Рисуя круг

Суета мимо идущих дней давит своей поспешностью и однообразием, словно шастуновский понедельник стал одним и тем же днём, доказывая существование временных петель. Но нет, понедельник сменяется вторником, внедряясь в жизнь работающего человека трелью будильника в телефоне. Он мотался по городу, выполняя даже те задания, которые вообще не его специализации, но их коллектив слишком маленький, поэтому, пока Оксана разрывается между телефонными звонками, Шастун забирает доставленные из Москвы документы, которые почему-то не возможно было доставить курьером. А затем бесконечные переговоры с изданиями, лишь бы быть на слуху со всех углов. Рабочий день неожиданно стал сверхурочным и заканчивался ближе к девяти, сидящим у кипы бумаг Антоном, пытающимся анализировать диаграмму популярности за последний год, чтобы правильно построить промо. До выхода альбома меньше месяца. Они с Павлом Алексеевичем разрабатывают план турне, подбирая города, которые стоит посетить, а затем Антон тратит не вечность, а всего-то свою жизнь, чтобы договориться с различными площадками, будь то клуб или дом культуры, о грядущем выступлении. Личная жизнь отключается, а время "для себя" сводится до душа, сна и быстрого перекуса. Поэтому, когда Арсений звонит в понедельник, он слышит лишь невнятные объяснения вперемешку с указаниями кому-то рядом. Затем его не видно в кофейне ни во вторник, ни в среду. Художник вроде бы и не ждёт, но чувствует себя Хатико, когда слышит звук открывающейся двери и не видит в ней долговязого парня. Приходит в обеденное время, не спеша попивая свой лавандовый латте, и пересматривая электронную почту, отсеивая не заинтересовавшие приглашения и заказы. И всё же парочку интересных находит, отвечает, помечает, как "важное" и со спокойной душой принимается рисовать скетчи. Стены кафе вместо обоев можно было бы уже заслонить рисунками Попова, так много их накопилось за то время, пока он здесь высиживал. Все посетители индивидуальны своими эмоциями. Редко он вырисовывал больше одного персонажа на листке А5, однако в основном, когда это случалось ими были люди влюблённые. То парень, кормящий девушку мороженым с ложечки, то уже девушка, чуть ли не спящая на плече парня. Он никогда не рисовал людей, уткнувшихся в телефон, каких было здесь немало. Такая реальность его не вдохновляла. В четверг, когда вечное бросание взгляда на двери уже начинало подбешивать его самого, вместо очередного незнакомого посетителя он видит Антона. В костюме, плаще-дождевике с немного потрепанными волосами и потерянным взглядом. Он ждёт свой заказ у стойки, а когда получает — норовит сесть за первый попавшийся столик, из-за чего Арсению приходится прикрикнуть, чтобы тот таки обратил на него своё внимание. — Прости, я тебя не заметил сначала, — он сухо пожимает руку и даже не ухмыляется тому, что она вся перепачкана красками. Падает на диванчик и устало кладёт голову на протянутые руки, забывая о только что купленном эспрессо. Эту ночь он плохо спал. Сны, тревожащие его с подросткового возраста, появлялись редко и всегда не вовремя, когда бодрость — высшая ценность для Шастуна. И вот сегодня он проснулся около шести и уже не мог сомкнуть глаз. Это не были страшилки с чудовищами, кровью и смертью. Его сны — пугали мрачностью и событиями, переплетающиеся с былой реальностью, заставляя его вновь и вновь обдумывать приснившуюся картинку. Вновь и вновь ненавидеть себя, хоть и будучи невиновным. Тёплая ладонь накрывает другую, пальцы которой украшают кольца. Этот жест был для того, чтобы привлечь внимание, и ему удалось так как парень поднял голову, смотря не на собеседника, а сквозь него. Арсений немного сжал чужие пальцы перед тем, как начать говорить. - Ну, так нельзя убивать себя. Он впервые кому-то сочувствует. Искренне, и это пугает. На него смотрит человек с покрасневшими стекляшками