The Junior Deputy

      Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как прогремели ядерные взрывы. Вечность с тех пор, как она оказалась заперта в одном бункере с тем, кого считала жестоким психопатом, ставящим себя выше людских законов. Вечность среди холода, голода и страха перед тем, что происходит снаружи, с внешним миром, который, как ей казалось, будет неизменным всю ее жизнь.       Она ошибалась... Во многом. И тяжелее всего для бывшей помощницы шерифа было это признать. Поверить в то, что тот, на кого она хотела надеть наручники, тот, кого она считала бессердечным манипулятором и преступником, на самом деле прав. Даже если начало Третьей Мировой оказалось всего лишь удачным совпадением с его арестом – он прав. Лидер культа, Пророк-самозванец, который все это время отыгрывал злодея, оказался побежденным героем, а она... Она причислила себя к «хорошим парням», помогла организовать и сплотить Сопротивление, но в результате собственными руками погубила тех, кого можно было спасти.       Эх, жизнь, ироничная ты сука.       Элис Лестер выросла в семье военных, где ее научили никогда не отступать, не поджимать хвост, не давать слабину. Наверное, это ослиное упрямство и сыграло с ней плохую шутку. Она всегда с вызовом смотрела своим врагам в глаза, и даже когда ей грозила смертельная опасность – Лестер не делала ни шага назад. Плохих мальчиков, таких как Джон Сид, это нервировало и злило, делая каждое их дальнейшее действие весьма предсказуемым, просчитываемым. Ведь плохим мальчикам всегда нужно, чтобы жертва их боялась, дергалась, лепетала перед ними в мольбах о снисхождении и нерешительно отворачивалась. Элис не была настолько слабой, хотя порой излишняя дерзость требовала платы в виде сильных ушибов, сломанных костей и задетой гордости. И лишь жизнью девушка никогда не расплачивалась – всегда продолжала бороться, находила выходы из, казалось бы, совершенно безвыходных ситуаций. Лестер кормила Костлявую жизнями других, и та в благодарность отплатила помощнице тем, что не пришла по ее душу, когда грянул Коллапс.       «Живи и радуйся, дорогая! Ты откупилась», ― представляла ее издевательский смешок полицейская, пристегнутая к прутьям изножья старой кушетки. Раненая, уставшая, покрытая копотью и скорбящая по друзьям. Она ожидала явления смерти в течение трех дней, но та не приходила – и лишь Джозеф Сид смотрел на нее своими голубыми, словно штормящее море, глазами, и лицо его было настолько непроницаемо, что девушка не могла понять, о чем он думает. Она хотела, чтобы он насмехался над ней, чтобы бил и калечил – все что угодно лучше незнания его мыслей! Людская злоба никогда не пугала ее так, как неопределенность и вечное напряжение, когда не знаешь: есть ли еще шанс убежать или момент упущен и остается лишь отбиваться, а то и вовсе смириться. Она чувствовала себя мягкотелым кроликом, крепко стиснутым в кольцах мышц черной змеи. И было лишь вопросом времени, когда эта тварь решит поглотить ее.       Отец унижал ее самим фактом своего триумфа. И в полные ужаса ночи, когда Элис казалось, что на нее давят стены и потолок вот-вот обрушится ей на голову из-за гремящих на поверхности взрывов, он дарил ей свою компанию, считая это утешением, вот только присутствие Пророка лишь сгущало темные краски ее кошмаров.       Первые три дня Лестер была слишком слаба, чтобы бежать. Мучилась от сотрясения, из-за которого даже соображать нормально не могла и походила на живой овощ, который только и мог, что слушать безумные речи Отца и изредка ронять слезы по тем, кого не стало. Поэтому попытка освободиться от эдемского гнета пришлась на четвертый день. У нее была пара отмычек, о которых она неожиданно вспомнила, когда мужчина ненадолго ушел, чтобы принести ей воды. Они были в кармане джинсов, так что Элис, поборов легкий приступ тошноты, встала на колени, немного повернула туловище и без труда пальцами вытянула инструменты наружу. Она хотела освободиться, найти оружие и застрелить сучьего выродка за то, что он убил Датча, который, судя по всему, впустил Сида в бункер только по той причине, что он был с ней на руках. Возможно, мистер Рузвельт думал, что раз Судный день все же наступил, то теперь они заодно, но у Джозефа всегда были свои взгляды на происходящее. Он подло ударил в спину, напал исподтишка, когда хозяин бункера потерял бдительность.       