из плоти и крови, с растрепанными волосами и колючей щетиной, раздавшийся в плечах и укутанный в сто слоев одежды. — Баки! — Привет, Стиви. — Но как это возможно?! — Стив смог заговорить только после того, как убедился, что на шее у Баки бьется пульс, он морщится, если ущипнуть за бедро, привычно фыркает, когда хватаешь губами мочку уха, и под левым рукавом у него прощупывается странная, неестественная для живой плоти твердость. — Как же это… как? — все шептал он, пока Баки не прервал его единственным словом: — Зола. Стив сполз на пол и уткнулся лицом в его бедро. — Ты ни в чем не виноват, — Баки гладил его по голове, как отчаявшегося ребенка. — Никто бы не выжил в том зимнем аду. А ты, придурок, полез в самое пекло, и даже прикрыть было некому. Зола показал мне заметку о твоей гибели, и мне… мне стало все равно. Они очень постарались, чтобы я забыл свое прошлое, не знал, какой год, как мое имя, что за люди вокруг. Умел только убивать, но такие сказки не для Рождества, давай побережем их до Хэллоуина. А потом я увидел новости на экране, прямо посреди Таймс-сквер, и у парня там был такой взгляд, как в лихорадке, когда бредишь и не понимаешь, где находишься. Они говорили «Капитан Америка», а я вспомнил «Стив» и этот взгляд. Я ушел от них через три дня. Не помнил ни черта, только «Стив» и какие-то смятые простыни, но почему-то пришел в этот дом. У меня все еще провалы в памяти и редко выпадает ночь, когда я сплю четыре часа подряд и просыпаюсь не в холодном поту, но я в порядке. — И я… я в совершенном, абсолютном порядке сейчас. Баки… Я не могу поверить… Поцелую поверить пришлось. На этот раз он был реальным, настоящим и жадным, возвращал с небес на землю, к давно забытым, вполне земным ощущениям. Слишком человеческим и чересчур далеким от святости, по словам Баки. — Получается, ты здесь и живешь? — Не «Риц», конечно, но я кое-как оборудовал второй этаж. Мало находится смельчаков, желающих нанести визит в особняк с привидениями, а те, кто сунулся, пусть пеняют на себя. Дом есть дом, даже и такой. Твоя квартирка, конечно, посимпатичней. И абажур у кровати показался знакомым. — Был у меня в гостях? — Эти современные окна открываются куском проволоки. Но кофеварка и душ у тебя что надо. Даже позавидовал. — Пойдем домой. Баки отчаянно замотал головой: — Нет. Все не настолько просто, но не будем портить праздник. Они так и сидели на втором этаже старого дома, где дуло из развалившихся каминных труб и окна были затянуты пленкой, а изнутри забиты настоящими деревянными досками и крепкими железными гвоздями, на матрасе с продавленными пружинами, который валялся прямо на полу, и Стив все не отваживался выпустить руку Баки из своей. — Ты ведь помнишь, что загадал тогда? — решился Стив, когда сквозь щель пробился тончайший лучик солнца, живой, настоящий, не раскрашенный яркими цветами ночных подсветок. — Ты строил такие планы, — усмехнулся Баки, — а я… всего лишь хотел быть рядом, где бы ты ни оказался и что бы ни делал. Это и пожелал. В удивительной, неестественной для города, страны и века, полной, плотной тишине вдруг раздался легкий звон, и Баки встрепенулся, вскочил, замерев с рукояткой ножа в ладони, а после опустился на матрас и рассмеялся: — Я вспомнил: Бекка. Мою сестру звали Бекка, и она пела «Колокольчик зазвонил — ангел крылья получил». — Надеюсь, что так, — и прежде чем вновь притянуть Баки к себе, Стив вскинул руку и помахал облезшему потолку. Сверху, прямо ему на нос, приземлился небольшой кусок влажной штукатурки, словно перо или снежинка. — Интересно, какому банку задолжали Грэнвили? — мечтательно улыбнулся он. — Не пора ли использовать мою репутацию в личных целях? После выходных постараюсь узнать, в какую сумму мне все это обойдется. — Третий этаж можно приспособить под мастерскую и спортзал, — сказал Баки. — Ты все еще рисуешь? — И трехдюймовые шурупы в дверных ручках. — Непременно. Хуже, чем новые ручки, дряни не придумаешь и специально. Со стороны соседнего дома орала вовсе не рождественская музыка, вдали гудела сирена полицейской машины, а где-то под потолком копошились летучие мыши, и разве у Стива была причина ненавидеть этот город?