Имя мое - память

Стоило ожидать, что Софи ему не поверит. Гадес на другое почему-то особо не надеялся. Все было так хорошо в тот вечер, а потом что-то изменилось в ней. Софи ушла, и он не видел ее уже три дня. Гадес знал, что с ней ничего пока страшного не случилось, иначе бы он почувствовал это. Если бы Софи умерла, то на его душе образовался еще один шрам, который не давал бы ему жить спокойно до конца своих дней. Таково было его проклятие: носить на себе шрамы, что оставляет ему каждый раз смерть Персефоны. Это была плата за то, что он вечно жил, умирая и снова рождаясь. Плата за то, чтобы увидеть вновь его Софи. Случается иногда, что жизнь разводит двоих людей только для того, чтобы показать обоим, как они важны друг для друга. Наверное, когда они были богами, то Гадес не так уж сильно ценил любовь его юной богини. Вокруг него постоянно были девы, готовые предложить свою любовь, и он принимал ее, особенно пока Персефона была с матерью. Знала ли она об этом? Гадес так никогда и не узнает. Все это время он боялся спросить у нее, а она никогда не начинала говорить об этом. Наверное, все же от ее взгляда ничто не укрылось, или же она почувствовала сердцем, а может поняла, что ложе пахнет другими женщинами, а подушка несмотря на прошедшее время хранит отпечатки чужих голов. Все эти долгие годы он хотел исправить это. Хотел, чтобы все изменилось, но все сложилось совсем иначе. Теперь они перемещаются из эпохи в эпоху в надежде, что все же смогут встретиться и быть счастливыми, но у них ничего не получается. Все рассыпается, потому что Пифон умнее их, раз каждый раз чары Медеи приводились в действие. Долго после ее ухода Гадес, сгорбившись, сидел в полусветлом зале ресторана. Он все еще чувствовал на губах вкус вина и ощущал тепло ее тела, но теперь это было для него упреком. Он, не мигая, смотрел на три поникших цветка на столе, словно их коснулась смерть. Он лишь только сейчас подумал, когда они успели завянуть, если здесь постоянно меняют воду. В руке он по-прежнему сжимал край желтой скатерти, делая так, потому то сильно волновался, пытаясь признаться во всем Софи. Осталось одно лишь сожаление и отвращение к себе. Ему не хотелось двигаться из страха, что откроются новые раны и придется пропустить все это через себя. Чем больше их, тем тяжелей и грубей его душа. Гадес уже смирился с этим, кажется, но как же тяжело каждый раз переживать эту боль и жить с ней. Он предпочел бы упиваться воспоминанием о ее прикосновениях и аромате, — почему-то она всегда пахла цветами и апельсинами, — а не думать о своей неудаче. Но эта неудача захлестнула его так, что он не мог заставить себя делать хоть что-то на протяжение трех дней. Он уничтожил всякую надежду, связанную с Софи. Обидел и огорчил ее. Как мог он так с ней поступить? Как он мог быть таким неосторожным? Да, у него когда-то это получилось. Он смог все рассказать ей, когда в Европе бушевала война. Гадес всегда сомневался, что она верила ему до конца, но она никогда не показывала, что считает его великим притворщиком. Он умер на той войне, так и не узнав, что случилось с Софи после того, как он рассказал ей все. «Она меня помнит. Она все же помнит меня, но не может понять этого. Чувствует, но не может озвучить». В этом была самая большая его слабость, самый ядовитый наркотик из его прошлой жизни, когда он хотел стать рок-музыкантом. Гадес так страстно желал, чтобы она вспомнила, что убедил бы себя в чем угодно. Совершил бы что угодно, поверил бы во что угодно, вообразил бы что угодно, лишь бы Софи вспомнила все, ощутила, как много разных нитей связывает их. Но он не мог заставить ее вспомнить, не мог попросить несбыточного. Это слишком жестоко, надо дать Софи время. Но есть ли у них это время? Возможно, все окончится так же быстро, как и до этого. Пифон уже открыл на нее охоту, а это могло означать лишь только одно — все прийдет в итоге к привычному финалу. «Да. Она помнит». От этой мысли он начинал улыбаться, ощущать, что сейчас, наверное, выглядит как блаженный дурак, который познал нечто запретное для себя. Эта мысль грела его, но в тоже время приводила в настоящие смятение и ужас. Что же будет дальше? Гадес покинул ресторан намного позже остальных. Лишь несколько охранников занимались уборкой помещения. Никому не было до него дела. Его неудачи касались только его и были незаметны для окружающих. «Но не для нее. Не для Софи». Он напугал ее своим натиском и настойчивостью. Он ведь поклялся себе, что не станет давить на нее, но не удержался. Говорил сотни раз, что будет очень аккуратным, но чертовски это было сложно