Новый закон

      Долгожданный дождь загнал всех гуляющих в Дом. Горбач тоже был вынужден отказаться от своего друидского образа жизни и вернуться под крышу. Четвёртая комната разбилась на автономные островки, где каждый пытался что-то делать в мнимом уединении от остальных. И только Шакал Табаки нисколько не смущался от царящего в стае напряжения. Он успевал сунуть нос в дневниковые записи Курильщика, посидеть на подушке Лорда, сгонять пару раз Македонского греть чай, так как гость уже почти на пороге, вот-вот, шикнуть на Лэри, чтобы тот вымыл ноги и сменил вонючие носки.       — Слепой сегодня очень хорош, — прокомментировал Шакал чистое состояние вожака, — как новорожденная сыроежечка.       — Скорее бледная поганка, — хмуро отозвался Лорд, созерцая шакалиное острое колено на своей наволочке.       — Давай-давай, жуй, — подбадривал Сфинкс друга, — за вторую и третью мы уже поели, теперь шестая на очереди. Мак, дай молока, Слепой хочет глотнуть за здоровье Чёрного.       Дверь хлопнула, в прихожей заматюкались и что-то загрохотало, после чего перед обществом предстал покоцанный Рыжий в мятой безрукавке и в уродских полосатых штанах.       — Чё свет-то не горит? — спросил он, подскакивая на одной ноге. Допрыгав до ближайшей кровати, он рухнул на неё и только тогда обратил внимание, что people не очень счастлив от его появления.       — Я не могу это пропустить, — пояснил он безрукому. — Слепой-красавчик, жми на горбушки: в них вся сила, брат, точно тебе говорю.       — Вообще-то, у нас тут интимный кружок, — недовольно проговорил Табаки, свешиваясь со спинки кровати, — для своих.       — Ну, а я чё, чужой, что ли? — обиделся Рыжий. — С Птицей мы накоротке.       — А с Ральфом? — подкузьмил Лорд.       — И Р Первый мне дорог и нежно любим. Он же меня тогда в СД почти на руках в Могильник нёс, словом матерным-животворящим утешал и поддерживал. А через Стервятника мы с вашим воспитателем вообще родня, — крысиный вожак улыбнулся во все свои никотиновые тридцать два. — Как там говорится? Друг моего друга — мой друг, правда, Слепой?       Бледный подавился молоком, выплюнув часть жидкости через нос.       — Полегче, Рыжий, — предупредил слепец сквозь кашель.       Представитель второй в притворном испуге отбежал подальше под прикрытие растерянного Курильщика, скрючившегося в углу рядом с тумбочкой.       Дальнейшее развитие темы прервало появление Стервятника в вечернем гриме с литровой бутылкой под мышкой и шоколадкой в кармане сюртука.       — Дивный вечер, — привычно сказал Папа, прихрамывая к общей кровати и передавая зеленого змия Македонскому.       — Наидивнейший, — радостно закивал Табаки, — присаживайся, душа моя. Подушечку подложить?       — Не стоит, — полным достоинства кивком Стервятник отверг навязчивый шакалиный сервис.       Аккуратно присев на краешек, Птица окинул взглядом собравшихся и попросил Македонского наполнить щербатые бокалы. Изумлённо вскинул брови, когда по велению Сфинкса Слепого обнесли угощением.       — Слепенький у нас на мясо-молочной диете, — пояснил Табаки. — За твоё драгоценное уже пил, а вот сейчас за Главного Пса давится.       Вожак Птиц никогда не лез в личную жизнь и интересы других, поэтому уточнять, что, как и почему, не стал.       — Не томи, Стервятник, рассказывай уже, — Шакал одёрнул свою бисерную жилетку и шмыгнул носом. — Как оно там было на чёрном бархате постели? То, что мы слышали, было чудовищно! — Табаки прикрыл глаза и восторженно вздохнул. — О, эти твои мольбы и стоны! Скрипы и шорохи, дуэт ваших голосов и синхронное дыхание.       — Харэ, Шакал, ну сколько можно, — Лорд повалился в подушки.       — Нет уж, давай, коротко и по существу, — нервно поддержал Сфинкс, — мы все возможные варианты вашей встречи на Эльбе три дня слушали. Так что просто скажи, кто выиграл спор: я или Табаки, и закончим на этом.       Рыжий предусмотрительно не вмешивался, тишком подливая в молоко Слепому из своей кружки.       — Не слушай их, Птица, — Шакал отмахнулся от Сфинкса и подвинулся поближе к элегантному гостю, — тоже мне, моралисты хреновы!       — Корми Слепого — не отвлекайся, а то за него там уже Рыжий жрёт.       — Он был с тобой жесток? — Табаки легонько пощипал Стервятника за плечо. — Мучил, истязал? Издевался?       Стервятник сидел, глядя в свой стакан, и криво улыбался одной половинкой лица. Драматическая пауза затянулась, но никто не спешил прервать молчание Большой Птицы.       Наконец, Папа отвлёкся от багровых вод и обвёл собравшихся ярко блестевшими, жёлтыми, как у кота, глазищами.       — Должен огорчить тебя, Табаки: бельё Ральф получает из нашей прачечной, так что его постель белая и разве что чище и свежей наших. Хотя бархат, тем более чёрный, был бы очень приятен телу, — Стервятник пренебрежительно скинул с себя руку Шакала, как стряхивают пылинку, налипшую на одежду.       — В отношении меня, — продолжал Папа Птиц, прихлёбывая из стакана, — Р Первый не применял никакого насилия и всячески уклонялся от любой возможности быть ближе ко мне чем на метр. Советовал одуматься и не докучать пожилому человеку своим назойливым вниманием.       Рыжий чокнулся со Слепым под подозрительным взглядом зеленых глаз Сфинкса.       — Но я был неумолим. На меня не действовали ни просьбы, ни угрозы, — бесшабашно продолжал Стервятник. — И Чёрный Ральф пал, не выдержав моего неистового напора. Капитулировал, без аннексий и контрибуций. Даже побрился перед тем, как сломленный моей настойчивостью.       — Скажи спасибо моим розам, — воссиял улыбкой Рыжий, Папа ответил воздушным поцелуем. Крыса вздрогнул и чуть не пролил живительную влагу мимо стакана Слепого.       — Спасибо, но я не обременял себя лишней одеждой в этот раз. А вот с Ральфом пришлось повозиться: если рубашку он сдал без боя, то в брюки вцепился, как чёрт в христианскую душу! Еле содрал.       — Срам-то какой, — простонал Лорд и был тут же прикрыт подушкой, — вы осквернили мой слух, гады, как жить! — гундосил он из-под наволочки.       Стервятник продемонстрировал обломанные ногти недоверчиво молчавшей публике как подтверждение своего любовного противостояния с воспитателем.       — Был ли он жесток? Если дальнейшее и можно назвать жестокостью, то весьма приятной, Шакал, — Стервятник подставил свою кружку под очередную порцию зелья, — я бы даже сказал, сладострастной, — прищёлкнул пальцами Птица.       — То есть ты хочешь сказать, что это ты совратил трёхпалого с пути праведного? — изумленно уточнил Табаки. — Он тебя первым и пальцем развратно-чёрным не тронул, а ты его всего — того этого?!       Птица прикрыл глаза и позволил себе лучшую из своего арсенала злорадно-торжествующих улыбок.       — Погоди, — не сдавался Шакал, — то есть Ральф был непоколебим, мрачен и грозен, как обычно, но ты сточил его волю к сопротивлению, как термит деревяшку.       — Как море крутую скалу, — поправил Птица, — как гусеница наливное яблочко, как собака сахарную косточку.       Табаки мрачнел с каждым словом сухопарой Птицы.       — Ну, а что же ты тогда просил его перестать там делать с тобой? — предпринял последнюю попытку Шакал. — Мы все слышали.       — Ох, Табаки, — Стервятник снисходительно приобнял чумазую насупленную фигурку, — давай не будем шокировать общественность подробностями: то, что допустимо между двумя, может быть невыносимо пошло в пересказе для других. Пусть это останется в наших с Ральфом горячих воспоминаниях,       — Я выиграл, — Сфинкс пнул ногой общую кровать и подозрительно покосился на порозовевшего, улыбающегося Слепого и Рыжего, сидящего рядом с невиннейшим выражением татуированной моськи. — Гони перо.       — Подождёшь, — бубнил недовольный Табаки, переползая к другому краю широкой кровати, по дороге толкнув Курильщика и обругав его за разбросанные ноги.       — А ты что молчишь, Слепой? Ты вожак или погулять вышел? Кто меня уверял в наличии непропиваемого опыта у Р Первого?       