The Junior Deputy

      Столовая имела захламленный вид. На полу повсюду стояли полные картонные коробки, внутри которых поблескивали крышками консервные банки. Большие бутыли с чистой водой выстроились в стройный ряд за спинкой дивана, мешки с мукой, макаронами, рисом и другими зерновыми лежали в проходах, словно разбросанные подушки, через которые приходилось перешагивать. Обеденный стол был завален различными записками, пакетами с сахаром, солью и содой, а также сведениями о том, как нужно обслуживать бункер, чтобы поддерживать комфорт и безопасность его жильцов.       Окинув данный беспорядок задумчивым взглядом, Элис решила сперва проверить сохранность своих маленьких соседей. Чтобы пробраться к аквариуму и его обитателям, ей пришлось отодвинуть некоторые коробки в сторону ногой.       К счастью, все рыбки были живы, и даже никто никого не пытался съесть. Лестер заглянула на полку под аквариумом и поняла, что Сид нашел корм и заботился о питомцах Датча, как заботился и о ней. И пусть данное сравнение помощнице далеко не льстило, но она была рада тому, что они с Джозефом не единственные заложники этого места.       Пробравшись к столу, Элис взглянула на заметки, которые сделал Отец, а также на журнал, развернутый на середине. И удивилась тому, как серьезно сектант подошел к статусу бункерного выживальщика. До этого момента полицейская почему-то думала, что, пока она сидела, прикованная к кровати, он часы напролет проводил в молитвах и прислушивался к этому своему Голосу. Но она ошибалась, и Джозеф стремился изучить устройство их общего убежища по журналу, записи в котором были сделаны еще рукой Датча и, судя по пожелтевшим страницам, довольно давно.       Сам лидер Врат Эдема вел учетную запись припасов, расписывая количество просроченной еды, той, что нужно съесть в ближайшие месяцы, и той, что может полежать еще два-три года, прежде чем начнет пропадать. Элис знала, что Датч и все жители округа, во дворах которых еще со времен Холодной войны сохранились небольшие семейные бункеры, периодически обновляли запасы, но никогда не проводили ревизию среди того, что уже было, поэтому затею Сида она одобряла и даже была склонна продолжить опись, когда угроза в лице сектанта будет устранена. Если, конечно, они все-таки не заключат перемирие, в чем Лестер уж очень сомневалась.       Требовательное урчание в животе и сухость в горле заставили девушку отвлечься от изучения описи и развернули ее к увешанному магнитиками холодильнику. В конце концов, у них с Джозефом впереди еще несколько лет совместной жизни под этими бетонными сводами – спешить им некуда, а значит помощница еще успеет перебрать запасы кладовых вдоль и поперек. А холодильник всего один – и далеко не самый вместительный, так что разного рода вкусностей и газированных напитков у них в разы меньше и, вдобавок, портятся они быстрее. Так что логичнее было бы употребить в пищу сперва их, а потом переходить на сухой паек.       Открыв дверцу холодильника, Элис поежилась от легкого морозца, дыхнувшего на нее, и всмотрелась в содержимое полок. Поскольку она жила здесь какое-то время, имелись здесь и продукты, купленные ею: питьевые йогурты, плавленый сыр, парочка сладких энергетиков и баночка холодного капучино. Но больше здесь все равно было именно любимых Датчем охотничьих колбас, пара десятков крупных куриных яиц, задвинутый ближе к задней стенке ящик пива, пара пакетов молока на полке с внутренней стороны дверцы, небольшое количество свежих овощей в нижнем выдвижном ящике, а также разные виды мяса, превратившиеся в морозильнике в промерзшие куски льда. Что ж, по крайней мере, старик следил за своим рационом лучше, чем она.       В основном Элис питалась во время поездок между регионами, набегая вместе со своими спутниками на придорожные магазины и забегаловки. В охваченном сектой округе таких было немного, поэтому что-то Лестер брала с собой прозапас и оставляла в машине, так что за одним столом помощница с Датчем сидели нечасто.       