вместо глаз и мешками под ними. Трёхдневная щетина совсем не украшает молодое, немного даже детское, лицо, а бледность кожи добавляет с десяток лет. Арсению некомфортно чувствовать себя расцветшим и похорошевшим за последние недели, проведённые в относительном спокойствии. Он ощущает вину за то, что ему хорошо. — Я знаю, — Антон действительно не слышит ничего нового для себя. Прекрасно понимает, что это период временный, сейчас так нужно, выпрыгнуть со штанов, чтобы потом было легче. Забирает свою руку из-под оков чужой, чтобы взять чашку и в несколько глотков выпить остывший эспрессо, немного скривившись от горечи. Бодростью и не пахнет. Художник ненавидит чувство жалости. Быть её объектом или же испытывать это чувство к кому-то для него унизительно при том и того, кто жалеет и того, кого жалеют. Но он ничего не может с собой поделать, испытывая подобное при виде такого Шастуна. Он так и не находит, что сказать ещё, поэтому Антон разбавляет это молчание сухим "Мне пора" и прощальным рукопожатием. Напоследок ему адресуется натянутая улыбка, создана для того, чтобы убедить художника, что всё хорошо, однако это срабатывает так же плохо, как посчитать до десяти в самый разгар ссоры. И тем не менее Арсений приподнимает уголки губ. Чёртова вежливость, в которой одни должны делать вид, что всё хорошо, а другие, что верят этому. В пятницу Антон чувствует себя намного лучше. Возможно, это из-за того, что совсем близко выходные, а может из-за немного бредового сна с участием Арсения, который он успел забыть, как только открыл глаза, однако приятное ощущение осталось с ним в это прекрасное утро. Погода решила устаканиться, даря тепло окружающему миру. Всё вокруг-таки зацвело, распустилось и запахло, несмотря на бетонность города со всеми его недостатками включая и отсутствием кислорода. Старенькая вишня у подъезда радовала белым цветением и сладким запахом, что привлекал не только Шастуна, но и ненавистных ему пчёл и других представителей их семейства. Казалось бы, ничто не испортит то преподнесенное настроение, появившемся непонятно откуда, однако мир не настолько был добродушен к Антону в последнее время. Проблема пришла откуда и не ждали. Впрочем, как обычно. Он пересматривал на ноутбуке информацию по поводу тура, перепроверяя всё по десять раз, чтобы скоро обнародовать этот список городов и открыть продаж билетов. Идти в кофейню было лень, поэтому, впервые за долгое время между своим кабинетом и вкусно пахнущим помещением он выбрал первое, просто попросив Оксану сделать ему горячий напиток. Сегодня, впервые за всю неделю, появился в офисе и Саша. Всё это время он занимался сочинением акустической мелодии для некоторых песен, которые должен был спеть Принц на радио через несколько дней, а Саша — подыграть ему. Его вид работы позволял не появляться здесь каждый день, чем он активно и пользовался, временами оставляя Шастуна в кабинете один на один с юным дарованием. Однако сегодня всё было по-другому: они сидели за своими столами подшучивая над ситуациями в стране и мире, затем переключились и на Принца. Единожды в Антона прилетела смятая в комок бумажка, когда его шутка была излишне чернушной, на что он только сильнее заржал, выпуская из рук ручку. В один из таких смеющихся взрывов их прервал звонок телефона. — Привет, Арс, чего звонишь? — немного посмеявшись в трубку, спросил парень, не замечая того, как резко лицо его коллеги стало серьёзным. — Рад слышать тебя весёлым, мне это только на руку. Хочу украсть тебя в эту субботу в семь вечера. — Куда? — Подъедешь к моему дому и узнаешь. — Нет, ну так не интересно, — протягивает Антон, перекрутившись в кресле. — Мне нужна гарантия, что ты приедешь и в этом интрига — моя лучшая помощница. — Хорошо. — выдыхая, таки сдавшись этому темноволосому демону, отвечает — Я буду. — Тогда, до встречи? — До встречи, — только