делать, когда она находилась рядом с ним. Он так долго держал себя в руках, что, сорвавшись с тормозов, вложил в это всю энергию столетий. Ненавидел себя и каждое свое намерение и желание. Все, что он когда-либо замышлял или хотел, теперь вызывало у него отвращение. Но ничего с этим поделать не мог. Сорванные цепи нельзя вернуть обратно, а если это и возможно, то в любом случае они не будут такими прочным, как раньше. «Я люблю ее. Она мне нужна. Я отдал ей все, что у меня есть. Просто я хотел, чтобы она узнала меня». Гадес шел, пока не оказался вдали жилых районов, куда не долетали никакие звуки. В городском парки всегда можно найти островок счастье, принадлежащий тебе на короткий миг. Рядом клумбой пестрых цветов он нашел поляну и лег на влажную траву. Дальше двигаться он не мог. Ему некуда было идти, он не хотел никого видеть, у него не осталось желаний и надежд. «Она — мое творение и моя погибель». И так было всегда. А она ведь тоже заплатила за это немалую цену! Столько раз проходить через водоворот событий, каждый раз рождаясь чистым листом. У нее отняли память, способность помнить то, кем она была когда-то. У нее отняли слишком много. Гадес очнулся лишь тогда, когда над ним кто-то навис. Он не сразу открыл глаза. Все хотел думать, что все это всего лишь игры воображения. — Эй, мужик, здесь нельзя лежать, — услышал он. Гадес медленно открыл глаза, увидев перед собой бобби. — Да-да, я уже встаю, — он понял, что может это сделать с трудом. — Джимми, да тут у нас пьяный, — сказал второй полицейский. — Ну что, пакуем в отрезвитель, — ответил другой. — Конечно. Все вставай, парень. Гадес ничего не успел сказать. Он хотел было возразить, но тут вспомнил, как в одной из прошлых жизней у него были проблемы с законом. Лучше не нарываться и сделать то, что от тебя хотят. Лишь только в участке после долгих объяснений он ощутил усталость. Да, он устал от своей странной жизни. От одиночества и разочарований. Все эти долгие годы он никого так и не смог полюбить, хоть и старался. Другие женщины лишь только грели постель, но никак не лечили больную душу и раненое сердце. Они просто были рядом и не более того. — Мне хоть можно позвонить? — спустя время спросил Гадес. — Ты смотри как запел, — удивился бобби. — Можно, но только три минуты. Его телефон у него отобрали, но это было не важно. Можно было позвонить Конраду, но Гадес не стал этого почему-то делать. Пальцы сами стали жать на кнопки, набирая номер Софи. Несколько мучительных минут, которые показались ему вечностью. Она не сразу подняла трубку, наверное, гадала стоит ли отвечать или нет. — Да, — услышал он ее голос. — Софи, — он не знал что ей сказать. — Это опять ты! — возмутилась она. — Подожди, не вешай трубку, я прошу тебя, — Гадес устала закрыл глаза. — Не делай этого. — Что тебе нужно? — резко спросила она. — Я в участке. Нет, подожди делать выводы, — угадал он ее реакцию. — Ты бы не могла приехать и сказать, что я нормальный человек. — Что же мне за наказание такое досталось! — немного наигранно ответила женщина. — Хорошо я приеду, только назови адрес. Она приехала через час. Стоило ей только оказаться в приемной, как он знал, что Софи здесь. От нее исходил необыкновенный свет, который манил его к ней. Фифи недолго выясняла отношения с блюстителями порядка, и уже спустя полчаса Гадеса отпустили. Когда он вышел к ней, то она ничего не сказала ему. Просто пошла к выходу. — Я подвезу тебя, — спокойно произнесла она. — Хорошо, — безропотно согласился он. — Так что же с тобой приключилось? — поинтересовалась она. — Ничего особенного, — Гадес вздохнул. — Не бери в голову, прошу тебя. — Я и не буду, — Софи завела машину. Они не говорили все то время, пока ехали к нему домой. Софи ощущала некую свою вину перед Гадес. Чувствовала, что совсем поступила неверно, когда ушла из ресторана. Но черт, как же ему объяснить, что в ее жизни все очень сложно, и она совсем не подходит на роль подруги или еще кого-то. — Проходи, — она открыла дверь. — Кажется, тебе надо поесть. — А ты не умеешь готовить, — вспомнил он. — Я закажу пиццу, — она улыбнулась. — Тебе какую? — Где побольше сыра, — он слабо улыбнулся. — Я тоже люблю, где больше всего сыра. Хоть в этом мы похожи, — Софи достала из кармана брюк телефон. Пиццу привезли быстро. Софи нашла стаканы для вина, разлила им немного. Потом подвинула коробку с пиццей Гадесу. Он не мог есть, настолько его сейчас захватили эмоции. «Она со мной. Здесь рядом. Но я не могу назвать ее своей. Не могу ощущать ее как прежде». — О чем ты думаешь? — спросила она зачем-то. — Я думаю о том, что неплохо было