Вечность мгновения

За мной не следили. Странно, но факт. После случившегося Диктор, как будто, потерял к нам интерес. Нет, он все еще заглядывал к Шраму (его, в отличие от меня, туда пускали) и заходил в мою комнату по вечерам. Да, теперь у меня была своя отдельная комната, почти как у настоящего человека; а то, что запиралась она исключительно снаружи… ну, я понимал, почему было так сделано. Стены моей комнаты были выкрашены в бирюзовый цвет. Большое окно выходило на внутренний двор Бобсока, позволяя полюбоваться чахнущими от жары газонами, пролетающими время от времени дронами, бредущими куда-то вразвалочку куклами и — очень редко — целеустремленно шагающими от корпуса в корпус работниками Бобсок. В первое время я кучу времени провел на подоконнике, разглядывая все это. Комната находилась на двенадцатом этаже, казавшемся мне головокружительно высоким. Что там на последнем, семнадцатом, мне даже думать не хотелось. И отсюда свалишься — в лепешку расшибешься. Может, даже немножко похожую на ту, что осталась от Джеймса. Ну вот, опять. Я всеми силами старался избегать мыслей о братьях, но они все равно меня настигали. Я сравнивал еду из докторской столовки с тем, что готовил Эль, думал, что бы сказал Боец о местном спортзале (да, у докторов, оказывается был свой спортзал), представлял как Перец комментирует бессмысленность моего времяпрепровождения… Я скучал по ним. Может, не сорвись я тогда помогать доктору Саммерс все было бы по-другому. Может, разбуди я Того Парня все было по-другому. Может, у нас бы все получилось. Доктор Саммерс умерла через несколько часов после Революции. Диктор сказал, что это из-за того, что ее пришлось эвакуировать вместе с остальным персоналом через телепорт. Во время перехода у нее открылось внутреннее кровотечение, которое не удалось остановить по прибытии в место назначения. И если бы Диктор знал, что телепортация окажет такой эффект, он бы ни за что ее туда не отправил. Я почти ему верю. Еще Диктор говорит, что теперь все будет хорошо, но поверить в это у меня не получается, как бы я ни старался. Мне снятся кошмары. Иногда они связаны с Тем Парнем — в них я вхожу в его палату, выдергиваю иглу капельницы из его вены, вытаскиваю трубку из его рта; потом долго всматриваюсь в его лицо — в мое собственное лицо — пока Тот Парень не открывает глаза. В этот момент я всегда просыпаюсь с колотящимся где-то в горле сердцем. В других снах я тем или иным способом убиваю Диктора, но каждый раз он каким-то образом вновь оказывается жив и подробно объясняет, что я сделал не так. А потом показывает, как надо, и раз за разом убивает всех, кто мне дорог. Просыпаясь в слезах, я автоматически пытаюсь нащупать рядом кого-то из братьев, и лишь окончательно пробудившись, вспоминаю, что остался один. Но самый противный вид кошмаров — третий. Они похожи на бесконечно прокучивающуюся видеозапись. Я иду куда-то по джунглям, сжимая в руках чертежи. Влажный и густой воздух наполнен ароматами прелой листвы. Густая растительность буквально расступается передо мной. Я знаю, что некто следит за мной, но совсем не беспокоюсь насчет него. Я с нетерпением жду, когда он устанет прятаться и заговорит со мной. Кто-то ведь должен стать свидетелем моего триумфа? Шорох листвы заставляет меня улыбнуться. Я узнаю его, я готов ответить на все его вопросы… Но он ничего не спрашивает. Он стреляет, и мир взрывается болью. Я просыпаюсь и еще несколько минут смотрю широко открытыми глазами в темноту, пока отзвуки чужих воспоминаний не исчезнут окончательно. Я не хочу иметь с Тем Парнем ничего общего. Только я его клон, и моего мнения никто не спрашивает. Я боюсь, что однажды для меня (как и для Того Парня когда-то) убить человека станет не сложнее, чем щелкнуть пальцами. Я думаю, что если бы не этот страх, все могло бы быть по-другому. Было бы все хорошо? Не уверен. Вот уж у кого дела хорошо не будут, так это у Шрама. Нет, пока он усиленно идет на поправку, и доктора дают ему хороший прогноз (что чрезвычайно радует