Что ж, Элис собиралась отплатить Отцу той же монетой.       Однако Джозефу сопутствовало какое-то нереальное везение, и он вернулся в комнату раньше, чем она успела сбросить наручники, – а может, это помощница слишком долго возилась? Увидев его в дверях, Элис на секунду замерла, испепеляя Отца взглядом. Еще чуть-чуть и замок бы открылся, а она бы бросилась на него, но мужчина в пару широких шагов приблизился к ней и выдернул отмычки из рук, проверив целостность браслетов.       ― Ты еще не готова, ― мягко произнес он, будто говорил это несмышленому ребенку, который взялся за слишком взрослые книжки. А она только и могла, что брыкаться и цедить проклятья в ответ.       Сама Элис чувствовала себя более чем готовой. Она была голодна, кожа зудела от грязи да и проситься у него в туалет каждый раз, когда приспичит, девушке было слишком стыдно. Наверное, это приносило ему какое-то особое удовольствие – видеть ее в столь жалком состоянии. Возможно, этот гад таким образом мстил ей за убийство семьи. У Лестер было много догадок.       Проверив еще раз карманы джинсов, Джозеф попытался напоить помощницу, но девушка, огорченная неудачей, отводила голову в сторону каждый раз, когда он подносил горлышко бутылки к ее губам. И пусть во рту у нее пересохло, а язык еле ворочался и был шершавым, как наждачка, она продолжала упрямиться.       Тогда Сид грубо схватил ее за подбородок, зафиксировав голову в одном положении и попытался насильно влить в свою вынужденную спутницу воду, но та с брызгами выплюнула все обратно, прямо ему в лицо, и самодовольно ухмыльнулась, хотя в душе ей было мерзко не только от сложившейся ситуации, но и от самой себя.       ― Ты, по-видимому, просто еще не осознала всего того, что произошло, дитя. Но я терпелив. Я подожду.       И он, вытирая лицо тыльной стороной ладони, снова оставил ее наедине с телом Датча, накрытым дырявой простыней. С холодным, неподвижным и твердым куском постепенно гниющего мяса, которое когда-то было живым человеком. Обычно Лестер старалась на него не смотреть, но она не могла не обращать внимания на то, что уже чувствует гнилостный запашок смерти. Она пыталась намекнуть Джозефу, чтобы он сделал что-нибудь, но мужчина считал это неотъемлемым элементом ее наказания, а также добавил, что убийство Датча тоже лежит на ее совести.       Элис передернуло, когда она вспомнила этот разговор, но она быстро взяла себя в руки и решила более не терять времени зря. Он мог отнять у нее пистолеты, нож, отмычки, но чтобы отнять у женщины невидимки – это надо как следует постараться и сперва эти невидимки найти. Те, что держали отрастающую челку прилегающей к затылку, он уже снял, и по бокам лица Элис свисала парочка слегка вьющихся прядей. Остальные он не нашел потому что не знал, где искать.       Прислушавшись к тому, что происходит в коридоре, Лестер предположила, что он вернулся в столовую, а потому пришла к исполнению плана «Б». Снова встав на колени, она обошла изножье кровати, затем поднялась на полусогнутые. Согнувшись пополам и до боли выгнув руки, под бряцанье браслетов полезла себе под футболку. Нащупав нижнюю часть своего бесшовного лифчика, Элис переместила пальцы к середине между грудями. Заколки были снизу нанизаны на ткань пояска и никогда ей не мешали. К тому же это было очень практично – особенно для человека ее сферы деятельности. И именно сейчас эти заколки могли спасти жизнь ей и сгубить ее Джозефу.       Вынув одну невидимку, Элис присела на край кушетки и нагнулась к наручникам. Зажав один конец заколки между пальцами, а другой в зубах, она ее немного распрямила, а образовавшуюся тонкую шпильку с лицом знатока вставила в замок и начала осторожно проворачивать.       ― Тебе стоить умерить беспокойные руки, дитя.       Элис на долю секунды замерла, надеясь, что ей послышалось. Закусила до боли губу, зажмурила глаза и до побеления костяшек пальцев сжала кулаки. Помощнице совсем не нравилось то, что ее организм еще не до конца отошел от всех побоев, полученных в Судный день. И внимательность, на которую она обычно полагалась в той же степени, что и на оружие, притупилась настолько, что она не услышала ни его шагов, ни дыхания и не почувствовала на себе взгляда. Непростительная беспечность.       