Припять вещала.
Трещали мегафоны, били протяжно, отрывисто, вместе с этим слаженно и отработанно сигнальные гудки городской радиостанции, увлекаясь ввысь серыми исполинами девятиэтажек, разливаясь по глухим заросшим дворам и скверам неугомонным гулом вступающей в новый день жизни, просачиваясь в черноту тысячи окон, наполняя бетонные глыбы гаммой помех хрипящих репродукторов, наперебой друг другу голосящих дикторов, скрипящих, свистящих, разящих волн триумфа со стороны стадиона, ниспадающих и восходящих стенаний оркестров.
Эхом проносился по пустым, где изъеденным непогодой, где вошедшим под владения леса проспектам, исчезнувшим в сплетении веток запущенных насаждений улицам, гулкими отзвуками перемещался от одной крыше к другой голос Припяти, молодой, сильный, но словно не от этого мира: слишком он был непредсказуем, полон неестественных ноток, присущих разве что старым музыкальным пластинкам с дефектами.
— От Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского союза… — прорезались сквозь шорох помех слова, и город замолк.
Притихли оживлённые колеи улочек, зажатых меж вытянувшимися в ряд пятиэтажками, русла проспектов, по берегам которых протянулись цепочки жилых зданий, прижатых к земле магазинчиков и недостроек. Припять наводнило безмолвие.
— …Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР, — продолжали между тем, всё больше погружаясь в булькающий шум, — Центральный… Комитет… Партии… Союза… за… за… щает… ет… ет…
Постепенно удаляясь, терялся среди моноклинных столпов высоток, многоглазых стен хрущёвок, шум некогда бушующей жизни. Казалось, он единственный не хотел признавать, что всё здесь оставлено, покинуто, забыто, быть может, навсегда.
Вниз по проспекту вдогонку ему двигалась стая псевдособак, где кучкуясь, местами растягиваясь, разбрасывая в стороны комки снежной слякоти и снопы брызг, перекликаясь неслышным рычанием.
На фоне замаячил и вскоре скрылся полуобвалившийся козырёк местного универмага, по другую сторону протянулись ровные склоны корпусов общежития, поверху украшенные выцветшей и кое-где отколупившейся голубой плиткой, горсти которой наряду с обломками вытяжных дефлекторов и полуопрокинутыми желтеющими телефонными будками, осыпанными стеклянной крошкой, сверкали под ликующей у подножия зданий капелью.
Солнце, купавшееся в бликующем зеркале утопшего проспекта Дружбы Народов в том месте, где он по кривой вливался в проспект Ленина, зарябило в тучах брызг, поднятых лапами форсирующих местность мутантов, вынырнуло у искрящей от мокроты кромки асфальта, улеглось на его тусклых пятнах, разбитых россыпями средь черноты проклюнувшейся почвы с пучками кустистых зарослей и голыми топольками, грязных ледяных разводов, плавно переходящих в пролитую небесами синеву.
Там, где смотрелись в свои стройные отражения изгибы фонарных столбов, из ветвистой пучины образовавшегося островка вырастала многоголовая стелла Дружбы Народов, являя макушки репродукторов и рельефные плиты с неразборчивой атрибутикой, испорченной кислотными дождями. Её, взяв в тиски, стая преодолела, разделившись на две части.
Сырой воздух наряду с запахами прошлогодней листвы, ржавчины и насытившейся талой влагой земли ударил тёплым порывом в лицо, когда Батискаф, скомандовав привал и поставив ПКМ стволом вверх у железных оград магазинчика «Свiтлячок», стащил с себя шлем экзоскелета, в котором и вправду со стороны походил на глубоководный аппарат, закованный в броню.
— Нагрелись-то как… — с тихой радостью в голосе провозгласил другой сталкер в коричневом варианте «Зари» с бо́льшим количеством лепестков кевлара на груди, когда последовал примеру товарища, освободившись от душного противогаза, и прикоснулся к ржавым рёбрам строения.
«Лишь бы всё потрогать да пощупать» — вздохнул про себя Батискаф, но вслух сказал:
— А что? Оглянуться не успеешь, как всё зеленью покроет, и Припять превратится в эдакие джунгли каменные.
— Это да, это верно… — сталкер в «Заре» стянул с себя рюкзак, АК-74М с подствольным гранатомётом и глушителем, бросив те под ноги, а сам, привалившись спиной возле зеленоватых дверей, изъеденных следами сырости, окликнул третьего, облачённого в тёмно-синюю разновидность сталкерского комбинезона, — А ты чего, Шина?
Тот так же скинул рюкзак, прицепил противогаз к застёжкам на плече, обернулся напоследок и, подойдя ближе, хмыкнул.
— Видали? Автобусы?