и успевает выговорить Антон перед тем, как услышать короткие гудки. Идиотская улыбка всё ещё держится на его лице пока он несколько мгновений тупит в экран телефона, а затем перемещает свой взгляд на Сашу. Радость вмиг сменяется смятением, когда он видит сжатые в линию и без того тонкие губы, словно их хозяин хочет что-то сказать, но сомневается в том, нуждаются ли в его словах. — Что? — подталкивает на свой страх и риск Антон, нервно прикусывая кончик ручки. — И как тесно ты общаешься с Поповым? Молниеносного ответа не последовало. Словив себя за вредной привычкой Антон слишком резко откинул ручку, ёжась из-за излишне громкого стука. Если бы он и сам знал ответ на этот вопрос. — Я не могу тебе ответить, — задумчиво начинает он, надеясь откопать верные слова в своей голове. — Не потому что это что-то секретное, нет. Просто, я и сам не знаю... Мы типа неплохо общаемся. Временами. — Тоха, это, конечно, не моё дело, — обеспокоенно начинает Саша, нервно заламывая пальцы, из-за чего Шастун только елозит, понимая, что сейчас услышит не самые приятные вещи. — День рождения я тебе не хотел портить, однако сейчас выскажусь. Попов — хуевая личность. Я прямо-таки ненавижу его и для этого есть вполне весомая причина. Он погубил моего близкого друга. Буквально сломал его жизнь, и это я не утрирую. А сейчас с ним общаешься ты, возможно, не так близко, но от этого не менее опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось из-за этого ублюдка. — Что же он сделал? — растеряно спросил Шастун. Никогда раньше он не слышал столько ненависти в этом голосе. — Мой лучший друг Эдик — подающий надежды фигурист... был, — он шумно сглатывает, заставляя Антона почувствовать мороз по коже, словно сейчас февраль, а он — голый. — На льду такое чудил, мама не горюй! И школу с серебряной закончил, что удивительно для спортсмена. Смышлёный. Мы познакомились лет пять назад ему и двадцати не было, а он уже по разным светским вечерам куролесил и вот на одной из таких мы встретились, а спустя годы, на другой такой же, он и с Поповым. Знаешь, я замечал за ним повадки, ну, не традиционные, однако мы никогда не обсуждали это. Человек он был хороший, а для меня это в приоритете, но все покатилось в задницу, стоило ему связаться с этим Поповым. Мало того, что он его психологически травил, выжимая из этого влюблённого дурака все соки, так это ещё пол беды. Он подсадил его на тяжёлые наркотики, Тох, если бы я заметил его руки раньше, клянусь, от этого художничка и места бы мокрого не осталось. Но нет, я, как и все, спохватился слишком поздно. И какой итог: дисквалификация и лишение мастера спорта — вся карьера в жопу. Но и это не самое ужасное. Он гниёт в наркодиспансере уже долгое время, потому что стоит его отпустить — и всё начинается по новой. Эду двадцать пять и его жизнь буквально разрушена, а этот хуй как жил в своё удовольствие, так и живёт. Разве это справедливо, Тох? — Я не замечал за ним подобного пристрастия... Замечал. — Я не знаю, что у него в голове, Тох, да и вряд ли хоть кто-то знает. Но, пожалуйста, — он делает паузу, которая кажется Шастуну вечностью. — Подумай, нужен ли тебе такой друг. Есть люди, которые приходят в нашу жизнь, чтобы разрушить её. Только через разрушение открывается новая истина, новая жизнь и когда кажется, что зашёл в тупик — просто проломи стену. Чтобы не происходило — это не зря, кто бы в твоей жизни не появлялся — это непросто так. Мы все вносим коррективы в чью-то судьбу и далеко не всегда они бывают приятными. Арсений разрушал. Своим поведением, повадками, колкими словечками и отсутствием чувства такта. Каждый раз, когда это хоть немного касалось Антона — внутри рушились не пробивные стены отчужденности, оставляя лишь мнительную, видимую окружающим, оболочку полнейшего безразличия. Арсений его же и отстраивал. Своей редкой искренней