Диктора), но я не представляю, что он будет чувствовать, когда очнется. Точнее наоборот, слишком хорошо представляю. Но, возможно, тогда нам позволят увидеться, и я смогу все ему объяснить. Хотя не думаю, что получится. С Радом не получилось. На базу я вернулся только спустя неделю после того, как остался один. Когда окончательно убедился, что никто не собирается за мной следить и все такое. База выглядела так, словно ее обитатели вышли буквально на минутку. Не знаю, сколько времени я там провел, представляя, что они просто ушли на разведку и скоро вернуться, а я вот-вот услышу их голоса. Но никто не вернулся. Я отыскал свой тайник. Сверху валялась моя окровавленная жилетка. Я отодвинул ее в сторону и разложил перед собой хранимые там сокровища. Бережно вытащил снежный шар, не удержавшись, встряхнул его, чтобы в городе под стеклом случилась буря. Один из неработающих бластеров Шрама, который я сохранил, потому что он издавал забавные звуки. Сломанные часы. Может, они и не сломаны, просто батарейка села, но они не работают. Их я хранил как напоминание о времени, когда еще не был Флэшем. Неровный обрезок бумаги с рисунком Шизо. Он утверждал, что нарисовал меня, хотя изображение больше было похоже на сову с руками. Но мне все равно польстило, так что я сохранил его. Полупустая пачка макарон. Я запустил в нее руку и сгрыз пару штучек. Безвкусные, как мое существование. Все это не имело смысла. Просто хлам. Я взял в руки старую жилетку. Темно-бурые пятна крови ярко выделялись на голубой ткани. Отличный наряд для меня, сразу будет видно, кому не стоит доверять. Я фыркнул и запустил руку в карман. Пальцы неожиданно сомкнулись на чем-то гладком. Карточка для телепорта. Я совсем забыл о ней. Несколько секунд я сидел неподвижно, рассматривая разномастные полоски штрихкода. Если бы я только вспомнил о ней, сунул бы руку в дурацкий карман, если бы… Я яростно швырнул карточку в стену. Потом одумался, поднял ее и положил в карман уже новой жилетки. Пришла пора сделать то, ради чего я здесь. С Радом на первый взгляд все было в порядке. Он покачивался в зеленоватой жидкости точно также, как и когда я увидел его в таком виде впервые. Какое-то время я вглядывался в его лицо, так похожее на мое собственное. Так похожее на лица остальных. Я сглотнул и вытащил стащенный у одного из докторов смартфон. Инструкция к капсуле существовала не только в электронном виде, но так ее найти оказалось проще всего. А смартфон я подброшу потом обратно. Не уверен, что инструкция подойдет к модернизированной Шрамом капсуле, но так я хотя бы буду знать, с чего начать. Первым, что бросилось мне в глаза в инструкции, было предупреждение: «Не предназначено для длительного (свыше двадцати восьми дней) непрерывного использования». Рад провел в капсуле почти год. Постоянно сверяясь с инструкцией, я нажал необходимые кнопки. Капсула натужно загудела, а потом издала звук, похожий на смыв унитаза. Уровень зеленой жидкости в капсуле начал стремительно понижаться. Рад, до этого свободно в ней плававший, уперся в переднее стекло, и, когда то распахнулось, буквально вывалился мне на руки. Он был весь скользкий, покрытый какой-то слизью. А еще — холодный. Не теплее окружающего воздуха. Как давно он умер, интересно? И сколько раз я проходил мимо него, даже не подозревая об этом? Я ведь даже не подумал поставить слова Шрама под сомнение, настоять на том, чтобы выпустить Рада… Хотелось плакать, но слез не было. А потом, словно кто-то нажал на кнопку включения, тело Рада выгнулось в судороге. Я инстинктивно отскочил, не смея поверить в то, что происходит. Рад резко втянул в себя воздух — раз, другой, — и, перевернувшись на живот, закашлялся. Изо рта у него вылилась все таже зеленоватая жидкость и он в бессилии опустился на пол. Но теперь его грудная клетка ритмично опускалась и поднималась. — Рад? — позвал я шепотом, боясь, что громкий звук разрушит увиденное мной чудо и я вновь останусь один на один с его трупом. — Флэш? — прохрипел он, повернув голову в мою