Имя мое - память

Киль, Германия, 1918 — Фифи, пожалуйста, достань из буфета вина, — попросила Анхель. — Да, конечно, — девушка вытерла руки об белый фартук, стряхивая остатки муки на пол, помня, что на нее будут ругаться за грязь. Фифи открыла ключом старый буфет: приходилось прятать от отца выпивку, иначе если он напьется, то может умереть, ведь у него такое слабое сердце. Все еще удивлялись, как он смог пережить смерть единственного сына, хотя, наверное, тогда он потерял все остатки здоровья. Кажется, все что-то потеряли в этой войне. У Фифи умер жених, которого она очень любила, и теперь ей казалось, что она больше никогда не найдет того единственного. — В городе совсем шумно стало, — произнесла Софи, ставя бутылку вина на стол. — Опять эти рабочие недовольны, — протянула Анхель. — Говорят, что война уже окончена, — Софи посмотрела на часы. — Неужели, это совсем не слухи? — Думаю, что правда, — Анхель продолжила расставлять тарелки. — Ну, что ты такая кислая? — Я просто… — Софи печально вздохнула. — Генри мог бы сегодня вернуться домой, но он никогда не вернется… — Такая судьба. Ты еще можешь быть счастливой. Поверь мне. Но Софи в это не верила. Она знала, что ее сердце уже как два года пусто. Она пыталась посмотреть по-другому на парней, что приезжали в город на побывку. Думала, что хоть один зажжет что-то в ее сердце, но этого так и не случилось. Генри всегда был для нее единственным мужчиной, пусть она и знала его всего лишь несколько недель. Он сразу же очаровал ее и сразу же занял самое важное место в ее жизни. Фифи обещала его ждать, надеясь, что все же они смогут пожениться. — Ты будешь меня ждать? — спросил он, когда они обнимались на вокзале, и их голоса тонули в гуле толпе и свистках отбывающих и прибывающих поездах. — Конечно, буду, — он поцеловал ее руки, ощущая, как они дрожат. — Я всегда буду ждать тебя. — Милая моя, — он провел ладонью по ее светлым волосам, вдыхая цветочный аромат. — Милая моя, я совсем не знаю, когда мы увидимся и случится ли наша встреча когда-нибудь. Она хотела заплакать от этих слов. Конечно, Софи понимала, куда отправляется Генри. Война уже шла не первый год, и никто не сомневался, что победа Германии будет легкой и быстрой. На войне люди умирали: кто в окопах во время обстрела, кто-то от ран в госпиталях. Никаких иллюзий на счет Генри у Софи не было, но так все же хотелось верить, будто все будет хорошо, и злой рок его обойдет. — Не говори так, — спустя время выдохнула она. — Прошу не говори так. — Я не хочу, чтобы ты провела всю жизнь в бесплотных ожиданиях, — прошептал он, прижимая ее к себе. — Хочу, чтобы ты прожила настоящую жизнь. — Ты говоришь так, будто дальше пройдет целая вечность прежде, чем мы с тобой увидимся, — она стала стирать легкие слезы катившиеся по щекам, оставлявшие светлые следы на коже. — Генри… — Все хорошо, — он еще крепче прижал ее к себе. — Это тебе, — она быстро вытащила из потертой сумочки небольшой сверток. Генри быстрым движением развернул его. Это было атласное сердце, набитое ватой. На ткани вышитые две птицы, которые символизировали их с Генри. Он положил сердце в карман своего кителя. — Спасибо тебе, — он поцеловал ее легко в губы. Софи помнила то, как они впервые встретились. Хватило всего лишь одного взгляда, чтобы понять — это он. Тот, кого она ждала всю свою короткую жизнь. Они всего лишь пересеклись взглядами в кинотеатре, куда Фифи пошла с подругой. Ее словно пронзила молния, когда она увидела офицера, говорившего со своей престарелой матерью. Он тоже посмотрел на нее, легко улыбнулся и проводил взглядом до двери. Следующий раз они увиделись в кондитерской, куда Софи зашла, чтобы купить эклеров с кремом на день рождение папы. Это был редкий случай, когда в их семье могли позволить себе пирожные. Обычно мама предпочитала печь сама, но в этот раз сломалась печка, а еще не хватало ингредиентов для крема. — Купите вот эти, — сказал тогда Генри, показывая на эклеры в разноцветной глазури, похожая на разноцветную картину. Они были очень красивые и, наверное, очень вкусные. Софи, увидев ценник, поджала губы. — Тогда я заплачу. — Нет, не стоит, — возразила она. — Почему же, — он достал бумажник и кармана кителя. — Для такой красивой девушки ничего не жалко. — Я не хочу, чтобы мне делали подарки за красивые глаза, — ответила она. — О, не поймите плохо. Я не хотел обидеть вас таким приятным комплиментом, — он уже расплачивался за пирожные. — Просто вы правда очень красивая девушка. — Простите меня за резкость, — Софи потупила взгляд. — Ничего. Мне сейчас хочется