Новый закон

      Глупо было надеяться, что Душенька вот так просто возьмёт и сойдёт с тропы войны, закопает свой томагавк праведной ненависти. Но он почему-то всё равно испытывал необъяснимую надежду. Как оказалось, очень недолго. Целых четыре дня. Четыре дня — никто не говорил ему, что сегодня несколько девиц явились на свой этаж на Двадцать Минут позже отбоя! Что кто-то ходит в синих засосах от поцелуев или имеет наглость носить на лице выражение «блудливой мартовской кошки!».       Душенька просто взяла паузу. Перегруппировала свои войска, подтянула свежие силы и, вновь подняв знамя праведников, осадила «цитадель разврата» в лице Чёрного Ральфа.       Но тут сошлись волна и камень. Издёрганный непрекращающейся тиранией и подозрением во сводничестве и чуть ли не в соучастии в творящихся, по мнению Душеньки, сексуальных оргиях, Ральф перешел в наступление. На одном из заседаний в учительской, не вытерпев очередного штурма, Р Первый послал в затейливое приключение: разукрашенную косметикой Душеньку, поддакивающего Акулу и весь осточертевший Дом. Демарш воспитателя вызвал бурные продолжительные овации и улюлюканье среди коллег-мужчин. Воспиталки же обратились в соляные столбы, посрамив собой Содом и Гоморру.       В приподнятом настроении Ральф шел к себе в кабинет, собираясь провести вечер в благостном одиночестве. Уже в своей прихожей он снял галстук, зашвырнул его на верхнюю полку, расстегнул наполовину рубашку, когда увидел это. На столе стояла она. На двух, победно торчащих кверху, флагштоках-стебельках были нанизаны белые цветки с разбрызганными, как венозная кровь, бордовыми пятнами. Орхидея.       В общем коридоре перед дверью воспитателя сегодня дежурил Микроб. Щупленький ушастый лог старательно вырисовывал что-то маркером на стене, высунув от усердия язык. Увлечённый актом созидания, он даже не заметил, что объект, порученный его наблюдению, стоит в дверях и недовольно рассматривает творческий процесс.       — Стервятника ко мне, — громыхнул Чёрный Ральф над головой художника. — Быстро.       Юный «Пикассо» выронил маркер и, слегка дезориентированный, помчался по коридору, стуча подкованными сапогами.       На стене колыхала пышными формами русалка. С особым тщанием автор прорисовал налитые груди морской девы, снабдив их дополнительной надписью со стрелочкой — «сиськи». Лицо сирены представляло собой невнятный овал с точками-глазами и косой чёрточкой вместо рта. Хвост соблазнительницы только-только начал покрываться чешуёй, когда мастера прервал грозный окрик. Ральф подобрал маркер и, немного подумав, дорисовал чешуйки, как мог очеловечил лицо ундины. Сбоку пририсовал баркас с бравыми моряками. Пояснительная надпись стала названием судна. Ребята дружно тянули сетью дебелую, беспомощную русалку.       Когда Стервятник дохромал до двери с мыльной буквой, воспитатель уже заканчивал глубокое море, волны и скалы.       — Вызывали? — вожак третьей остановился за спиной.       Ральф кивнул и добавил финальный штрих в виде пены морской.       — Пошли — почирикаем.       — Минутку, — Птица взял маркер, пририсовал парочку альбатросов и направился в кабинет.       — Это что? — Ральф стоял, опираясь о стол.       — Орхидея — произошедшая от бога и отгоняющая злых духов, — Стервятник подошел к столу и, чуть касаясь кончиками длинных ногтей, «поздоровался» с каждым цветком.       — Чудненько, — согласился Р Первый, — а что она здесь делает?       — Подарок, — сохраняя невозмутимое выражение лица, отвечала Большая Птица.       — Мне? — уточнил Ральф.       — Вам, — подтвердил Стервятник. — И вот — тоже вам.       С ловкостью иллюзиониста он достал небольшую коробочку и положил рядом с цветком.       — Шоколад ручной работы с орехами. Может, чаем угостите? — вожак третьей пытался удержать вежливо-нейтральное выражение лица, хотя ему хотелось улыбаться, как дурачку на ярмарке.       