сторону. — Ты в порядке? Он попытался встать, но запутался в своих конечностях и рухнул обратно. — Я в порядке, — пискнул я, пытаясь сдержать слезы. — Хорошо, — удовлетворенно выдохнул он и пожаловался: — Мне холодно. — Я сейчас, — бросил я и уже в следующую секунду стоял перед ним со всеми одеялами, что нашлись на базе. Потом мы сидели с ним в горе из одеял, обнявшись, как два идиота, и рыдали. Я пытался рассказать ему, что произошло за этот год, про нашего оригинала и фатальный изъян, зло, существующее на уровне генов. — По-твоему, это оправдывает то, что ты сделал? — спросил Рад, когда я закончил рассказ. Некоторое время я всматривался в его пронзительные зеленые глаза, а потом не выдержал и отвел взгляд. Сгорбился, прижал колени к груди. — Нет, — еле слышно пробормотал я. — Не оправдывает. — И что дальше? Сдашь меня Диктору, как Шрама? — будничным тоном спросил Рад. Как будто спрашивал, буду я чай или нет. — Уверен, он бы этого хотел. — Сомневаюсь, что ты этого хочешь, — бросил я на него косой взгляд. — Ты мог бы попытаться меня заставить. Признаюсь, не уверен, кто вышел бы победителем из нашей драки. — Я не хочу драться. Между нами повисла тишина. — И что дальше? — повторил свой вопрос Рад. — Я вернусь к Диктору. Шрам скоро очнется, может, мне разрешат с ним увидеться. — Значит, рассчитываешь на подачки Диктора? Я дернул плечом. — Бобсок мало изменился за это время, — медленно заметил я. — Им все еще нет ни до чего дела, если специально не привлекать их внимание. У нас тут был приличный запас продуктов. Тебе одному надолго хватит. — Я учту, — кивнул Рад и слабо улыбнулся. — И вот еще, — я пошарился в кармане и протянул Раду ключ-карту к телепорту. — Мне сказали, что это от телепорта. Понятия не имею, как оно работает, но благодаря этому можно попасть в безопасное место. — И вы этим не воспользовались? — вскинул брови Рад, аккуратно принимая карточку. — Не успели, — не стал вдаваться в подробности я. — И не были уверены, что это не ловушка. — Все равно спасибо, — кивнул Рад. — Уверен, что не хочешь остаться со мной? Теперь, когда свобода почти у нас в руках? — он провел пальцем по карточке. — Боюсь, мне нужна свобода другого рода, — покачал головой я. С того дня я больше Рада не видел. — Неужели этот фатальный изъян нельзя никак исправить? — спросил я как-то у Диктора. — Откуда такие мысли? — Не хочу становиться злее, чем сейчас, — прозвучало по-детски. Диктор ответил не сразу. — Возможно, способ есть. Но мы не разу не пробовали его на живых объектах. Не думаю, что согласишься на такое. Я согласился — чисто из чувства противоречия. Даже если это будет все равно, что самоубийство, все лучше, чем влачить жалкое существование, осознавая, во что я могу превратиться. Единственным моим условием было, что это случится не раньше, чем очнется Шрам. Я не мог упустить возможность все ему объяснить. Но когда Шрам очнулся — он ничего не помнил, и говорить с ним об этом было бессмысленно, хотя я и попытался. А когда Шрам меня узнал, в его глазах читалась столь жгучая ненависть, что у меня просто духу не хватило с ним заговорить. И вот он я, подвожу итог своей жизни, наблюдая, как тела моих братьев преображаются под действием ослепительного света в правильной формы кристаллы. Ромбическая планаксиальная сингония, ха. Вероятно, я был не очень хорошим человеком, но, по крайней мере, стать еще хуже мне не суждено. Я раскидываю руки в стороны, усилием воли заставляя норовящий замедлится мир двигаться как ему положено. Сердце колотится как сумасшедшее. В рту пересохло. Я закрываю глаза. Еще миг, и… Свет пронзил меня на сквозь, разбил на милиард осколков, растворил, как кубик сахара в чашке чая. Диктор обещал, что преобразование займет не больше мгновения, что я не успею ничего почувствовать. Он соврал. Я ощутил, как беспощадный свет вгрызается в мое тело, рвет нервы, расщепляет клетки на атомы. Я пытался сбежать, пытался закричать, но не смог. Я остался один на один с пожирающим меня светом. Боль длилась целую вечность.