Хмыкнув, девушка вспомнила один неприятный случай, когда Хёрк затарился фастфудом, но по дороге на них напал конвой эдемцев, и они отложили трапезу на потом. Этого «потом» так и не последовало, так как, отбившись и проехав немного дальше, они заметили очередной аванпост, присвоенный Вратами Эдема, и решили немного размяться. О пакетах с гамбургерами и картошкой с острым соусом, которые Хёрк обычно оставлял в сеточке сзади за передним сидением, они оба благополучно забыли и бросили транспорт неподалеку от захваченного сектантами объекта. Закрытая и припаркованная под солнцем, машина превратилась в медного быка Фаларида. Вонь внутри стояла просто убийственная, и от нее еще довольно долго не получалось избавиться. С тех пор Лестер немного мутило от запаха фастфуда, так что она приучила себя и своих товарищей из Сопротивления питаться по два раза в день, – утром и вечером, – чтобы подобные конфузы более не повторялись. Однако сейчас, воспроизведя все эти события в памяти, помощница поймала себя на мысли, что, окажись прямо перед ней бумажная коробка с жирным и сочным бургером, из которого вываливаются ломтики пережаренного бекона и капает горячий сыр, она бы с жадностью накинулась на него, наплевав на то, насколько данная еда вредна для здоровья. И всему виной устроенная Джозефом голодовка.       Поборов свое желание накинуться на все и сразу, Элис взяла пару баночек с йогуртом, закрыла холодильник, налила себе чистой воды из уже открытой бутылки и присела за стол. И в этот же момент на их мини-кухне, смежной с гостиной, появился Джозеф.       Надо же, он всегда появлялся тогда, когда она начинала чувствовать себя хотя бы чуточку счастливее. Должно быть, он – ее проклятье.       Пройдя по уже освобожденному от различных препятствий пути, Джозеф присел напротив, переложив от нее к себе журнал и ручку, и с задумчивым видом склонился над написанным.       ― Если будем питаться раз в день и иногда пропускать приемы вовсе, то нам вполне хватит запасов мистера Рузвельта на семь лет, ― с важным лицом сообщил ей Сид, но глаз на нее не поднял. ― Среди консервов из кладовой возле бойлерной, к сожалению, много порченного, а в некоторых мешках с крупой завелась моль, ― кивком головы он указал на те мешки, что были в комнате. Что ж, теперь было понятно, зачем он вынес их сюда: хотел избавиться.       Элис открутила у баночки крышку и приложилась губами к горлышку, сделав большой глоток фруктового йогурта. А после спросила:       ― Почему именно семь? Мне казалось, после ядерной бомбардировки в зонах поражения опасно еще на протяжении почти сорока лет.       ― Об этом мне поведал Голос, ― как само собой разумеющееся сказал Джозеф, и Лестер чуть не подавилась, делая очередной глоток. ― В течение этого времени мир умрет и родится заново, и мы выйдем в свет Его, создадим райскую обитель под Его любящим взором, и достойные более не узнают греха.       ― Перед интересным выбором ты, однако, меня ставишь, ― заметила помощница, ковыряя пальцами этикетку. ― Умереть здесь от голода или там, снаружи, от лучевой болезни. И то, и другое – очень мучительно.       Джозеф поджал губы, из-за чего они потерялись под его отросшими за несколько дней усами, и поднял на нее серьезный взгляд, полнящийся холодными оттенками печали и презрения.       ― Дитя, я понимаю, что с тобой происходит. Ты все еще пытаешься отрицать случившееся, прячешься за маской небрежного равнодушия, но этим делаешь хуже только себе.       Его последние слова она очень старалась пропустить мимо ушей, но не получилось.       Почему-то из-за сказанного им внутри у нее все сжалось, и мышцы по всему телу напряглись так, будто мужчина собирался напасть. Плечи Лестер нервно дернулись, а сама она пыталась сосредоточиться на чем угодно, но только не на мыслях о Конце Света. Пусть Коллапс останется только страшным словом, мнимой угрозой сошедшего с ума проповедника. Помощнице нужна была вера.... Вера в то, что не она – та разрушительная сила, что посеяла семена смерти, взошедшие под дождем из бомб. Вера в то, что все, кого она знала и защищала, еще живы и здоровы.       