Медленно повернувшись к Джозефу, Элис недовольно поморщилась, увидев, как он стоит, прислонившись плечом к дверному косяку, и задумчиво перебирает свои четки в руках. Видимо, он находился там достаточно долго, потому что, подойдя к ней, Сид протянул девушке раскрытую ладонь, и взгляд его ясно говорил помощнице о том, что лично он ей под футболку не полезет.       ― Не отдам, ― отрезала она, сердито глядя ему в глаза снизу вверх.       Лестер злилась на него. И на себя, но больше все-таки на него. За то, что не оставил умирать, не оборвал жизнь полицейской и заставил ее смотреть на последствия совершенного выбора. По крайней мере, он старательно пытался внушить девушке, что все зависело именно от нее, во что она верила довольно слабо.       Это ведь было простое стечение обстоятельств... Совпадение, да? Если она перестанет верить в это, то сойдет с ума.       ― Элис, не вынуждай меня причинять тебе боль.       Его тон был чем-то средним между шепчущим и рычащим, но куда большее впечатление на помощницу произвело то, что он назвал ее по имени. Никто из его Вестников так не делал: все относились с издевательским пренебрежением, а Джон и вовсе особо подчеркивал ее невысокое положение каждый раз, когда выходил на связь. И были в этом обращении и угроза, и просьба. И волосы на затылке Лестер поднялись, словно наэлектризованные. Джозеф Сид говорил всерьез. Он был способен причинить ей боль, и она это знала.       ― Отпусти меня, ― упрямо потребовала она, тут же пожалев о том, что не прикусила язык. Быть заложницей в бункере – еще куда ни шло, но быть закрытой в четырех стенах в одной из самых маленьких комнат этого бункера – это уже чересчур жестоко. Нервы сдавали каждый раз, когда помощница видела его, но она изо всех сил старалась держаться по-коповски непоколебимо, будто за пределами бункера было все как обычно, и хозяйкой положения была именно помощница, а не лидер Врат Эдема.       ― Отпущу, когда ты будешь готова, ― не унимался тот, все еще держа перед ее лицом вытянутую ладонь.       ― Готова к чему? ― спросила Элис.       ― К перерождению, дитя.       ― Я тебе не чертов Феникс. И я не твое «дитя».       Элис, по-прежнему не отнимая от него пристального взгляда, начала наугад двигать своей самодельной отмычкой в замке, прекрасно осознавая то, насколько ее непослушание действует ему на нервы.       ― Ты не Феникс, ― согласился Джозеф, и на лице его промелькнула садистская ухмылка, а глаза в очередной раз опалили помощницу холодом, ― ты – грешница. Демон, по стопам которого следуют огонь и разрушение. Ты явилась моей Семье вестником Смерти. Но я готов простить тебя, готов принять тебя и любить. Ты не позволяешь.       ― Да и ты не ангел, ― пожав плечами, ответила Лестер. Сид снова присваивал ей образ монстра, как будто она была источником всего зла на Земле. И в голове любое его высказывание относительно ее роли в произошедшем вызывало тяжелый диссонанс, потому что сама она, наоборот, считала его персонажем излишне далеким от образа благородного Божьего Пророка. ― И мне не нужно твое прощение за то, что я делала свою работу и сделала ее хорошо.       Он не возразил и не ушел, а его рука все еще требовательно была протянута к ней. Элис цокнула языком и закатила глаза, после чего вновь согнулась пополам, немного вывернула руки и залезла себе под одежду.       ― Знаешь, ты бы справился с этим быстрее, но я не настаиваю, ― глянув на него исподлобья, сказала она, тут же упрекнув себя за то, что все еще разговаривает с ним. До того, как они оказались в бункере, подобного словесного поноса у нее не наблюдалось и даже наоборот – встречаясь с Отцом лицом к лицу, она старалась хранить молчание, так как считала его психом и боялась вывести из себя неправильным словом. К тому же если бы вытаскивал заколки он, то она лишилась бы их всех, а так помощница оставила пару штучек для следующей попытки побега.       Да, она не убежала бы из бункера, так как своими глазами видела, как изменился мир с падением бомб, и не хотела умереть от радиационного облучения. Но она могла бы переменить баланс сил в свою пользу, стать хозяйкой положения и снизить угрозу своему здоровью – как моральному, так и физическому, – со стороны сектанта.       ― Это все? ― будто почувствовав подвох, спросил он.       ― Клянусь, ― солгала Элис, изображая самый искренний взгляд, который только могла.       Джозеф ей не поверил – это было видно по его глазам и раздосадованному тяжелому вздоху, но более настаивать он не стал и все изъятое положил на низенький пенал, прямо возле выключенного радио.       Элис внимательно следила за ним и заметила, как мужчина задержал взгляд на трупе Датча, прежде чем выйти из комнаты. Он все-таки хотел заставить ее наблюдать процесс разложения от начала и до конца. Хотел сломать ее этим, но слишком недооценил. Элис знала, что сможет выстоять это испытание, если не будет думать об останках мистера Рузвельта как о мистере Рузвельте. Пусть это и дальше будет всего лишь кусок мяса. Без имени, без какой-либо эмоциональной привязки к нему.       Подобным образом она также ограждалась от мыслей о том, что могло произойти и скорее всего произошло с ее друзьями. С Мэри-Мэй, с пастором Джеромом, с Аделаидой, Шарки и Джесс, с нежно любимыми ею Бумером, Персиком и Чизбургером. Мысли о судьбе супружеской пары Раев и их рожденной буквально накануне катастрофы дочери были особенно невыносимы. Назвав ее крестной матерью новорожденной девочки, они включили Лестер в свою семью, и помощница вновь стала частью того, чего уже давно была лишена. И она была настолько рада вновь обретенному, что даже подумывала остаться в округе, купить себе трейлер и поселиться по соседству с ними, когда все закончится и секта прекратит свое существование. Но все ее глупые, по-детски наивные мечты обернулись прахом, поэтому Элис просто старалась не вспоминать Раев от слова «совсем», отсекая от себя все эмоции, которые при накале могли бы бросить ее Сиду под ноги.       Устало вздохнув, Элис задрала ноги на кровать, легла набок и положила голову на брусья изножья, пусть даже это было твердо и неприятно. Оставшиеся невидимки она решила приберечь и не пускать их в ход сразу, ведь Джозеф наверняка был где-то рядом, ожидая возможности поймать лгунью за руку.       И так в ожидании удачного момента прошла еще пара дней, которые Элис провела за созерцанием и изучением трещин на потолке и стенах, а также во сне, потому что когда становилось особенно скучно, она вырубалась, словно кто-то щелкал выключателем. Трупное зловоние становилось все сильнее, и с ним уже даже система вентиляции не справлялась. Лестер задыхалась и непрерывно кашляла, а вонь эта уже просочилась даже в ее и без того не слишком радужные сны.       Однажды, резко проснувшись из-за судороги, острой болью пронзившей икру затекшей ноги, помощница заметила, что дышится ей на удивление легко, хотя определенный запашок в комнате еще присутствовал. Оглянувшись на то место, где лежало тело Датча, девушка оного не обнаружила и мысленно поблагодарила Бога за то, что тот наконец вселил в голову своего Пророка мысль о том, что от трупов принято избавляться.       Настроение у Элис сразу же улучшилось и она даже с удовольствием поела, когда Джозеф принес ей поднос с порошковым супом из пакетика быстрого приготовления. Он редко кормил ее, а если и давал еду, то ровно столько, чтобы она не умерла с голоду. Однако Лестер слегка огорчала мысль о том, что когда будничные запасы Датча иссякнут, ей придется питаться сухим пайком, тушенкой и другими консервами, которые она всегда по запаху и вкусу сравнивала с кошачьим кормом. Даже в Аду наверняка кормили лучше, а если нет, то, похоже, она уже умерла и просто не знала этого.       При мыслях о специальных заготовках Датча ее передернуло, и Джозеф, кормивший ее с ложечки, словно беспомощного ребенка или калеку, вопросительно изогнул бровь.       ― Больно, ― в очередной раз солгала она ему, подбородком кивнув на свои руки в наручниках. На запястьях виднелись красные полосы и воспаленные кровоточащие ранки на тех местах, где браслеты содрали кожу. Наручники доставляли неудобство сами по себе, но когда носишь их днями напролет, они больше походят на орудие пыток.       