Ральф смотрел в упор. Молча давил взглядом, и Стервятник решил пояснить:       — Вы же сами сказали: цветы и конфеты. Ну вот, — парень тоже опёрся о стол. Ни близко, ни далеко.       «Вы же мои золотые сукины дети, — усмехнулся про себя Ральф, — что же вы думаете, за два выпуска до вас ко мне никто шары не подкатывал? Никто и никогда цветов не дарил? Ошибаетесь. Кто только не докучал мне своим вниманием, когда я только пришел сюда работать. Молодой, с интригующей внешностью и загадкой чёрной руки.       Каких только цветов я не получал. От поникшей мать-и-мачехи, вырванной с корнем, до высокомерных роз и склизких кувшинок. Особенно летом в Доме у моря или на базе в горах.       Кого только я не вытаскивал из своей постели: и парней, и девчонок, по одному и парами. Ошалевших от обилия солнца молодых учительниц и не только. Ну держись, Стервятник. Поиграем».       Подтянув к себе парня за косицу и глядя в расширенные от удивления глаза, Чёрный Ральф нежно сказал:       — Не соблюдено ещё одно условие для того, чтобы я согласился попить с тобой чаю, — он улыбнулся Птице, стоя с ним нос к носу. — В качестве первого свидания.       Сердце в панике стучало так, что Стервятнику казалось, что оно сейчас проломит рёбра в попытке сбежать из ставшей тесной грудной клетки. Слишком близко подтащила его рука в чёрной перчатке. Слишком близко. Он не был готов. И его ладонь неосознанно уперлась в плечо Р Первому, чтобы сохранить дистанцию.       — К-какое ещё условие? — слегка заикаясь, спросил Стервятник.       — Серенаду надо спеть, — с хищной улыбкой сообщил Ральф, — под окном и при луне.       — Хорошо, — кивнул парень, насколько позволяла хватка воспитателя. — Как скажете.       — И учти, — Ральф отпустил волосы парня, и теперь их связывала только рука Птицы, которая так и осталась на предплечье воспитателя, — «сердце красавицы» мне уже пели.       Наконец, взяв себя в руки и сделав шаг назад, старательно смотря на своего мучителя и при этом тщательно избегая взгляда глаза в глаза, вожак третьей привычно повёл горбатым носом.       — Я могу идти?       — Название орхидеи произошло от древнегреческого «орхис». Перевод знаешь? — Ральф взял горшок с цветком и пробежался пальцами по нежным стебелькам.       — Знаю, — слегка порозовел щеками Стервятник.       — Свободен.       Птица неожиданно резво покинул невыносимый кабинет, практически не пользуясь тростью.       Ральф поставил цветок, снял рубашку и перчатку с покалеченной руки. Сколько пальцев у Чёрного Ральфа? Хорошая загадка для новичков. Да и для старичков тоже. Трехпалый Ральф? Не совсем так. Пальцев у него не три, но и не четыре. Неприятное зрелище, впрочем, как и воспоминание.       Орхидея источала свежесть и дух разврата одновременно. Потрогав нежные прохладные лепестки своей выпущенной на волю (пока никто не видит) изуродованной рукой, Ральф в очередной раз испытал удивление. Удивление от того, что эта рука может чувствовать. Иногда она казалась ему мертвой, неживой, навечно похороненной в саркофаге чёрной кожи.       Он не любил цветы. Ни пафосные розы, ни душные лилии, и к скромной красоте полевых цветов он тоже был равнодушен, как и к мещанским гераням, которые стояли на крыльце Дома.       И теперь здесь она — орхидея. Белая с красным. Смирение и страсть. Почтение и желание. Невинность и мужество.       Было ли это единоличным решением Стервятника или проверкой на прочность от всего подконтрольного сообщества — Чёрного Ральфа не волновало. Были в его практике вещи и посложней. А это так, детский лепет.       Он был уверен, что это была первая и последняя попытка Стервятника рискнуть. Надо отдать ему должное — весьма смело и неожиданно. В то, что вожак Птиц решится на дальнейшие действия, он не верил. Песни петь на глазах у всего Дома точно не станет. Ральф за это готов был зуб отдать.       Можно расслабиться.