— Ась? Дай глянуть. — человек в коричневой «Заре» взял из рук сталкера оптический прицел для отечественного оружия, поднёс к правому глазу, выйдя из-под тени раскидистой берёзы, разросшейся тут же.
За прицельной сеткой комковался густой кустарник, светлея на фоне хвойных лап приземистых ёлок. Спустя несколько секунд, глаз зацепился за рыжеватую обшивку автобусных крыш, выглядывающих из-за переплетений голых ветвей.
— Ага, а ведь говорили всё вывезли…
Когда бьющее в лицо солнце начало раздражать, ослепляя, сталкер вернул товарищу прицел, принявшись осматривать внутренности магазинчика, в то время как Батискаф с Шиной склонились над ПДА.
— Самый заражённый микрорайон, по сути, первый, ещё коммунальный квартал и медсанчасть рядом. Всё это в нашем распоряжении. Второй микрорайон, как мы знаем, контролируется военными, там же обосновались научники, центр города, а также третий и пятый микрорайоны — группировкой «Монолит», а вот что в четвёртом и шестом мне неизвестно, однако не исключаю, что их уже заняли наёмники, судя по радиопереговорам. — пояснял Батискаф, тыкая в экран наладонника. — Гера!
— Ась? — Герасим бегал глазами по усыпанной мелким мусором плитке, коей были выложены полы, остаткам стеллажей, битому стеклу, посуде, разломанным магазинным весам, скосившимся полкам вдоль стен, погружённым в полутень.
— Ты говорил, что вчера долговцев видел, где?
— Да вряд ли это долговцы были. Зомбари скорее всего. Да и разглядеть я особо не успел — скрылись за зданием.
— Ясненько. Я предлагаю сегодня сходить во-от сюда. Интересное место. Говорили, там свечение по ночам — «Электры», скорее всего. Может, артефакты есть.
— Что за место-то? — Шина, зевнув, убрал прицел в подсумок, до этого держа тот в руке.
— КБО какое-то на улице Курчатова. Движемся в таком же порядке, ушки на макушке — мутантов никто не отменял.
Шина, кивнув, отправился к рюкзаку и 194-му ТОЗу, оставленным чуть поодаль, на ходу отстёгивая с пояса флягу.
Сквозь ветряные порывы, раскачивающие со скрипом ветвистые космы обступивших подходы к магазину деревьев и кустарников, проклёвывались птичьи трели, еле ощутимый переменчивый гул, полный разнообразных отголосков и шипений мёртвого, но не умертвлённого радиофона.
Припять жила своей жизнью и сталкерам, изучающим первый микрорайон города уже второй день, пришлось убедиться в этом не один раз. В том числе и сейчас.
Секунда замешательства могла стоить сталкеру по кличке Шина жизни, когда через переплетения ветвей многочисленных кустарников, в которых погрязла данная часть проспекта, замаячили чёрные шкуры псевдособак, видимо, учуявших человека поблизости. Честно признать, Шина-то замешкался, но лишь на полсекунды, выиграв у подступившей опасности ровно столько же. А может, его спас лишь тот факт, что псины, явно осведомлённые о большем количестве людей, не спешили лезть на рожон, отправив на разведку пару-тройку волкодавов.
Один, горбатый, с поблёскивающими проплешинами на спине и на боках и отсутствующим левым ухом, оказался рядом с человеком, только и успевшим что бросить наземь открытую флягу да схватить дробовик, в два прыжка, издав воинствующий рык.
Хлопнул ТОЗ, взбив зарядом картечи снежную кашицу, неравномерно покрывающую асфальтовые останки дороги, заставив пса, метившего в незащищённое комбинезоном горло, поменять траекторию прыжка и вцепиться в коленную чашечку при приземлении.
От болевого шока в глазах вспыхнули белые пятна, а крик остановился на полпути где-то в глотке, выдавшей невнятный хрип.
Второй мутант, лохматый, более жилистый, примерившись, кинулся было следом на временно обескураженную жертву, еле устоявшую на ногах, но, заглотнув тяжёлую оболочную пулю, захлебнулся в собственном вое, прочесав мордой добрый метр.
USP с глушителем выдал ещё несколько плевков, изрешетив заднюю конечность намертво вцепившегося в колено сталкера мутанта. Прозвенели выброшенные выстрелами гильзы, а затем округу наполнил рокот ПКМ.
Прерываясь, вновь заводя длинные очереди, разбавляясь автоматным стрекотом, он замолк лишь тогда, когда израненная, исполосованная всеми видами свинцовых жал третья псина, являющая собой окровавленные груды болтающегося мяса, подёргиваясь, свалилась около дверей «Свiтлячка», протянув за собой бордовый глянцевый след.