Джозеф отставил глубокую тарелку с супом на пол, спустился с кровати и присел на корточки у изножья. Оценивающим взглядом он осмотрел ее травмы, а после, руками опираясь о ее колени, повернулся к помощнице. Личное пространство вновь было нарушено его вмешательством, и это выбивало девушку из колеи похлеще любого Апокалипсиса. Потому что от последствий Судного дня еще можно спрятаться, а когда на тебя впритык смотрит полуголый мужчина и ты не можешь от него уйти – это уже жутко.       Да, Джозеф был жутким, пусть и обладал определенной нордической красотой. Но Люцифер тоже считался самым красивым ангелом, пока его не изгнали с Небес. Соблазняться привлекательной мордашкой – дело неблагодарное, а потому Элис старалась не думать о Сиде в этом смысле, но каждый раз терпела фиаско. Возможно, он и сам не знал, как может влиять на женщин. А может, это просто Лестер слишком долго была лишена столь пристального мужского внимания и изнывала от одиночества, так как все тактильные ощущения между ней и мужчинами она сразу воспринимала как нечто интимное. Мысль о том, что человек рядом с ней может быть потенциальным партнером, искрой вспыхивала в закромах сознания, но вспыхивала так ярко, что ее невозможно было игнорировать. По крайней мере, так часто бывало с теми, кто подходил под ее придирчивые вкусы. Пратт, к его сожалению, был в глубоком пролете.       ― Скажи мне, дитя, какой урок ты вынесла из этого наказания? ― серьезно спросил Джозеф, и Элис почувствовала у себя под ключицами, на чертовом «Гневе», его теплое дыхание, на которое ее тело отозвалось слабой дрожью. Сид, если и заметил это, то не подал виду, а вот девушка устыдилась и сильно пожалела о том, что на лице ее совсем не было косметики, которая могла бы скрыть вспыхнувшие румянцем щеки.       Помощница не знала, что ответить. Она четко уяснила то, что он жестокий садист и отпетый мерзавец, но что-то ей подсказывало, что Отец хочет услышать вовсе не это. Он действительно ожидал от нее какого-то вывода, а Элис итогов не подводила.       Зато злость, закипая, уже начинала бурлить под кожей и требовать выхода. Так даже с животными всегда бывает: если держать волка на привязи, морить голодом и мучить, то не стоит ожидать, что он будет ласково махать хвостом, когда ты его отпустишь. Скорее, он просто выгрызет тебе глотку.       ― Думаешь, мое мнение продается за мнимую свободу? Да катись ты к черту! ― процедила она, нагнувшись к его лицу.       Их разделяла всего пара сантиметров, и Лестер поймала себя на мысли, что хочет укусить его за нос, чтобы более даже не думал нарушать ее личные границы. Подумать-то об этом она подумала, но делать не стала – все равно ничем хорошим для нее это не кончилось бы.       ― Глубоко смири душу твою, ― так, будто это все объясняло, произнес Джозеф, и Элис презрительно фыркнула, не узнав его слов, но сразу поняв, что они из какого-то священного текста. Уж очень он любил выделять цитаты голосом.       ― В смирении мне покоя нет, ― отчеканила она, с досадой признав про себя, что это правда. Ей была противна сама мысль о том, чтобы уступить ему, даже если на кону стояло ее собственное благополучие. Что-то внутри, какой-то стержень, вынуждающий горделиво вздергивать нос и подставляться под удар, когда разумнее было бы притихнуть и спрятаться в раковине.       Ответ помощницы Отца раздосадовал. Он поднялся так резко, что они чуть не стукнулись лбами, и без лишних слов покинул ее. Элис ожидала чего угодно: что Джозеф вернется с Библией в руках, усядется напротив и начнет утомлять ее чтением вслух; того, что он притащит разлагающегося Датча обратно и бросит к ее ногам. Но он не пришел. Оставленная в этой маленькой комнатке, Лестер чувствовала себя замурованной. Обычно клаустрофобия ее никогда не мучила, но слишком многое в ее жизни радикально изменилось за последние дни. Сам чертов мир изменился.       На следующий день все визиты Отца к ней носили исключительно деловой характер. Он выводил ее из комнаты и выгуливал до душевых и туалета, словно какую-то собачку, а когда помощница заканчивала свои дела, возвращал обратно в место заключения.       Лестер много думала о том, чтобы неожиданно напасть на Джозефа, когда тот будет вести ее по коридору. Пихнуть его плечом, с силой ударить ногой в пах, а когда согнется пополам – коленом в нос... Но мужчина не зря держал ее в ослабшем состоянии. Он с самого начала предвидел попытки сопротивления и провернул все так, чтобы полицейская не могла рассчитывать ни на свое оружие, ни на свои силы или выучку – Сид специально держал ее на грани голодной смерти, чтобы при попытке убить его Элис не вышла победительницей.       