Новый закон

      Всеобщий обыск ожидаемо не дал никакого результата: ни взрывчатки, ни наркотиков, ни оружия. Акуле пришлось удовлетвориться конфискацией электроплиток и тех бритв, которые изъяли при личном досмотре крыс в столовой.       Завтра всех заберут родители и опекуны. Если бы кто-то спросил Ральфа, что он чувствует, что все закончилось, что больше не надо будет встречать новый день привычной просьбой к высшим силам о том, чтобы ночь и день прошли без происшествий, он бы ответил, что ему необъяснимо грустно. Грустно оттого, что больше никогда эти стены не услышат ни смеха, ни слёз, скрипа колясок и топота множества ног, на стенах никто и никогда не оставит послания для посвящённых, некому будет целоваться тайком на лестнице, а летом играть в волейбол через дырявую сетку, натянутую поперёк двора.       Вместе с этим Домом умрёт ветхая база в горах, где они сутками напролёт резались в карты, если циклон пригонял дожди, подставляя всевозможную тару под звонкую капель протекающей крыши.       Запустеет старый санаторий на море, где все — и воспитатели, и дети — пережили столько незабываемых приключений: общелагерная внезапная диарея, и он с Лосем и Щепкой с горшками и пилюлями; ручная чистка картошки на все сто с лишним человек, потому что автоматическая картофелечистка на кухне сломалась; дежурства по столовой, когда у поваров случился недельный запой по случаю чьего-то дня рождения, и шедевры «высокой кухни» в исполнении осатаневших воспитателей. Щепка кормил народ пригоревшими оладьями, Лось умел сварить борщ и рагу, кулинарным потолком Ральфа были макароны по-флотски и омлет.       Отлов мелюзги, которая ночью, в грозу ушла в поход, и проверка постелей старших на половую принадлежность спящих под одним одеялом. Не говоря уже о посменных отлучках на свидания. Даже Лось уходил проветриться на южный променад, и тогда в ночной дозор в помощь к Щепке заступал Р Первый.       Он не любил возиться с малышней. Со старшими было проще им — в случае недопонимания можно было и в ухо зарядить. Нет, он не мордовал их с утра до ночи. В целом, отношения со своими группами у него были нормальные: играли в нарды, на желание в карты, и случалось Ральфу выполнять хитрые придумки своих воспитанников в случае проигрыша, и спеть под гитару могли хором, а иногда и сигаретку стреляли у своего воспитателя, если были совсем вилы и взять неоткуда.       Просто бывало Черепу сносило крышу и он решал, что его вожаческое право распространяется и на Ральфа. Лось рукоприкладство не одобрял, но и ничего другого предложить был не в состоянии с вершин своего опыта коррекционной педагогики.       Вот только задать этот вопрос было некому. Эр Первый. В его случае цифра как закреплённое за ним право приоритетного одиночества, выбранного им и за него.       От невесёлых мыслей лучше всего помогает работа, и Ральф сел разбирать свои бумаги, что-то выбрасывая в ведро, что-то откладывая в отдельную папку. За дверьми суета и беготня, конечно, все уже знают, что сегодня последняя ночь. Очень самонадеянно было считать, что они это не пронюхают, не почувствуют эти непростые дети. Он отнял у них целых шесть дней. Он, Акула, Душенька и остальные, с подачи старой ведьмы.       — Чтоб тебя черти взяли, Крестная, — процедил сквозь зубы Ральф, в очередной раз поймав себя на неуместной злости к без вести пропавшей женщине.       Стук в дверь отвлёк Ральфа от ностальгических воспоминаний, и на его «открыто» в кабинет въехал Шакал Табаки — крайне редкий гость в этом помещении.       — Мы приглашаем вас на прощальную Ночь Сказок, — проговорил Табаки, беспокойно теребя края своих жилеток, — если у вас есть какая-то выпивка и еда — берите с собой, гостей будет много.       — Спасибо, — Ральф был приятно удивлён. Он предполагал провести эту ночь в бессмысленном дежурстве на этаже. — Приду.       Шакал сидел, глядя на него своими круглыми, как у совы, глазами и нервно вытягивал губы в трубочку, как будто хотел что-то сказать и не решался.       — Ну? Что ещё?       — Я хотел спросить, — Табаки поёрзал на сидении, — вот тогда, в ту ночь, когда у вас остался Стервятник….       Ральф никогда не бил колясников, чтобы кто про него ни говорил, но сейчас ему остро захотелось взять Табаки за шкирку и встряхнуть, как нашкодившего кота.       — Дальше, — поторопил Р Первый замолчавшего визитёра.       — У нас был спор, — нерешительно продолжил Шакал, вцепившись руками в колёса, на случай если надо будет быстро тикать из кабинета.       — Я в курсе, — подбодрил Ральф, ему стало интересно, как его об этом будет спрашивать Шакал и что наплёл обществу Стервятник.       — Да? Очень хорошо, — обрадовался Табаки, — тогда скажите, ведь правда это вы заломали нашу Птицу в танце любви на текучих постельных шелках?       — То есть, по-твоему, Табаки, я — старый извращенец, под выпуск развлекающий себя растлением несовершеннолетних?       — Кто вам сказал такую глупость?! Душенька с Овцой? — искренне возмутился Табаки и взмахнул смуглыми ручонками, отчего во все стороны полетел мелкий мусор: крошки, фантики и какие-то пёрышки. — Вы ещё огонь! Дай бог каждому столько лет на такой-то работёнке! А Стервятнику уже есть эти глупые наружные восемнадцать, а как прыгун он вам почти ровесник.       Намеренно или случайно, но Табаки проговорился, в очередной раз подтвердив догадки Р Первого.       — Сожалею, Табаки, но Стервятник поймал меня в минуту душевной слабости, и я не устоял, — Ральф не стал разрушать версию Большой Птицы, ибо истина, как всегда, была где-то посередине. — И знал бы я заранее, что этим дело кончится, можешь мне поверить, я бы расстарался, достал текучие восточные шелка, как ты выразился. На прощание.       Шакал внимательно смотрел на воспитателя, проницательно чуя, что Ральф не врёт, но и всей правды не говорит.       — Значит, Сфинксу повезло, — вздохнул колясник.       Шакал покатил к выходу, а Ральф смотрел вслед и думал, что даже за считанные часы до конца его воспитанники не перестают играть в игры, пряча себя от любого упоминания страшной Наружности.       — Слышите, я ещё, оказывается, ягодка — самый смак! — заявил Ральф в звенящей тишине кабинета, обращаясь неизвестно к кому. — Ох, Лось, может, и хорошо, что ты умер, не дожив до моего грехопадения. Или взлёта, — пробормотал Ральф, хватаясь за спасительные скучные в своём официозе бумаги.       Народу в четвёртую набилось как сельдей в бочку, даже удивительно, что в такую небольшую комнату влезло столько людей. Ральф сидел прижатый к стене с одной стороны, с другой его теребил за руку неугомонный старичок-сторож.       А дальше, вместо того чтобы сидеть и спокойно слушать, что плетут нетрезвыми языками его, теперь уже бывшие, подопечные, в нём сработал выработанный годами условный рефлекс воспитателя.       Сначала Стервятник задвинул сказку про старую злобную ведьму, утащенную кем-то под холм с временными завихрениями. И он, не выдержав, вскочил, чтобы хорошенько тряхнуть стремянку с Птицей и спросить, кто эти хозяева волшебных холмов. Получив в ответ ледяное: «Гномы», Ральфу до зуда в отсутствующих пальцах захотелось намотать жидкую косу на кулак и сосчитать горбатым птичьим клювом ступеньки, чтобы выяснить имена и фамилии этих гномов, но его схватили за руки и усадили на место.       Потом Чёрный мрачно пробубнил свою речь про автобус, и Р Первый опять, не вынеся глупости собравшихся, уточнил, входит ли в план Чёрного жизнь в колонии, если он, конечно, не угробит всех придурков о первый же столб?       Его опять призвали к порядку, а сосед-сторож всунул в руки кусок мясного пирога и стакан яблочного сока, разведенного спиртом.       И Ральф махнул на всё рукой, закрыл глаза и просто слушал. Наверное, они рассказывали про Изнанку — он не вникал и не старался понять. Единственный раз он открыл глаза, чтобы посмотреть на Рыжего. Было в истории, рассказанной крысиным вожаком, что-то важное, какой-то ключ, но он не успел сосредоточиться, потому что его тряс за плечо и шумно дышал в ухо бывший директор, причитая: «Ты понимаешь, мальчик, сколько я пропустил?!»       «Почти всё», — с раздражением думал Ральф, но смолчал.       