бы выспаться, — Гадес положил голову на диван. — Но кажется, что у меня вряд ли это получится. — Почему? — ее голос дрогнул. — Боюсь, что рядом с тобой я не смогу это сделать. — Я так плохо влияю на тебя? — спросила она, сдерживая себя, чтобы не вспылить. — Нет. Все не так, — Гадес улыбнулся. — Просто… Ты волнуешь меня, а я буду бояться, что просплю все самое важное. — И что же это? — Жизнь, — прошептал он, отпивая вина. — Жизнь, — зачарованно повторила она. — Поцелуй меня. — Что? — удивился Гадес. — Поцелуй меня, — просто повторила она. Он не верил в то, что она просила его. Гадес приблизился к ней. Его губы прижались к ее рту. Она охнула почему-то, а потом обняла его. Он не хотел поспешности, поэтому сразу же отстранился от нее. — Ты — хороший человек, но я тебя не понимаю. — Когда-нибудь попытаюсь все тебе объяснить. Так, чтобы ничего не осталось неясного. Они залезли под одеяло, которое лежало на диване, повернувшись к окну. Софи крепко прижалась ко Гадесу, наверняка, почувствовав его возбуждение. Но она не отодвинулась, а обернулась к нему с любопытством. В ее жизни были разные мужчины, и секс для нее не был чем-то особенным, но сегодня ее удивило, как Гадес даже не стремится к тому, чтобы затащить ее в постель. Зарывшись лицом в ее шею, он нащупал губами ее ухо. Поднял юбку и положил ладони на ее голые бедра, распахнул платье спереди и поцеловал ее груди. Она затрепетала. Это было такое забытое чувство. Давно потерянное и давно неповторяющиеся. Гадес просто растерялся. Он столько раз воображал, как будет делать это с Софи. Представлял, как ее рыжие волосы будут рассыпаться по белым подушкам, как тело изогнется на простыне, принимая соблазнительную позу. Он шумно втянул в себя воздух, словно уже делал с ней все то, о чем столько столетий мечтал. Она дрогнула в его руках. И все это он воображал. Это была лишь фантазия, которую он так долго лелеял наравне с воспоминаниями, что она почти превратилась в одно из них. И каждый раз он вновь переживал в памяти именно эту фантазию, когда Софи лежит распростертая перед ним на полу, а он овладевает ее, а не иные возможные сценарии развития событий. Иногда память допускала немногие искажения. Гадес всегда старался развивать память, однако изредка сильные эмоции оказывались способными исказить факты, и он часто принимал желаемое за действительное. София страстно облизнула губы и вымолвила: — Сделай это уже, — прошептала она. Гадес пристально смотрел на нее, а она на него. Поцелуй, настоящий поцелуй — и то, что неизбежно последует, — превратит их великодушные намерения в ошибку. Или все же нет? И это будет способ выжить в этом странном мире? Не имеет значения, как сильно он ее любит. Неважно, как он этого хочет. Главное, что последует после всего. Можно было подумать, в его жизни давно не было женщин, но это совсем не так. Еще три месяца назад он расстался с одной восхитительной красоткой, которая обещала сделать его счастливым. И она сделала бы это, только вся беда в том, что он ее совсем не любил. Ничего не испытывал, кроме вожделения. — Ну же, — простонала нетерпеливо она, потянувшись к его брюкам. Гадес хотел ее остановить, сказать, что не стоит этого делать, но это оказалось сильнее него. Софи уже толкнула его на ковер и пустилась во все тяжкие. Ее губы уже блуждали по телу. Скользнув руками по его спине, она приблизилась к нему, чтобы поцеловать его в губы. Она жадно целовала его, а Гадес торопливо и бурно отвечал на ее поцелуи. Он ни о чем не думал. Его руки с жадностью ласкали ее бедра, но Софи отодвинулась от него. Отстранившись, она взглянула на него, и все его большое тело заныло. Он не мог больше физически существовать отдельно от нее. Раз уж все это началось, предстояло испытать гамму эмоций. И ему уже было не остановиться. Пути назад уже не было, да и нужно ли было думать о том, что стоит оставить путь для отступления? Он стянул её белье и легко вошел в нее, испытывая радость и боль одновременно. Гадес подумал, что может навсегда затеряться в ней. Не найти дорогу назад. Наконец, он достиг кульминации в своих необузданных ощущениях, чувствуя, как Софи царапает его влажную от пота спину. Этот момент своей значимостью развеял все воспоминания прошлого. Он ощущал безумную радость от того, что освобождает свое отягощенное сознание. Он выбросил все из головы. Остальную часть мира и воспоминания о том, что с ним когда-либо происходило. Гадес прижимал свое потное тело к гладкой коже Фифи. Обвившись вокруг нее, он ощущал себя таким новым и незащищенным, словно только что родился. Пусть только это длиться целую вечность.