Сжав баночку с йогуртом в руках и опустив ее себе на колени, полицейская уперла в Сида не слишком довольный им взгляд. Она изучала его, отвлекаясь от посторонних и небезопасных мыслей. И отчего-то Джозеф показался ей не самым чистоплотным человеком. Переплюнуть его мог разве что Хёрк, от резкого и едкого запаха пота которого порой падали даже сектанты, стоило ему поднять руки. Джозеф был хорошо сложен и довольно подтянут для своих лет. И если бы не редкая проседь, разбавляющая темную бороду брызгами серебра, она бы не дала ему больше тридцати шести лет. Волосы, по блеску которых становилось очевидным, что Отец не мыл голову уже как минимум пару дней, были расчесаны и собраны на затылке в пучок. На руках и плечах, а также на шее, если приглядеться, были заметны следы копоти, как будто он недостаточно старательно оттирался мочалкой, когда последний раз принимал душ. Но больше всего ее поражали его шрамы и вырезанные на коже грехи. Это было чертовски больно, – теперь, имея подобный у себя, Лестер могла судить, – но по лидеру Врат Эдема нельзя было сказать, что данные телесные повреждения были нанесены ему насильно. На самом деле, девушка даже не удивилась бы, узнай она, что он вырезал их на себе лично. А вот татуировки ему делал определенно младший брат – работы Джона имели свой религиозно-мрачный стиль. Так что корона на груди Джозефа ощущалась как что-то среднее между излишней библейской символичностью и чувством собственного превосходства, а вверх по бокам протянулись строчки из притч, имеющих для Сида особую ценность. О значении остальных рисунков, определенно подразумевающих библейский подтекст, помощница могла только догадываться. Еще она знала, что несколько шрамов и тату в форме креста украшают жестокой, грубой красотой его спину. И ей было интересно, есть ли рисунки у него на ногах. Ну, мало ли, вдруг у него бабочка выбита выше лодыжки? А может и вовсе – пузатый и щекастый ангелочек на ляжке?       ― Что такое, дитя? Стараешься увести свои мысли в другое русло, нежели думать о власти Гордости над твоей душой и о том, к чему она тебя привела? ― Он подловил ее, да так быстро, что Лестер не успела обдумать, портит ли его эта родинка телесного цвета, что так неудачно расположилась чуть в стороне от губ на правой части лица, или нет. Его высокий лоб ей точно не нравился, а вот в размышлениях о родинке помощница так и не успела прийти к какому-то выводу.       ― Думаю о том, что это ты и твоя семейка все подстроили, а иначе сложно объяснить падение сразу трех боеголовок на округ, ― огрызнулась она, встретившись с ним глазами.       Лестер пыталась его понять, заглянуть в его душу, чтобы изучить мужчину и выяснить, как стоит себя с ним вести. И далеко не сразу до нее дошло, что все то время, которое она провела в округе Хоуп, начиная с момента, когда она вместе с окружным шерифом и федеральным маршалом впервые перешла порог его церкви, он таким же образом изучал ее саму. Джозеф Сид оказался на удивление прозорливым, раз сразу увидел в юной помощнице угрозу для Врат Эдема. А может, эту мысль в голову ему вложил сам Бог? Может, он ждал ее? Предвидел, что она станет катализатором пророчества? Элис не могла сказать наверняка... Но из всего семейства именно Отец был единственным, кто действительно вызывал у нее страх. Панику на уровне животных инстинктов, когда один его взгляд, обращенный в ее сторону, настолько щекотал девушке нервы, что под ложечкой начинало неприятно посасывать, по телу пробегали холодные волны мурашек, а в груди замирало сердце.       Джозеф не был похож ни на импульсивного Джона, ни на вдумчивого и расчетливого Джейкоба, хотя Элис совершенно не сомневалась в том, что и эти качества ему присущи. Он являл собой непостижимую загадку, его невозможно было прочитать. И, наверное, именно этим и отличаются истинно сумасшедшие? Они непредсказуемы, и ты никогда наверняка не знаешь, что творится в опаленной безумием голове. Но с другой стороны, он вел себя настолько адекватно и собранно, что данный диагноз можно было подвергнуть сомнению. Лестер даже казалось, что на его фоне безумной выглядит именно она, а не он. Как же с ним было сложно... А ведь не прошло еще и недели!       ― Ты ошибаешься, если думаешь, что моя Семья осуществила Коллапс, ― без всяких эмоций ответил на обвинение он. ― Мы до последнего пытались оттянуть Судный день, но знали, что он неизбежен. Мы готовились: заполняли бункеры, спасали неверующих, прощали врагов. Были готовы спасти и тебя, но ты воспротивилась нашей доброте и вместе со своим жалким Сопротивлением все погубила.       И пусть тон его был размеренным и спокойным, сокрытый в глазах гнев брызгал по радужке морозным сиянием. Он смотрел на нее, но в то же время сквозь физическую оболочку, будто был в состоянии раздвинуть мыслью плоть и пробраться к самой сути, к ее душе. И это пристальное внимание пришпиливало полицейскую к стулу, словно иголка, проткнувшая тонкое тельце бабочки. Она чувствовала себя преступницей, запертой в следственном изоляторе под присмотром безжалостного прокурора, который обвинял ее в масштабном теракте. А ей только и хотелось, что закричать: «Я не виновата, меня подставили!» и закрыть лицо руками, чтобы только не видеть и не чувствовать на себе его пронизывающий и потрошащий взгляд.       Плечи Элис снова содрогнулись и на руках выступила гусиная кожа. Она поставила йогурт на стол и неосознанно обняла себя в защитном жесте. Джозеф заметил это, хотя девушка в ту же секунду поняла ошибку и опустила руки обратно на колени.       ― Ты вновь обвиняешь меня, ― обиженно процедила Лестер, хотя ее собственный голос звучал тихо и хрипло, отчего она начала проигрывать на фоне Пророка. Ей это не нравилось.       Он открыл рот, чтобы возразить ей. Наверняка хотел сказать, что помощница обманывается, а он лишь хочет снять с ее глаз розовые очки и показать суровую реальность, но Элис резко подняла руку, давая Сиду понять, что она еще не закончила. Теперь пришла ее очередь перетягивать одеяло контроля на себя, и она позволила Гневу говорить за нее.       ― Ты говорил довольно много, пока я была на привязи, словно дикое животное. Теперь моя очередь разминать голос, ― сказала помощница, пресекая желание и готовность мужчины вновь обернуть любые слова и рассуждения полицейской против нее самой. ― Ты пытаешься внушить мне, что виной всему я. Но я лишь положила конец тому, что начал ты и твоя семейка.       Джозеф не стал возражать. Губы его затронула едва заметная довольная ухмылка, противоречащая по-прежнему обжигающе холодным глазам. Откинувшись на спинку стула, он застыл в позе ожидания. Он позволял ей выговориться, и о проявленном снисхождении явственно кричала надменность его положения.       Элис почувствовала как разъярилась, наблюдая его расслабленный вид, и уже по привычке сквозь горловину футболки пощупала шрам под ключицами, оставленный Джоном Сидом. По мнению Джозефа, гордость была ее главным грехом, но и его младший брат тоже был прав, так как именно гнев всегда сжигал Элис изнутри вечно сияющим белым пламенем. Ведомая гордостью, она упрямилась словам Сидов, не подчинялась, не поддавалась убеждениям, но именно из-за гнева она убивала сектантов без оглядки на совесть и какую-либо мораль. В ее глазах они были злом, которое необходимо уничтожить. И она уничтожила – вот только никакого счастливого конца за этим не последовало.       ― Ты говоришь, что это я стала причиной Коллапса, но не я нажала гребаную красную кнопку, не я объявила войну. Это всего лишь роковое совпадение.― Элис шумно выдохнула носом, чувствуя, как от злости у нее сводит челюсть. Каждое новое слово она будто выплевывала ему в лицо. ― Ты следил за новостями, был в курсе обстановки на политической арене, но изолировал своих людей от внешнего мира, пресекая любую возможность узнать о надвигающемся бедствии, пока ты не подведешь свой жалкий спектакль к финалу. Ты всегда говорил им то, что они хотели слышать, давал им поддержку, в которой они нуждались. С самого начала мне казалось, что ты искусный манипулятор, жаждущий власти и обожания. Ничтожный человечек, отыгрывающийся за горькое прошлое...       