Он задремал и не заметил, как ушли те, кто решил уехать с Чёрным, вместе с ними исчез бывший директор и гости из палаточного лагеря. В комнате стало просторней и легче дышать — кто-то додумался открыть окна.       Напротив Ральфа Стервятник рыдал, размазывая тушь по щекам в объятиях серьёзного Лорда, а на них пялился потрясённый Курильщик.       — Что будете делать вы после выпуска? — Слепой сел рядом, протянув бутылку с чем-то мутным.       — Домов-интернатов в избытке, а вот желающих там работать — дефицит. Я без дела не останусь.       — Это будет то, что вы хотите? — Слепой, как всегда, говорил глядя куда-то за левое плечо Ральфа.       — Не имеет значения. Что это за гадость? — спросил Ральф севшим голосом после глотка из горлышка.       — Текила Стервятника, — чуть улыбнувшись, ответил Слепой. — Вы не хотите узнать, что будет с ним?       Бледный до синевы Вожак, с тёмными кругами под глазами, кивнул в сторону кровати, где шмыгал носом Стервятник.       — А смысл? — жестко ответил Ральф. — Он получил, что хотел, я тоже. Дальше вы свободны в своём выборе, я сделал всё что смог. Помнится, ты советовал мне не лаять на ветер, и ты был прав.       — Вы злитесь, Р Первый, — помолчав, ответил Слепой, не обратив никакого внимания, что к ним подполз любопытный Курильщик, — но никто не знает, как повернётся его история в других кругах.       — Хватит, Слепой, — оборвал воспитатель, — хоть сейчас можно обойтись без этой словесной шелухи.       Рука Слепого нащупала увечную кисть Р Первого и аккуратно сжала оставшиеся пальцы, спрятанные в скафандр гладкой кожи.       — Нам нужен сторож на той стороне. И, возможно, там вы встретите того, о ком вспоминаете и кого провожаете, кто знает?       Ральф покрепче перехватил бутылку и сделал большой глоток мерзкого пойла.       Слепой постучал по спине поперхнувшегося от неожиданности воспитателя.       — Ты пошутил? — спросил мужчина в чёрном.       — Дом позвал вас, заставив вернуться, а значит, вы часть его сущности, без которой он не сможет существовать, — покачал головой Бледный. — Я и не думал шутить.       Мятый коричневый конверт перекочевал из кармана Слепого в руки Ральфа.       — Если передумаете, откройте. Когда покончите со всеми другими делами.       Ральф вышел из дымной четвёртой, прихватив с собой бутыль.       Рассвет всё не наступал, а текила всё не кончалась. Ральф смотрел на конверт, лежащий перед ним на столе. Что его держит в Наружности? Холостяцкая, пыльная квартира и автомобиль далеко не первой свежести. Друзей он растерял за годы работы здесь. Дружба предполагает регулярные встречи, совместное пиво и рыбалку, жён-подружек и детишек в одной песочнице, а у него не было ничего из этого перечня необходимых вещей.       После своего первого выпуска самоубийц он вцепился в эту работу зубами, как проклятый, стремясь доказать себе, что всё может быть по-другому и он в силах это изменить. А потом он начал понимать, что есть Дом, но было уже слишком поздно. Поздно для всех — Черепа, Ведьмы, Мавра, Лося и Хромого.       Этот третий выпуск сожрал его с потрохами, не оставив ничего от того человека, что пятнадцать лет назад перешагнул выщербленный порог Серого Дома и стал Чёрным Ральфом, забыв своё имя.       — Мне некуда идти, — признался сам себе Р Первый; в коридоре тихонечко играла флейта.       Ждал ли он прощальных слов от Стервятника? Нет. Уж кем-кем, а наивным восторженным дурачком Ральф никогда не был. Все, что могли, они сказали друг другу в той ночи, но это не значит, что Ральфу не было больно и тяжело на душе от осознания того, что, возможно, утром он найдёт Стервятника в луже собственной крови или рвоты в одном из сырых углов Дома.       — И это будет его выбор, — горько усмехнулся воспитатель. — Осознанный, мать его, выбор.       Яркие первые лучи восходящего солнца разбудили Р Первого, объявляя начало нового дня. Дом шумел привычными шумами, с кухни тянуло пригоревшим молоком обязательной утренней каши.       Ральф с силой потёр лицо, приводя себя в чувство.       Пора было идти считать ночную жатву этого выпуска.