делать людям приятное. Прибыл домой в отпуск, хочу, чтобы эти три недели не казались мне скучными. Сейчас время жить, а потом будет время умирать, — он улыбнулся, и у Софи все замерло внутри то ли от его слов, то ли от его взгляда. — Вы не хотите вернуться живым? — поинтересовалась она, когда они оказались на улице. — Хочу, но порой думаю, что от призраков войны меня может спасти лишь только смерть. И больше ничего. Они преследуют меня даже здесь, — он надел перчатки. — Вы можете не воевать, — это звучало немного глупо и наивно, но Фифи верила, что у каждого человека есть выбор. — Я не могу, и вы знаете, почему. Лишь только бежать, как делают многие отчаянные смельчаки, которые не бояться ни правосудия, ни того, что бросают своих семей, надеясь, что в другой стране их ждет счастье. Но если ли оно там? — он пожал плечами, словно сам отвечая на свой ответ. — Думаю, что его все же нет. — Человек многое может забыть, — он немного засмеялся, удивляясь, как искренне она говорит это. Верит в то, что есть мир намного лучше того, что у них сейчас. — Ведь я читала о том, что наше сознание на многое способно. Он снова улыбнулся. Софи совсем не понимала, что с ней происходит на самом деле. Она была поражена, а еще, кажется, она влюбилась. Ее сердце громко билось в груди, и если бы сейчас на дворе стояло лето, а на ней была бы надета тонкая блузка, то можно было бы это заметить, но сейчас зима. — Да, но не ужас войны. Простите, но мне пора. Он развернулся и пошел прочь. Софи так и не успела спросить, как его зовут, и он не знал ее имени. Но почему-то она была уверена, что они еще увидятся. Генри не мог больше говорить с ней, хоть и это было трудно. Но у него хватило ума, не обнадеживать бедную девушку, потому что он знал о своей судьбе. Смерть его все равно найдет, раз он успел найти свою Персефону. Столько лет они жили в одном городе. Находились бок о бок. Ходили по одним и тем же улицам. Смотрели на одно и тоже небо, но они не могли встретиться, наверное, из-за того, что они принадлежали к разным слоям общества. Софи происходила из рабочей семьи. Ее отец и дед работали в доках. Генри же родился в семье военного, награжденного множеством наград. Его родители бы никогда не поняли, если бы он связал себя узами брака с такой девушкой. Генри не хотел связывать себя никакими обязательствами в это темное время, особенно тогда, когда он уже знал, кто постоянно мешает ему обрести свое счастье. Он знал, что во всех бедах вовсе не виновата Медея. Знал, что ее чары тут ни при чем, и от этого знания он сожалел, что потерял столько возможностей быть счастливым со своей возлюбленной. Медея лишь только помогла скрыться им. Спрятаться от своей участи, оттянув момент вечного забвения. Много веков его и Софи постоянно преследовал Пифон. Демон, что был змеем, когда Греция находилась в центре мира, Змей охранял вход в Дельфийское прорицалище до занятия его Аполлоном и считавшийся сыном Геи. Сам Пифон до Аполлона давал прорицания. С веками после того, как люди потеряли веру в древних богов, Пифон стал злым демоном, охотившимся за оставшимися богами после падения Рима. Генри знал, что они с Персефоной единственные, кто выжил после той великой бури. Он не хотел приближаться к Софи, потому что знал, что Пифон где-то сейчас в Киле. Генри не хотел стать причиной ее бед, но сердцу же не прикажешь. Когда он снова увидел ее в парке, то не смог не подойти к ней. Она улыбнулась, узнав его. Он впервые за много лет дотронулся до нее, кажется, в последний раз это случилось в Англии до того, как сгорело его поместье. Его охватила знакомая дрожь. Черт знает, сколько времени назад он держал ее в руках, прижимал к сердцу. Кажется, больше тысячи лет назад. Он уже забыл, как это прикасаться к ее обнаженной коже, овладевать ею неспешно, дразня и заставляя трепетать. Все это больше напоминало сказку. Быль, которая никогда не станет реальностью. У него было всего лишь две недели. Две недели, чтобы насладиться счастьем. И пусть все летит в итоге к чертям. Он хотел быть счастливым, хотя бы на столь короткое время, даже если они с Софи больше никогда не увидятся. Генри пошел на немыслимое. Он решил заключить сделку с Пифоном. Тот лишь только рассмеялся и сказал, что любит смелых, но пока он не получит их вечные души, не успокоиться никогда. Этого Пифон добивался уже столько раз, но всегда вмешивались чары Медеи. Так было, когда они с Софи впервые спустя пять веков впервые смогли увидеться во французском монастыре, в Риме эпохи Борджиа, Голландии, охваченной тюльпанной лихорадкой и в