улыбкой, несуразными шутками и откровенными разговорами, когда полуприкрытые веки взволновано подрагивали, словно перед их глазами вновь мелькают миражи прошлого. Такой Попов дарил надежду на светлое будущее. После каждого разрушения следует реконструкция. Именно поэтому, после всех слов Саши, что ещё тысячу раз пережевывались в мыслях Шастуна, он всё же приехал к дому художника. После полученной информации он нуждался в восстановлении. В этом мире ничего не меняется так резко и ошеломительно, поэтому парень не удивляется тому, что Попов опаздывает на двадцать минут. Зато его удивляет то, что вместо того, чтобы сесть на пассажирское место, тот подходит до водительского, настойчиво, с ноткой нетерпимости, стуча в окно. — Что? — спрашивает, приоткрыв дверь. Арсению, чтобы его видеть, приходится немного наклонится. — Сегодня я за рулём, а ты — пьёшь. Антон недоверчиво осматривает мужчину, вполне логично не желая впускать за руль человека, у которого и своей машины нет. — У тебя хоть удостоверение есть? — Обижаешь, — Арсений достаёт с заднего кармана джинсов корешок, ещё старого образца. Он потратил около часа для того, чтобы отыскать этот треклятый документ и нашёл, под старыми красками, немного запачканный и весь в пыли. Срок водительских прав близок к истечению, и Арсений вряд ли когда-либо продлит их, потому что для него езда — в прошлом — вынужденная мера, а не удовольствие. — Ла-адно, — протягивает он и из-за того, что вставать ему лень, перелазит на кресло справа. Учитывая особенности его телосложения, это не получается так быстро и просто, как парнем предполагалось изначально, что заставляет его материться себе под нос. Наконец усевшись, он поворачивает голову в сторону художника, замечая в глазах того озорных насмехающихся чёртиков. Ей-богу перейти было бы быстрее. — И зачем же тебе права? Арсений проводит рукой по панели, как бы знакомясь с машиной, касается нежными подушечками пальцев кожаного руля и перемещается до ключа зажигания, испытывая лёгкий мандраж. Он впервые держит руль за года два, не меньше. — Я работал курьером в Омске. Антон удивлённо приподнимает брови, но так и не решается что-то сказать. Золотой мальчик, оказывается успел хапнуть суровых рабочих будней. Они едут медленнее, чем привык Шастун, однако он это не комментирует, наблюдая, как сжимавшие до побелевших костяшек руль руки медленно расслабляются. Чрезмерная сосредоточенность немного спадает, когда Попов понимает, что из-за длительного отсутствия практики его знаний всё равно не убавилось. — Так куда мы едем? — У одного моего знакомого дизайнера сегодня день рождения... — Что? Нет! — перебивает его парень, нервно заламывая пальцы. — Мне нахрен не сдались твои тусовки. — Не выебывайся, Шастун. Это отличная возможность расслабиться после тяжёлой рабочей недели. Явно не для того, кто терпеть не может этот змеиный клубок, — Антон совсем по-детски хмурится, прикусывая губу. — Конечно, куда ещё этот нарцисс может меня завести, как не в место, где всё пропахло алкоголем, сексом и... наркотиками. Он опять вернулся в разговор с Сашей и сейчас, сидя возле виновника, он всеми силами пытался найти хоть какие-то признаки наркотического опьянения. Неестественно большие или маленькие зрачки, ужасающий блеск в глазах, бледное лицо, трясущиеся руки? Это всё, что удалось вспомнить с урока ОБЖ и ничего не совпадало с внешностью художника. Он видел тех людей, что шли со сгорбленной осанкой, непроницаемым взглядом в никуда и тупым безразличием ко всему происходящему вокруг. Арсений не такой. Мы не видим то, чего не хотим видеть. От скуки он листает инстаграмм, натыкаюсь на новое фото в профиле Арсения. На него он подписался ещё недели три назад в какой-то момент, из любопытства, вбив имя художника. Его можно было назвать популярным мужчиной, количество подписчиков подходило к тридцати тысячам, что