Поступила бы сама помощница на его месте иначе? Вряд ли. Она даже поймала себя на мысли, что, возможно, была бы еще жестче по отношению к нему. Разумеется, она бы не оставляла его наедине с гниющим трупом, но вполне могла из вредности позволить себе забывать проведывать его на протяжении двух-трех дней. И Элис совсем не стыдилась своей сучности, ведь в локальной войне, развернувшейся между Вратами Эдема и Сопротивлением, потери понесли обе стороны, и ей тоже было по кому скорбеть и за кого мстить.       Лежа на кровати в ожидании пока Отец принесет воду, помощница много думала о том, был ли шанс у Джозефа спасти еще кого-нибудь из машины. Когда Лестер пришла в себя и осмотрела салон, она подумала, что ее коллеги мертвы. Но что если это было не так? Да, шерифа выбросило на капот через лобовое стекло и в его состоянии сомневаться не приходилось, но Джоуи и Стейси… Что если они все еще были живы, но просто без сознания, как тогда, в вертолете? Могло ли получиться так, что они остались долго и мучительно умирать от радиоактивного облучения?       Да и само выживание Джозефа вызывало у Элис множество вопросов. Ведь он сидел посередине, был не пристегнут, и во время аварии перед ним не было сидения, способного затормозить полет тела, так что сектант должен был разделить участь шерифа. Но не разделил.       Что это за запредельная везучесть такая? Что за талант выживать? Или Бог действительно заботится о сохранности своего Пророка?       Элис мотнула головой, не желая об этом думать. Потому что ей казалось, что у нее вспухнет и лопнет черепная коробка, если она снова начнет рассуждать на тему существования Бога, Рая и Ада.       Округ Хоуп с приездом Сидов настолько пропитался всей этой религиозной тематикой, что по мере борьбы с ними Лестер все больше и больше подавалась в атеизм. Она просто не понимала, как Бог мог допустить, чтобы вся эта жестокость творилась под Его всевидящим взором, от Его имени, и почему Он позволил Джозефу Сиду оказаться правым, несмотря на все его злодеяния. Это было неправильно, не укладывалось в голове, словно пазл из чужой мозаики, которому просто не было места в общей картине ее понимания мира. А еще это беспощадно рушило ее веру в силу добра, в справедливость, да и во все хорошее в принципе.       Помощница скрипнула зубами и скрючилась на кровати, стараясь игнорировать боль в натертых наручниками запястьях. Ей требовалось движение, ходьба и нагрузка, но из-за своего унизительного положения она могла только спать или думать – и оба эти состояния отличались друг от друга лишь тем, пребывала она в сознании или нет. Снова и снова пытаясь защититься от болезненных воспоминаний о своих друзьях и коллегах, Элис отходила от реальности и все глубже погружалась в себя.       Наверное, поэтому Отцу вновь удалось застать ее врасплох. Она вздрогнула, напряглась всем телом и инстинктивно сжалась в клубок, готовая принимать удары, когда он вошел в комнату. Но Джозеф лишь сел на край кушетки и успокаивающе погладил ее по волосам.       На секунду у Лестер создалось впечатление, что ему не все равно. Но всего на секунду. Этого было просто мало, чтобы Элис растаяла, а потому она быстро опомнилась от мимолетного наваждения.       Помощница убрала голову из-под его ладони, давая мужчине понять, что проявленное им внимание ее не подкупило. Джозеф шумно и резко выдохнул носом и, положив обе руки себе на колени, с задумчивым видом стал перебирать четки пальцами.       ― Гордость мешает тебе смириться и послушать меня, ― тихо проговорил он, посмотрев на нее серьезным взглядом. По нему было видно, что он уже устал изводить ее. Понимал, что это не работает и хотел попробовать что-нибудь еще. ― Так мы ни к чему не придем.       ― Ты забыл про воду, ― пропустив его слова мимо ушей, раздосадованно произнесла Элис, не заметив у него заветной бутылки.       У нее пересохло во рту настолько, что она едва могла говорить, а при виде Пророка все мысли помощницы обратились к живительной влаге – настолько он уже начал ассоциироваться у нее с утолением потребностей в еде и воде. Лестер действительно ощущала себя собакой, но не спешила жаловаться на это, так как боялась лишиться заветного глотка, которого так требовал ее организм.       