Улыбка Джозефа растаяла столь быстро, что если бы Элис изначально не заметила ее присутствие на его лице, то данное изменение ушло бы от ее внимания вовсе.       ― Твои Вестники творили ужасные вещи, а ты знал об этом, но ничего не предпринимал. Думаешь, тому же Джону было достаточно одних твоих голосовых сообщений, оставленных на автоответчике? Вера живьем замуровывала наскучивших ей ангелов в пещерах, обрекая их на голодную и мучительную смерть; Джейкоб тренировал своих охотников на живых людях, а тех, кого считал слабыми, отдавал на съедение волкам. По всему округу были рассыпаны чудовищные экспозиции из людских тел: повешенных, распятых, вспоротых, заколотых крестами... Лес гудел от истошных криков тех, кого вы нарекали грешниками и подвергали пыткам. Местные жители пропадали, а внизу по течению реки Хенбейн находили раздутые тела утопленников, не переживших Крещение. Многих вы травили Блажью, лишая их выбора... В чем здесь добро? В том, что вы насильно закрывали их в бункерах, спасая от Коллапса, который мог и не наступить? А если бы войны не случилось и твоя паства утратила в тебя веру, ты бы убил их всех, не желая признавать собственную неправоту?       ― Но я был прав, ― перебив ее, в свою защиту с нажимом сказал Джозеф Сид. Сказал так, будто только это и имело значение и иного исхода быть не могло. ― Бог предупредил меня, подготовил к грядущему...       ― Поэтому ты был так рад, когда притащил меня в бункер? Я помню твой монолог, и в тот день ты звучал как человек, который все же ощущал некоторые сомнения в своей правоте.       ― Не сомневаются только дураки, ― пояснил Джозеф, и поднял блаженный взгляд к потолку, перейдя на полушепот. ― Все те страдания были пережиты не зря. Достойные пройдут через Врата, и ты будешь в их числе. Мы сделаем это вместе, как Отец и его произведение, его Дитя.       Когда Джозеф говорил это, лицо его стало удивительно одухотворенным, глаза заискрились, а голос преисполнился ласки, будто мужчину переполняло опьяняющее вдохновение. Лестер, видя эту одержимость идеей исправить ее, не смогла подавить тяжелый вздох. А потом он снова опустил глаза на свою соседку по убежищу, и та раздраженно скрипнула зубами.       Не нравилось ей, как он на нее посмотрел. Как будто хотел влезть под корку... Это может значить все и ничего одновременно.       ― Зачем ты так упрямо тянешь меня за собой? ― спросила Элис, чувствуя, как гнев отступает, превращаясь в легкое недоумение от происходящего. Отступает, потому что не последовало никакой ответной реакции, которая могла бы подпитывать его и дальше. Помощница действительно не понимала, как человек, так глубоко ненавидящий ее, не бросил своего врага умирать в горящей машине.       ― У Бога на тебя еще есть план, дитя. Твой путь еще не окончен.       Элис пренебрежительно фыркнула. Ей была невыносима сама мысль о том, что какое-то создание, какая-то сверхъестественная Сила, наблюдает за ними прямо сейчас. Это пробуждало в ней чрезмерную паранойю, ведь Лестер всегда была девушкой довольно скрытной и ей не нравилось чувствовать стыдливость за то, что какой-то условный дядя на не менее условных Небесах знает о ней совершенно все. И еще меньше ей прельщало то, что этот же дядя вещает тому единственному, кого она до чертиков боится.       ― Твой Бог... ― Элис еле удержалась от ругательства. Глаз она не отвела, но нервно пожевала нижнюю губу, пока подбирала более правильные слова и успокаивалась. ― Голос, который ты слышишь, велел тебе убить новорожденного ребенка. Твою плоть и кровь, твою семью. Ты уверен, что с тобой говорит именно Бог? Может, на ушко тебе шепчет сам Дьявол?       Она не знала, задели ли Джозефа ее слова за живое, но очень надеялась, что да. Он заслужил сомнения и должен был чувствовать вину хотя бы за собственноручно убитую дочь. Но... Отец был спокоен, будто бы подобного рода обвинения его уже давно не трогали. Ему не было совестно за случившееся.       ― Бог не принуждал меня, ― бархатистым голосом возразил он. ― Он лишь дал мне выбор, и я его сделал. Я пожертвовал одной жизнью, чтобы спасти сотни.       ― Но нас тут только двое, Джозеф. Ты никого не спас.       На сей раз Элис, похоже, попала в цель. Отец немного помедлил перед ответом, на скулах его задвигались желваки.       ― Я спас тебя. И ты теперь мое дитя.       И прозвучало это так, будто он пытался убедить в этом не только ее, но и себя. Что-то в нем изменилось в этот момент. Элис не могла понять, посуровело его лицо или ей только кажется, но она точно заметила, как на пару-тройку делений по шкале поднялась ее собственная тревога.       А еще ему определенно не нравился оборот, который приняла их беседа. Это чувствовалось по возросшему в помещении напряжению – воздух поплотнел, точно перед грозой, и Лестер совсем не удивилась, если бы между ними замерцали искры.       ― Не жди от меня благодарности за это. Я не просила меня спасать.       ― Ты была не в том состоянии, чтобы отказывать, а Бог учит всегда помогать нуждающимся, когда есть такая возможность.       Элис хотела возразить, но не нашла, что сказать и, точно рыбка, открыла и закрыла рот. Теперь из-за него она чувствовала себя неблагодарной сукой, но помощница не могла просто так взять и забыть все то, что происходило между ними незадолго до того, как его чертово пророчество сбылось. Джозеф Сид был злодеем – она видела это, судила по поступкам – не по сладким речам, а потому ни секунды не сомневалась в своих решениях и не уступала в борьбе за округ. Так почему губителем человечества Бог заклеймил ее – младшую помощницу окружного шерифа, приступившую к своей службе за пару месяцев до того, как ситуация обострилась и к ним в участок заявился федеральный маршал в сопровождении юриста из федерального отдела инспекции, а не человека напротив, который призывал убивать неверных и собственными руками выдавил глаза одному из журналистов, проводивших тайную съемку?       ― Я хочу вернуться к вопросу о том, почему я здесь, ― настырно заявила Элис, приняв скучающий вид. Показаться ему усталой было по-прежнему приемлемее, чем признать его правоту хоть в чем-либо.       Больше всего на свете ей хотелось встать и уйти от него настолько далеко, насколько это вообще было возможно. Но снаружи мир был отравлен радиацией и охвачен огнем, а в бункере было недостаточно места, чтобы спрятаться и не пересекаться с ним вовсе.       Помощница была в западне и не видела ненасильственного выхода из своего положения. И осознание того, что ей придется в буквальном смысле воевать с ним за каждый сантиметр личного пространства, ее удручало.       ― Ты мое испытание, Элис. ― У девушки короткие волоски сзади на шее встали по стойке «смирно», когда он вновь назвал ее по имени. ― А я – твой единственный шанс на искупление. Бог видит тебя, видит что-то в тебе, что может принести пользу. Для него ты все еще не потеряна, а значит, и для меня тоже.       ― А если я не хочу принимать твою помощь? ― слегка склонив голову набок, спросила она.       Помощница уже начала взаправду уставать от этого разговора, а само ее существование – именно существование, не жизнь, – стало походить на затянувшийся ночной кошмар. Все происходящее выглядело настолько нереальным, что Лестер казалось, будто еще чуть-чуть – и она проснется у себя, в своем тесном трейлере, и обнаружит на коленях почти разрядившийся ноутбук с поставленным на паузу документальным фильмом про самые опасные секты конца двадцатого века.       ― Гордость очей и надменность сердца, отличающие нечестивых, – грех. Усмири этот грех, дитя, и я помогу тебе пройти по пути искупления.       Лестер не позволила себе отвести взгляд от его глаз, – он бы признал это за проявление слабости, – хотя очень хотела это сделать. Спорить с Джозефом было бесполезно. Он был непробиваем, не слышал помощницу, но хотел, чтобы она услышала его. И Элис рассердилась бы на него вновь, если бы забыла о своих планах на вечер. А она не забыла.       Чтобы ночью Сид спал крепко и не приходил проверять ее, его надо было задобрить. Притупить внимание, расслабить. И в то же время резкая смена настроения и позиции могли бы вызвать у Отца лишние подозрения к искренности помощницы. Действовать нужно было аккуратно.       ― Я уже насытилась бессмысленными беседами о моей гордости, ― устало выдохнула Лестер. ― Скажи конкретно, чего ты хочешь от меня?       Джозеф медленно выпрямился, и полицейская на секунду представила, как он по-змеиному высовывает кончик языка, чтобы попробовать воздух на вкус. Этого не произошло, но Элис совсем не удивилась тому, что лидер Врат Эдема ассоциируется у нее именно со змеями. Он был таким же холодным, спокойным, скользким и ядовитым. К тому же было в этом сравнении что-то библейское.... Некая злая ирония, от которой Лестер хотелось нервно смеяться в голос и пить успокоительное стопками.       Да, теперь она понимала, почему не может воспринимать все происходящее как реальность. Потому что это все больше походило на сказку... Разве все эти чудеса могут быть реальны, когда существование Бога никак научно не доказано? И, если уж на то пошло, то со всеми своими пророчествами Джозеф Сид больше напоминал ей какого-нибудь мутанта из «Людей-Х» – его дар казался ей фикцией, самообманом, но какого-то черта все сказанное им сбывалось. Это просто не умещалось в голове, отторгалось как что-то абсурдное и невозможное.       ― Я хочу выслушать тебя, дитя, ― в его голосе шелковой лентой, ласкающей слух, скользило облегчение, а глаза засияли небесной синевой зимней Ирландии. И пусть в речи Джозефа не было ни капли акцента, Элис могла поставить кругленькую сумму на то, что корни он имеет именно ирландские. Может, он потомок переселенцев... Хотя кто в Америке не является потомком переселенцев? Только индейцы и те, кто переехал в штаты многими годами позже. Сама Лестер была американкой лишь на половину: мать ее встретила отца во время туристической поездки в Лондон. Между ними завязались бурные, но быстротечные отношения, результатом которых стала она сама, а также короткий брак длиной в два года, от которого теперь осталась лишь фамилия и немногочисленные детские воспоминания.       ― Как и Джон хочешь услышать мою исповедь? ― после недолгого молчания спросила Элис. Упоминанием брата она хотела его уколоть. Просто чтобы вызвать куда более привычную для нее эмоцию, с которой помощница привыкла работать, ежедневно имея дела с преступниками. Но сидящий напротив нее Пророк, видимо, был не из гневливых. Ну точно змея, которую даже палкой не расшевелить.       ― Верно, ― не стал возражать Джозеф Сид. ― Чтобы помочь тебе очиститься, я должен понять, что за демоны терзают твою душу и когда грех впервые затронул тебя.       Помощница замешкалась. Она была почти наверняка уверена, что Джон Сид собрал на нее целое досье, когда она стала для Врат Эдема костью, вставшей поперек горла. Джозеф Сид скорее всего уже и так знал о ней все, что только хотел, но почему-то все равно стремился залезть ей в голову. Отец был словно навязчивый психолог, которого ты о помощи не просишь, но он все равно тянет тебя в свой кабинет и силком усаживает в кресло напротив, искренне веря в то, что ты действительно должен излить душу и обмусолить с ним все жизненные проблемы. Это сильно смущало, вынуждало Лестер обдумывать свои слова, ступать осторожно, потому что если она солжет, он, скорее всего, сразу это поймет, и ни к чему хорошему умышленная оговорка или утаивание фактов явно не приведут.       Джозеф давал ей время собраться с мыслями и усмирить гордыню, мешающую открыться врагу, что по какому-то недоразумению теперь был ее единственной компанией. И в какой-то момент, когда ожидание слишком затянулось, помощницу так и подмывало встать и уйти – даже есть перехотелось, так как Сид со своей идеей искупления перебил ей весь аппетит. Но она не ушла. Однако не потому, что хотела ему выплакаться, – вовсе нет, – а из-за того, что ей нужно было чем-то его занять в угоду своим планам на ближайшую ночь. Ей было необходимо оружие, и желание поскорее его добыть перерастало в какую-то нездоровую манию.       