было довольно много по сравнению с тысячей Антона. Профиль Арса — это фото с медийными личностями из самых разных вечеринок разбавляемые фотографиями из различных фотосессий. На них, как ни на чём другом, было видно, как тот любил себя. Ластился к камере, игриво ей улыбался, чаруя своим взглядом приковывая к себе молчаливым восхищением. Какой же он, блять, красивый! И воровато, словно только что согрешил, смотрит на Попова, чтобы убедиться, что тот не видел щенячего восторга в глазах и, тем более, его причину. — Какой ты мерзкий, Арс! — комментирует Антон, когда, просматривая истории, натыкается на арсениевское видео, где он снимает себя под слишком пошлую фразу из песни. Тот в ответ лишь смеётся, обнажая белые зубы, кидая на Шастуна взгляд полный превосходства. Они заезжают на парковку и тратят минут пять на то, чтобы правильно поставить автомобиль, потому что Арсений тупит, из-за чего теперь смеётся Антон. Ну и кто теперь тут превосходит? — Попов плюс один! — перекрикивает Арс громкую музыку и схватив парня за запястье властно обходит охранника, выискивающего нужную фамилию. Внутри ничем не отличается от дня рождения художника: громкие биты, светомузыка, реки алкоголя и куча людей. То же самое, просто заведение другое. — Ахуеть, не думал, что когда-то буду чьим-то "плюс один". Арсений на это только широко улыбается, щуря глаза аки лиса. Вид этот забавный и по-своему милый, заставляет засмотреться больше положенного. А тот глазами выискивает виновника торжества. — Сейчас мы поздравим именинника и будем свободны. О, а вот и он! Антон опять оказывается схваченным за руку. Не совсем так представлял он себе этого человека. Они останавливаются перед мужчиной лет пятидесяти, высоким, в костюме из чёрной эко-кожи и белой рубашке. Его виски — седые, хоть большая часть волос остаётся иссиня-черной и только приглядевшись Шастун понимает: это проделки не старости, а рук опытного стилиста. — Поздравляю, дорогой, — Арс обнимает его одной рукой, едва ли прикасаясь, на что тот отвечает точно такими же объятиями. Парень только отворачивается, не желая наблюдать это наигранное лобызание и тут же ловит на себе несколько оценивающих взглядов с угла. — Желаю тебе продвигаться только вперёд, к вершине! — Спасибо, Арс, очень мило с твоей стороны. Всё шушукаются, что ты уже пропал без вести чуть ли не на месяц. Неужели ушёл в семейную жизнь? — и бросает многозначительный взгляд на Антона, который тот не замечает, зато замечает Арсений. — Я? Ни за что! — он хрипло смеётся, возвращая внимание парня к себе. — Мир слишком многое потеряет в таком случае. — Как минимум одну харизматичную лисицу. Да что мы, всё о тебе и о тебе, может представишь своего спутника? — Это — Антон, Антон — это Есений, мой дражайший приятель. Такой дражайший, что ты его даже обнять нормально не можешь, — раздражённо комментирует Шастун в своей голове, а затем расплывается в улыбке, вспоминая, как Позов, не видевший его больше месяца, при встрече запрыгнул на него, обвивая бока коротенькими ногами. — Все мои искренние пожелания вам в этот день, — он пожимает протянутую руку, осматривая огромный перстень с агатом. Его кольца кажутся побрякушками на фоне этого массивного величия. Собеседник его осматривает так, словно он манекен с вещами на продажу, а затем поднимает взгляд на лицо парня, кивая своим мыслям. Арсений никогда не выходил в свет со своими протеже, и все об этом знают. И вот сейчас, он вновь возвращает к своей персоне весь ажиотаж спустя длительное — для него — отсутствие. — Проведите время хорошо, весь бар к вашим услугам! Художник бросает ещё несколько фраз перед тем, как они отходят в сторону. — Слушай, я, конечно, личность не публичная, здесь всем неизвестная, — делится Шастун с лёгким раздражением в голосе, — Но, блять... Почему они все "так" на меня смотрят. — А ты вроде бы не