другие временные отрезки. Это было жестоко отбирать счастье сразу же, как только оно оказывалось в их руках, но в то же время чары помогали вновь и вновь им возрождаться, чтобы снова хоть на миг увидеть друг друга. — Это снова вы? — спросила она, когда он подошел к ней. — Да, это снова я, — девушка поправила шляпку. — Не хотите пройтись, — предложил Генри. — Да, с радостью. Он взял ее за руку, решив, что сейчас все расскажет ей. Софи должна знать их историю. Он, и правда, все рассказал, она же доверилась его словам. Генри не мог поверить своему счастью, он почему-то был уверен, что Фифи отвергнет его, и он будет страдать, но все случилось совсем иначе. — Ты веришь мне? — спросил он в сотый раз. — Да, я верю тебе, потому что я люблю тебя, и я ждала тебя, — пылко произнесла она. — Тогда я могу умереть счастливым, — он улыбнулся. — Почему «умереть»? — ее голос дрогнул. — Потому что такова наша судьба, — он поцеловал ее руку. — Многое можно изменить, — попыталась спорить Софи. — Да, но думаю, что не здесь и не сейчас. Знаешь, я никого не любил, но потом я встретил тебя. В сердце стало много пустоты. Её можно было заполнить болью или тобой. Так случилось, что вышло второе. Тогда еще я не знал, что ты тоже превратишься в боль. Я и понятия не имел, что любить — означает терять… Спустя три дня Генри сделал предложение Софи. Он понял, что она ничего не помнила и просто верила в красивую историю, полной романтического трагизма. Ее очаровали его слова, но она совсем не знала, кто на самом деле. Наверное, никогда не наступит то время, когда они смогут поговорить обо всем том, что пережили. Для Софи все воспоминания о каждом своем воплощении запечатаны магией. Все были против их брака, ведь на дворе стоял 1916 год, и времена наступили не самые простые. У русских постоянно случались поражения, а к англичанам и французам присоединились американцы. Кажется, для Германии наступили темные времена, а это означало, что смерть могла застать Генри в любой миг. Или же многие надеялись, будто пока он воюет Софи устанет ждать и полюбит другого. Никто ничего толком не знал, вот только Генри видел очертания своего будущего. Все когда-нибудь подходит к своему концу. Он хранил ватное сердце у самой груди, и пару раз оно спасало ему жизнь. Генри хотел надеется, что Пифон не доберется ни до него, ни до Софи. Она была в безопасности в Киле, под опекой магии Медеи. Пифон не мог найти ее. Они писали друг другу постоянно, пусть и письма постоянно приходили с большой задержкой. Они решила поддерживать связь, и порой Софи казалось, что проклятая война, затянувшаяся уже на три года обойдет ее жизнь стороной. — Это тебе, — мать вручила телеграмму. — Это от матери Генри, — она стала дрожащими пальцами разворачивать конверт. Надеясь, что все же Генри себе нашел другую и захотел жениться на ней. Это намного легче перенести, нежели чем его смерть. Это была смерть. Генри умер от дифтерита. Сгорел буквально за неделю, и в госпитале, где он лежал никто ничего не мог сделать. Это какой-то злой рок. Почему война забирает все и ничего не отдает взамен? В тот день Софи пролила все слезы. Она рыдала так, что могло образоваться целое море. Ее жизнь была разбита и совсем не имела никакого смысла, но она обещала Генри, что будет жить дальше, каких бы усилий ей это не стоило. Потерять любимого человека — это страшно, но еще страшнее так никогда его и не встретить. Фифи так боялась этого, но в итоге это случилось с ней. Она закрылась от всего мира, решив, что пребывать в мире своих грез, чем в жестокой реальности бытия. Лишь только ненадолго она покидала мир фантазий, чтобы не потерять связь с внешним миром. Она не рвала последние нити, связывающие ее с обычной жизнью, и окружающих это устраивало. — Не грусти, детка, — мама провела ладонью по ее волосам. — Все когда-нибудь наладится. — Да. У меня больше ничего не осталось. Я потеряла всех. — Потеряла? Ты так забавно себя жалеешь. Ты никого не теряла — у вас с самого начала ничего не было. По сути, ты любила красивый образ Генри, но если бы ты узнала его ближе, то поняла, насколько вы не похожи, — мать налила им немного вина. — Я любила его, и сейчас я люблю его, — прошептала она. — Просто ты еще никогда не любила так же сильно, — Анхель улыбнулась. — Кажется, сегодня к нам домой никто не придет. — Волнения, — прошептала девушка. — Я вспомнила, что мне надо в аптеку. — Будь осторожна, — мать поцеловала ее в щеку. — Хорошо. Она так и не вернулась домой. В тот день Фифи убили в толпе демонстрантов. Она знала, что их с Генри ждет новая встреча.