— Дружественным войскам НАТО привет! — возбуждённо воскликнул Гера, подбежав к Шине, готовому уже осесть на землю, и поприветствовав невесть откуда взявшегося наёмника в голубой униформе, что крутил головой и выцеливал не столько оставшихся псевдособак, порыкивающих недалеко, сколько пулемётчика, от которого в ушах всё ещё стоял неприятный звон.
Придерживая цедящего сквозь зубы ругательства товарища, Герасим, шикая, усадил того, принявшись освобождать повреждённое колено от клыков тварины, не разжавшей пасти даже на смертном одре.
Когда подоспел обладатель ПКМ, позвякивая элементами бронированной экипировки, наёмник дал обратить на себя внимание окликом.
— Какого хрена? Предупреждать надо, меня чуть не задел.
Батискаф уставился на непрошенного гостя так, будто не расслышал слов: слух возвращался, но медленно. Наёмник покрутил пальцем у виска, указав на машину убийства в руках у бойца.
— Слушай, синий, ты извини, конечно, но для нас это было неожиданно. — Герасим, подрагивающими и окровавленными пальцами вскрывающий упаковку бинта, мельком глянул на наймита, — Сдаётся мне, это ещё не всё…
— Эй, эй, эй, — сунув в кобуру USP, «синий» подскочил к раненому, ткнув Батискафа в плечо, — Ты! Прикрывай! — сказанное далее было адресовано Гере, — Что творишь? Обезболивающее сначала коли, не видишь — он же сейчас в обморок грохнется! Да ёп…
Пока те перебрасывались фразами и копошились в вывернутых подсумках, Батискаф отошёл от последствий стрельбы, прислушавшись к округе.
В воздухе ещё висела завеса пороховых газов, резавшая ноздри наряду с неявным собачьим запашком.
Не решающиеся нападать псины, казалось, готовили целый план перехвата: за плотной стеной голого кустарника раздавалось различимое рычание и пёсьи переклички, сопровождаемые нескрываемой вознёй. Их заглушал лишь стук беспокойного сердца.
— Всё, отходим, отходим! — наёмник спешно поднялся, помог поставить на ноги перебинтованного Шину, затем сменил обойму пистолета, щёлкнув затворным механизмом.
— Слава, шлем. — Гера протянул оставленный Батискафом у магазина атрибут экипировки, — Берём Шину и сдаём назад. Наёмник верно говорит — задерживаться здесь себе дороже! Кто раненого возьмёт?
— Мне учить вас экзоскелетом пользоваться? Раненого позади, ты справа, я слева, хватаемся за плечи экзоскелета и так вверх по проспекту под прикрытием пулемёта. — в голосе начинающего раздражаться наёмника проклюнулись хриплые нотки, — Ну! Пошли!
Оперативно выстроившись в установленном порядке, сталкеры, ощетинившись стволами, держа на прицеле кустарник и окрестности, двинулись, пятясь, вдоль корпуса общежития по заданному маршруту. Под ногами рябили стыки ПДН-плит, облюбованные жёлтыми мхами, чернели узоры истлевшей листвы, хлюпали остатки грязных снегов вперемешку с водой. Вслед пищали обеспокоенные выстрелами пичуги и огрызались рычанием псевдособаки, не решающиеся высунуться на открытую местность: оно было и понятно — павшие в бою сородичи вполне могли сгодиться за более лёгкую добычу.
Лупоглазые хрущёвки провожали маленьких кучкующихся людей до самого коммунального квартала, поблёскивая пошедшими сквозь время застеклёнными лоджиями и холодно безмолвствуя.
Когда скрылись затерянные в индустриальной глуши за ветвями распущенной аллеи приземистый универмаг и даже половина из оставшихся букв, восхвалявших труд, что разместились на одной из высоток, группа остановилась перевести дух.
Солнце спряталось за бетонными частоколами зданий и уже не слепило глаза. Небольшой закоулок, петляя меж пятнами сырости на асфальте, средь островков с раскинувшими свои ветки кустарниками, на которых уже угадывались желтеющие почки, терялся в ветвистой глуши за рыжими облупившимися гаражами, протянувшимися ровными рядами по обочинам. Некоторые из них почти на треть ушли в землю.
Воздух был пропитан запахом ржавчины и тёплой затхлостью, какая обычно бывает в давно оставленных людьми местах.
Наёмник прислушался. Припять молчала, изредка оглашаясь неявными отголосками. Заставив вздрогнуть, над ухом прожужжал жук, небольно, но ощутимо врезавшись в щёку.
— Странная нынче Зона, скажи, наёмник? — будто только и ждал повода начать разговор сталкер в экзоскелете, до этого вглядываясь в незваного гостя, на что тот не обращал внимания. Или делал вид, что не обращает.