Бывшая помощница шерифа не знала с чего начать и что сказать. Она могла бы уверить Джозефа, что ей по-настоящему жаль его братьев, сестру и паству, но это было бы ложью, а лгать на исповедях вроде как не положено. Элис по-прежнему считала, что все сделала правильно и не понимала, почему свершенная ею справедливость обернулась самой настоящей катастрофой. И это гложило ее: что-то в груди сворачивалось в тугой узел и тянуло вниз, давя на сердце. Возможно, острое чувство вины, которое она изо всех сил старалась не замечать, потому что чувствовала, что сломается, если хотя бы попытается все осмыслить. Легче было его не признавать – так хоть можно было сохранить рассудок.       Видимо, заметив замешательство помощницы, Джозеф Сид первым начал свою исповедь, чем невероятно ее удивил. Он рассказал ей о своем детстве, о родителях, об избиениях за чтение комиксов, о дешевой замороженной пицце на ужин и виски для отца. О том, как впервые услышал Голос, содрогаясь от ударов ремня. О лишениях, череде приемных семей, разлуке с братьями, долгих поисках, многочисленных работах, нищете, потерях и внезапном прозрении после очередного избиения. О радости воссоединения с семьей, масштабных планах на будущее и о своей быстро растущей пастве. О том, как они выбрали округ Хоуп, как место, где можно воздвигнуть Новый Эдем, о женщинах, что были для культистов живым воплощением истинной Веры, о периоде подготовки, строительстве бункеров и о бесконечном доверии и преданности своих последователей, которых Отец оценивал очень высоко. Он всем сердцем желал их спасти, а Элис за считанный месяц разрушила все то, что он с братьями строил годами. И о глубоком разочаровании: ведь помощница не прислушалась к нему, когда он пытался открыть Божий замысел и ей.       Слушать его было довольно интересно. Иногда в его монологе проскальзывали идеи, которые были близки и ей, но все же изначально благих помыслов Отца было мало, чтобы стереть все негативное впечатление от того, как он их реализовал.       ― Благими намерениями выстлана дорога в Ад, ― напомнила Лестер ему, чувствуя как непроизвольно и ритмично притопывает ногой. Ну вот, только неврастении не хватало! Однако теперь помощница хотя бы отдавала себе отчет, что ее нервная система не считает данную обстановку комфортной и находится в состоянии стресса.       Она снова хотела уйти, но под его присмотром почувствовала себя загнанным в угол зверьком.       ― В моем случае Ад пришел ко мне сам, ― пожав плечами, парировал он.       Уколол, очко в его пользу.       ― Мне кажется, ты хотел что-то от меня услышать, ― примирительно напомнила Лестер, переставая бодаться с ним за каждую фразу. Она остановила трясущуюся ногу и расслабила напряженные плечи, подобно собеседнику откинувшись на стул и приняв расслабленный вид. И пусть полицейская по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке, но ей более не хотелось показывать перед ним свою неустойчивость и признавать за собой эмоциональную разбитость. В конце концов, она не прогнулась под его старшим братом, Джейкобом, почему же тогда он должен стать исключением? Он просто еще один мужчина – такой же смертный, как и два предыдущих. А им помощница никогда не уступала чисто из принципа, зародившегося еще в годы, когда она училась в полицейской академии, где ее частенько недооценивали из-за принадлежности к женскому полу.       Пока помощница думала, прошло от силы секунд пять-десять. Секунд, проведенных в безмолвном ожидании. Джозеф, наверное, понимал, насколько для нее это сложно, а потому не торопил. В конце концов, у них было на разговоры целых семь лет.       Шмыгнув носом, Элис попыталась вызвать в памяти самые сомнительные моменты своего прошлого. Пустилась в подробный самоанализ своих юношеских деяний и ошибок, которые те за собой повлекли. И первое попавшееся воспоминание было для нее... весьма неожиданным выбором, который сознание подсунуло ей так резко, что у девушки на секунду перехватило дыхание. И когда Лестер заговорила, ей отчего-то показалось, что демоны, о которых говорил Отец, вполне реальны и тоже с нетерпением ждут, когда помощница их обнаружит.       А может, они просто хотели поскорее вырваться наружу из клетки ее плоти?