понимаешь, — Арс заливается смехом, не самым искренним, однако быстро затихает, видя не понимающий взгляд. — Сейчас каждый думает за что же я выбрал тебя. — В смысле? Мелькавшая временами детская наивность мальчишки забавила Попова. Иногда он выглядел так, словно жизни не знает, что и как в ней устроено и по какому принципу работает. — В смысле, что мы ебемся, — спокойно отвечает, так словно это обыденная вещь для него. До Антона кажется не сразу доходит смысл сказаных слов. — Что блять? — от возмущения он даже немного притопывает ногой, сжимая ладони в кулаки. — Это же не так! Неужели в вашем мире нет вероятности того, что двое людей просто общаются, без сексуального подтекста? — Они и Матвиенко так сначала доставали, но он в один момент не выдержал и психанул, крича о том, что, если здесь каждый второй педик — это не значит, что он — тоже и от него отстали. — И почему же я не могу так же сделать? — Это ты уже у себя спрашивай. Арсений растворяется в толпе оставляя парня с пустующей головой посреди забитого помещения. Иногда мысли — враги человеческой жизни. Они разъедают изнутри, оставляя незаживающие язвы, которые тронешь недобрым словом — и человек сломается. Если не внешне, то точно внутренне. Да так, что отстаивать придётся годами, но как раньше уже не станет. Мало кто понимает силу человеческого слова. Временами оно наносит куда больше урона, чем любое физическое действие. Потому что кости восстанавливаются быстрее доверия. И это факт. Не думать — удобная позиция для Антона. Так не нужно копаться в себе, своих чувствах и переживаниях. Анализировать и делать не всегда утешительные выводы. И уж точно не всегда правильные. Поэтому, когда Попов приносит два шота, тот молча один за другим опустошает, немного скривившись, на что Арсений только кивает. Так и нужно делать, когда всё заебало. Не достало, не надоело, не наскучило. Именно заебало. Они осматривают помещение на наличие свободных столиков и им не везёт, так что Арсению приходится выискивать знакомых, возле которых есть свободные места и быстро таковых находит. Тут все друг друга знают, по-другому и быть не может. Художник их приветствует, спрашивает, можно ли к ним присоединиться, пока Антон представляется, пожимая руки. Четыре грубые мужские и две наманикюренные женские. Им дают добро и тут же прекращают обращать внимание. Шастуну кажется, что его имя уже забыли. Стёрли из-за ненадобности. Арс опять где-то теряется и возвращается спустя минут десять с набором шотов. — На этот раз, пожалуйста, растяни удовольствие, — он мягко улыбается и садится рядом. Себе он взял колу, видимо, без добавки в виде виски и, пока его взгляд рыскал по толпе людей, пытаясь всех узнать, Антон просто смотрел на него, пытаясь уловить настроение. — И как тебе быть здесь трезвенником? — Скучно. Интерес к людям теряется, — он отвлекается от танцпола и переводит взгляд на Антона. — Меня уже несколько знакомых подловили, увлекая в потоке новых сплетен, но, знаешь, мне совсем не интересно. — С каких это пор? — Наверное, с самого начала, — взгляд на секунду опустился вниз с какой-то прискорбной улыбкой на лице. — Просто, когда ты знаешь всё обо всех, кажется, что ты в центре толпы, её активный участник. — Так и есть. Из нас двоих ты уж точно больше социализирован. — Я бы поспорил. Арсений не умеет дружить. Он не умеет любить, сочувствовать, понимать. Всё, что он может — это красиво чесать языком, привлекая к себе внимание, однако не умеет этим вниманием правильно пользоваться. Самые важные социальные институты у него отсутствуют: семья, потому что не принимают; друзья, потому что не понимают. Единственная социальная группа, в которой он варится и та построена на скрытой лжи и недоверии. И каким ему самому быть среди всего этого? Он соткан из любви к себе. Если бы его сейчас увидели ребята со школы — в жизни бы не узнали в этом