Пока Герасим с Шиной, усевшись где-то в сторонке, копошились в рюкзаках, тихо переговариваясь, Батискаф подошёл ближе, звякнув бронеэлементами.
— Странная во всех смыслах. Но я думаю, ты заметил. А ведь раньше в Припять было даже не пробиться: «Монолит», аномальные поля… А сейчас? Удивительно. Так же, как встретить здесь наёмника, да ещё старого знакомого…
Солдат удачи нехотя поднял взгляд на пулемётчика. В душе упорно боролись два чувства. Одно, результат жестокого воспитания в наёмнической среде, насильно подавливало другое: резкое облегчение от встречи с людьми, настоящими, живыми людьми, не миражами-монолитовцами, не тварями, играющими с рассудком…
— Ты…
— Вот встреча так встреча. Слушай, я благодарен тебе за помощь. Уверен, Гера с Шиной тоже. Только давай разойдёмся с миром, ненамного забыв про былое?
— Забыв, как ты бросил меня связанного в том подвале? В деревне под носом у вояк? — воспоминания вырвались откуда-то из подкорки, резко вдарив наряду с давно выжатыми нервами. Однако и здесь не подвёл самоконтроль: слова вырвались с шипением, так и не долетев до сталкеров, оставшихся в стороне.
— Слушай… Тогда не могло быть иначе. И ты это понимаешь. Сейчас мы при других обстоятельствах. — Батискаф, опустил взгляд, потеребив шлем, что держал, прижав к животу.
Наёмник сморщился, сжав кулаки. Сталкер был прав. Сейчас он не только в проигрышном положении, без припасов и патронов, но и без навигации. Поход в город, мыслимый ходкой туда-обратно, превратился… даже не в кошмар, в абсурд. Цель не уничтожена, задание можно считать проваленным, и всё это осложняется вышеназванным.
— Ничего уже не имеет смысла… — выдал наёмник, вздохнув. Синдикат не поощряет невыполненные в срок контракты, а это значит, что карьера наёмника, которую он строил с несколько лет с треском рухнула.
— Выглядишь, в целом, не очень. — вымолвил давний знакомый, обратив внимание на себя.
— Как выбраться из города? Будь по-твоему, разойдёмся с миром, и вы никогда меня не увидите. Лишь покажите тропку. Желательно в нейтральные территории.
Батискаф хмыкнул.
— Ладно. Не хочешь рассказывать и не надо. Самому бы легче стало, да и нам какая-никакая помощь: Припять — место, мало обследованное.
— А вы типа исследователи? — наёмник, скорчив рожу, которую можно было бы назвать нахальной, если бы не мешки под глазами и бледный оттенок, являющий следы пережитого.
— Можно и так сказать. Работаем на учёных, которые разбили лагерь на подходах к городу.
Свистнула недалеко какая-то птаха. Окрестности отозвались слабым вибрирующим гулом.
— Думаю, тебе бы не помешал отдых. Да и там поточнее направят куда тебе надо.
Мысленно что-то пораскинув, «синий» слегка кивнул. Учёные… Всяко лучше, чем скитаться по городу-призраку.
***
Зачастую мы думаем, что всё вечно. Что нам никогда не придётся что-либо менять и меняться самим.
Мы часто обманываем себя тем, что каждый миг создан для нас, и порой обманываемся до того, что перестаём замечать изменения вокруг. Мы смотрим на мир глазами привыкших ко всему, равнодушных ко всем, и, вроде как, это правильно, это помогает выжить в бесконечной рутине.
Но стоит бросить лишь частичку внимания, и этот мир рушится. Истинные чувства, гниющие под слоем предрассудков, предубеждений, бессмысленных на фоне действительно значимого, всплывают наружу. Место, которое с виду мертво и заброшено, предстаёт перед нами живым, цветущим, омывая душу отголосками прошлого. Но где оно было до этого?
Оно никуда не исчезало и не исчезнет. Нужна лишь частичка внимания. Не на один день, берущий начало 26 апреля. Она должна быть в сердце с самого начала, как только этот день стал значимым для каждого человека.
Капель смеётся рыдая.
Апрель. Авитаминоз.
Капель в лучах точит камень.
Апрель, поникший от слёз.
И солнце в ручьях убегает,
Что говор несут выше крыш.
Под окнами сырость витает,
Нагрет тёплым утром карниз.
От влаги обойной лоснится
Зелёный на стенах узор.
Надолго во мне сохранится,
Как в детстве, покинутый двор.
Памяти ликвидаторов аварии на Чернобыльской атомной электростанции
Иванов-Ковалёв; Апрель 2018 — Май 2020.