И эта животная зависимость от него полицейскую непомерно злила, напоминая ей о Джейкобе Сиде и его методах тренировки и привития преданности.       ― Ты возьмешь ее сама, ― сказал Джозеф голосом мягким, словно зефир, и, достав из кармана ключ, отстегнул ее.       Наручники с металлическим звоном упали на пол, а Элис резко села, не веря этому чуду. От быстрой смены положения у нее зашумело в ушах и пред глазами запульсировали черные мошки, но помощница не обратила на это никакого внимания, разминая затекшие конечности.       Она не могла поверить своему счастью и вопросительно уставилась на Джозефа.       ― Что все это значит? Что ты задумал? ― недоверчиво спросила она.       ― Ты можешь идти, дитя, ― указав рукой в сторону выхода из комнаты, заверил ее Сид.        Элис сперва хотела заявить, что ей не нужны его подачки, но потом поняла, что это глупо, и нерешительно спустила ноги на пол. Затем она встала и потянулась, похрустев суставами.       Помощница провела в сидячем положении так много времени, что ей хотелось прыгать, скакать, делать колесо и бегать по бункеру, пока мышцы не заноют от усталости. И она действительно собиралась этим заняться, но сначала ей нужно было восстановить свои силы.       Оглянувшись на Отца в ожидании каких-либо возражений, Элис была приятно удивлена тем, что тот одобрительно кивнул ей, и выбежала из помещения.       Это было таким неимоверным счастьем – покинуть ту злосчастную комнату, за несколько дней намозолившую глаза настолько, что бункер за ее пределами казался помощнице целым миром! Элис даже не заметила собственного смеха и слез радости, от которых защипало глаза.       Помощница уже почти выбежала из кладовой, застыв на пороге и полуобернувшись на дверь оружейной, о которой неожиданно вспомнила, восстанавливая в памяти расположение комнат убежища. Что-то холодное затронуло ее сознание в этот момент, какая-то жестокая решимость, которая имела мало общего с простым защитным инстинктом. И чувство это было таким же засасывающим, как и черная дыра, и обычно возникало у нее только когда нужно было лишить кого-то жизни. Это была острая необходимость обеспечить себя пистолетом, вновь испытать чувство вооруженности, когда знаешь, что в любую секунду можешь устранить возникшую угрозу одной пулей. А ей действительно было, от кого защищаться, ведь то, что Джозеф ее отпустил, еще не значило, что они стали друзьями и теперь между ними все будет хорошо. Не-е-ет, Отец подметил, что она так ничему и не научилась и что он просто решил сменить стратегию. Ничего еще не кончено, и вся его снисходительность и робкая ласка – игривая ложь.       Она опасливо оглянулась, ожидая увидеть Сида у себя за спиной. Но его там не было, а потому пресечь промелькнувшую в ее голове идею он не мог.       Осторожно прокравшись к двери, Элис привстала на носочки и заглянула в небольшое прямоугольное оконце. Оружейная была погружена во мрак, но тусклый свет, пробиравшийся внутрь через окошко, выхватывал из плотной тьмы очертания ящиков с боеприпасами и контуры разномастного огнестрела, висящего на оружейной стойке.       У Лестер от воодушевления заискрились глаза, и она подергала дверь за ручку, хотя догадывалась, что та будет закрыта. Так и оказалось, но факт того, что ключи находятся у Джозефа, ее не очень-то огорчил. У нее по-прежнему были при себе две последние невидимки и она могла воспользоваться ими в любой момент. Желательно, когда Отец будет спать и не сможет ей помешать.       Кусочек за кусочком помощница вернет себя прежнюю, себя сильную и ловкую, и тогда уже она будет навязывать Джозефу свою правду. И будет рада, если он действительно хотя бы призадумается. А если нет... Если нет, то она его убьет, потому что иначе вряд ли сможет ужиться с тем, чьих идей и взглядов не разделяет, а образа мышления не понимает вовсе. Он был по-прежнему опасен, пусть и не имел за своей спиной былой поддержки в виде братьев, сестры и паствы. А Лестер не привыкла жить с опасностью под одной крышей.       Загоревшись идеей фикс о дерзком налете на оружейную, Элис Лестер отправилась в столовую.