Слепой, передоверив свой молочный коктейль Рыжему, встал и, слегка покачиваясь, дошел до Большой Птицы. Плюхнувшись рядом и освежив последнего алкогольно-молочно-котлетными парами, спросил:       — Ущерб есть?       — Пара засосов и синяков, — пожал плечами Стервятник.       — У Ральфа, — уточнил Слепой, опасно заваливаясь вбок, но коллега из третьей аккуратно поправил его неустойчивое положение.       — Я его укусил за коленку, — немного подумав, сообщил Птичий отче.       — Боже, как твои зубы оказались возле волосатой, кривой ноги Р Первого? — простонал Лорд, лёжа лицом в матрас. — Я даже думать про это не хочу!       Вожаки проигнорировали завистливые стоны ограниченных в своих возможностях колясников: Слепой — понимающей улыбкой, Стервятник — изломом бровей и чуть дёрнувшимся уголком губ.       — И как мы это проверим? — ожил Лэри с верхней полки.       — Вам придётся поверить мне на слово, — отозвался Стервятник. — Или, если хочешь, можешь пойти стукнуть Ральфа по левому колену.       — Ага, и я встречу выпуск с сотрясением мозга и лопнувшей барабанной перепонкой, — уныло отозвался прыщавый лог.       — Вам как раз не хватает глухого для полного комплекта, — Рыжий пихнул Сфинкса, опасно принюхивающегося к стакану Слепого, — все остальные есть.       Шакал грохнулся с кровати и уполз в угол, где раздутым монстром стоял легендарный рюкзак. С раздражённым пыхтением Табаки принялся вытаскивать из него вещи и швырять на пол, бубня себе под нос, что, возможно, он и проиграл (хотя абсолютно в это не верит и на лицо преступный сговор с непонятной выгодой для соучастников), но это не значит, что он должен выдать выигрыш именно сейчас. И по уму надо бы заслушать другую сторону.       — Приношу свои соболезнования проигравшим, — Птица встал и застегнул строгий сюртук, — но выпуск объявят со дня на день, а у меня в стае куча дел. Доброй ночи.       Сфинкс, вышедший сразу следом, ещё не успел окликнуть вопросом сутулую тёмную фигуру, ковыляющую вдоль стены, когда ему ответил хриплый голос Стервятника:       — Ты хочешь спросить, почему я не дал Табаки выиграть?       Безрукий остановился рядом, вглядываясь в злой профиль с плотно сжатыми губами.       — Он отказал, — Птица глянул на него одним глазом.       Сфинкс кивнул и привалился спиной к прохладной стене оттого, что почувствовал внезапную слабость в ногах.       — Я ничего не забываю, Сфинкс, ни тех кому обязан за добро, ни тех, кого я считал другом, кто мог и знал, но ничего не сделал, — резкие вечерние тени превратили лицо Большой Птицы в гротескную маску, на которой отчаяние смешалось с безумной яростью.       — А Ральф? — всё, что мог спросить Сфинкс, слыша в словах друга петлю, отраву или лезвие бритвы, вспарывающее тонкую кожу на запястьях.       — Считай это моей блажью или прощальным подарком Р Первому, — Стервятник отвечал, всё так же стоя боком и глядя в тусклый коридорный туннель. — Он тоже этого хотел, просто ему сложней было в этом признаться. Моральные нормы, общественное мнение и прочая наружная дурь. А может, в очередной раз пожалел меня. Не знаю.       Всё было сказано, они были достаточно сильны, чтобы не истязать друг друга обещанием пустой надежды.       — Сфинкс, — окликнул Стервятник, — позови Слепого.       Хозяин Дома смотрел на Хищную Птицу пеленой туманных глаз, сохраняя на губах чуть видимую индифферентную улыбку, которая вкупе с бледной кожей и маленьким ростом составляла жуткое зрелище.       — Что будет с ним?       — Я дам ему выбор, — голос Слепого бесстрастен, и если бы Стервятник не знал эту особенность манеры речи Вожака, то решил бы, что с ним говорит сам Дом, — или то, что он сочтёт за таковой. У тебя тоже есть выбор, Птица, — прервал затянувшееся молчание Слепой. — Я тебя переведу, если ты решишь уйти вместе с ним. Подумай.       — Спасибо, — каркнул хриплым, рыдающим смехом Стервятник, — я подумаю.