уверенном и самодостаточном мужчине скрытного и тихого мальчишку. Потому что расправить свои крылья ему удалось лишь прожив четверть века. — Ты бы всегда спорил, если бы мог, — после небольшой паузы говорит Антон. — Так ведь интересней, нет? Вместо ответа Шастун пьёт, закусывая долькой лимона, лежавшей сверху рюмки. Арсений для него личность непонятная, а потому и интересная. Всё, что неизведанное, вызывает желание узнать, понять, вникнуть. Он точно не открытая книга. Закрытая, для которой ещё и нужно постараться, чтобы открыть. Что уж тут говорить о том, чтобы понять смысл написанных слов. — Жалеешь, что не можешь выпить? — Жалею. Но не страдаю по этому поводу. — Он на автомате отпивает колу, а затем впервые за разговор устанавливает зрительный контакт с Антоном. — Иногда кажется, что без алкоголя в крови я не понимаю этот мир. И говорит это таким волнующим тоном, смотря в сами глаза, что мимо воли их хочется отвести. Антон выпивает вторую порцию, лишь бы не видеть эту искренность, потому что она — пугает. Она — притягивает. Люди за их столиком смеются и парню становится неловко, словно они каким-то образом услышали его мысли и теперь высмеивают их. — Пошли танцевать! — Я же говорил, что не умею. — И что? Это не сложная наука. В уже привычном жесте, схватив Антона за локоть, он всё же вытащил его на край танцпола, где людей было совсем немного. Музыка была излишне взрывная, излишне радостная, излишне яркая как для Антона. Но в нём играет выпитый алкоголь и поэтому он капитулирует перед идеями художника, совсем недовольный этим. — Просто поддайся ритму, — кричит Арс на ухо, а затем немного отходит, начиная пританцовывать. И это выходит так легко и естественно, словно он живёт этими битами, зная, когда нужно двигаться резче и интенсивней, а когда — плавно и спокойно. Антон пытается отразить чувства, вызваны песней параллельно повторяя некоторые движения за Арсением. — Да уж, ритму ты поддаешься так себе. — Иди лесом! — отвечает парень, обдавая шею мужчины горячим дыханием. — Хочешь танцевать — танцуй, а я приехал сюда пить. И уходит, оставляя Попова наедине с мурашками, пробежавшими по позвоночник. Он потирает шею в том месте, куда недавно касалось чужое дыхание, толком и не понимая, что произошло. Провожает взглядом обдумывая, стоит ли ему идти за ним или же остаться на месте и бездействовать как обычно. Арсению с Антоном сложно. С ним не хочется общаться, как с другими, а по-другому получается сложно и выглядит нелепо. Сука, как же трудно разбираться в человеческой психологии, когда ты действительно этого хочешь. Переступать через свои несогласия и понимать. Принимать таким, как есть и не пытаться поменять, подогнуть под себя. Некоторые люди предпочитают оставаться несгибаемыми. До дрожи в пальцах, до немого крика впервые хочется сломать свои границы и показать "что вот, я тоже человек со своими страхами и слабостями, не робот, не бездушная машина". Он уже пытался раз так сделать и его надломали. Трещит по швам вера в бескорыстную человечность, в искренние чувства, в то, что можно привязаться к человеку и не быть для него якорем, не вовремя выкинутым на дно морское. Арсений уже привязан. Пока это ощущается эфемерно, тонкая невидимая нить, которая становится крепче, когда он переступает через себя, чтобы не делать Антону больно; когда просит прощения за свои погрешности; признает свою неправоту и молчит, когда стоит сказать что-то гадкое. Он живет так, словно у него карт-бланш и по отношению к другим людям и их чувствам. И впервые от этого становится противно. Ловит себя на том, что стоит, как истукан посреди танцующей толпы и боязно оглядывается, спрашивая у тёмных стен, что делать. Однако ответа не следует, и он просто врывается в толпу, поражая своим обаянием. Купаться в восторженных взглядах, даже в презрительных лучше, чем в холодных безразличных.