You are my dependence

Тина даже не поняла, как оказалась в коридоре одна. Его дверь почти сразу же закрылась. Пелена слез застелила глаза, ком обиды подкатил к горлу. Лучше бы и правда назвал шлюхой, чем вот так вот грубо выгнал из гримерной, даже не дав ничего сказать. Она попросту скатилась по стене вниз, облокачиваясь головой о твердую поверхность. Наверняка никого кроме них в павильоне, по крайней мере, на этом этаже, не осталось. И плевать Тине было на чужое мнение, на его так точно. Наоборот, где-то в глубине души она желала, чтобы он вышел сейчас и пожалел. Хотя она терпеть не могла жалость. Просидела Тина так минуты две от силы, путаясь в собственных мыслях и желаниях, в конце концов собрала волю в кулак и ушла к себе в гримерку. — Па-аш, забери меня, пожалуйста, на моей машине домой, — первым делом она позвонила своему пиар-менеджеру, потому что не дело, чтобы машина уже какой день подряд оставалась здесь, ибо на улице мороз, и не хотелось бы потом иметь проблемы еще и с автомобилем. — Привет, что у тебя случилось? — обеспокоенно произнес Орлов. — Нет, ничего, просто не хочу за руль садиться в такую погоду. — Тин, я сейчас не дома, смогу только минут через сорок приехать, подождешь? Или лучше вызови себе такси, или попроси Лешу подвезти, думаю, он не откажет. «Да что вы заладили сегодня все: Леша, Леша, попроси помочь Лешу. Обидела я его, понимаете. И теперь он меня не простит и помогать не будет!» — в душе вскипела блондинка, но вслух ничего не сказала, лишь подавила в себе очередной приступ истерики. — Ладно, пока, — постаралась произнести уверенно, но получилось провально. Еще одна надежда оборвалась. Нет, конечно же, Паша бы ей помог, если бы знал, что сейчас Тина находился в таком состоянии, но гордая же, сильная и независимая. А кому, к черту, нужна такая независимость и сила? Тине? Нет уж, увольте. Она бы очень многое отдала, чтобы сейчас оказаться не в холодной машине, а в чьих-нибудь крепких объятиях, хотелось стать тем самым котенком, но не которого швырнут за дверь, а которого приласкают и успокоют. Некому даже позвонить и высказаться. Еще, как назло, замелькала его фигура на подступах к парковке, благо Тина не включала фары, поэтому сейчас попросту надеялась, что он не заметит ее такой: подавленной и отчаявшейся. К счастью, он уехал, кинув лишь незначительный взгляд на ее машину. Не могла быть уверенной, что ее он не заметил, но оно и неважно — уехал, значит уехал, и всем так будет лучше. Мы когда-нибудь перестанем врать самим себе?! Поворот ключа, мотор приведен в действие. Час с небольшим и она уже дома. Пусто и холодно. Скорое принятие душа и теплая постель, которая сейчас, увы, не согревает. Утро началось по стандарту, ну почти. Первым делом девушка решила принять душ, чтобы «смыть с себя» вчерашние слезы. Тина потянулась к кранику, чтобы сделать напор воды горячее, осознавая, что ее пробрала дрожь. Однако это не помогло согреться, и пришлось сделать воду еще более горячей. Кароль с каким-то страхом, что ли, осознавала, что вода уже почти достигла своего максимума со знаком плюс, но она этого совершенно не ощущала. Стоя под напором горячей воды, она мерзла, причем не знала, куда себя деть. Ее пробил озноб. Замотавшись в бледно-желтое полотенце — любимый цвет Леши, как не кстати она об этом вспомнила, но тут же отогнала злобные мысли, — девушка включила воду, опустила ноги на мягкий коврик. Утро началось не с кофе. Не успела Кароль выйти из душа, как раздался звонок домофона. Она накинула на себя первую попавшуюся вещь, коей оказался махровый халат огромных размеров, что покрывали все, что возможно. На пороге стоял Илья. Вот кого-кого, а его она точно не ожидала увидеть. Нерешительно она открыла ему дверь. — Привет, Тин, я подумал и решил, что не может все так закончиться, и решил дать тебе объясниться, если, конечно, тебе есть, что сказать. К такому повороту событий Кароль была совсем не готова. Она даже не сумела не то что сформулировать свои мысли, а вообще определиться с тем, что ему сейчас говорить. Все эти дни ее мысли были настолько заняты Лешей, что она даже как-то и забыла про существование Ильи, решив, что это уже точно финал. Возможно, это влияние того, что с Лешей им приходилось видеться каждый день на работе вне зависимости от их желаний и симпатий. Она сделала пару шагов назад, запуская внезапного визитера в дом. — Чай, кофе? — не знала, что говорить, пытаясь заполнить тишину какими-то пустыми, никому не нужными словами. Он не ответил. — Илья, прости, я…правда, я не знаю, что тогда на меня нашло. Этот поцелуй, это все эмоции, сложная была репетиция, да и тур… — она понимала, что напрасно сейчас ему врет, представляя при этом, как нелепо выглядит в своей лжи. «Ты никогда не умела врать, Тинуля» — всегда говорил ей ОН, и она знала это, знала, но продолжала сейчас нести какую-то околесицу. — Я не должна была, я…не знаю, глупо, наверное, сейчас оправдываться. Опустила глаза в пол, как-то отрешенно смотря на свои белые тапочки с единорогами, которые сейчас ни капли не веселили, наоборот вселяли какое-то уныние и тоску в ее разбитую, расколотую на части душу. Мужчина подошел и обнял, наверное, давая понять, что прощает. Но, кажется, ей абсолютно не нужны сейчас его объятия, стало теплее, но ни капли не легче. Не любит. «Сколько можно обманывать саму себя, Кароль?! Прекрати, пожалуйста» — шептало подсознание. Хотя нет, оно не шептало, оно буквально кричало, грозясь сорвать голос. — Я не знаю, что будет…оставь меня сейчас одну, пожалуйста, — не сдержалась, заплакала, утыкаясь ладошкой в его грудь и отстраняясь. Наверное, один из исключительных случаев, когда она заплакала при нем. Как-то уж слишком это все навалилось. — Ты уверена? — Да, пожалуйста, прости. Ушел, осторожно прикрыв за собой дверь, но она все равно хлопнула, эхом раздаваясь по всему дому, окончательно нарушая стабильность в душе Кароль. Хотя о какой стабильности тут может идти речь, когда жизнь преподносит такие потрясения. Но сама же виновата, са-ма. Сегодня машина осталась в гараже, дабы не создавать неудобства своей владелице. Снова такси, как она уже от них отвыкла, за столько лет настолько привязалась к машине. В очередной раз павильон, гримерная, коллеги. Кажется, это повторяется изо дня в день, но стоило ей выйти из собственного убежища в виде гримерки, как все пошло не туда и не по тому сценарию. — Подожди, пожалуйста, — Тина почувствовала на своей талии его руки, которые в момент развернули ее к себе, затягивая в гримерку. Девушка не сопротивлялась, не возмущалась, она с каким-то смирением пошла с ним. — Нам нужно поговорить. — Можно я скажу, Леш. — она неуверенно подняла взгляд на Потапа, а он увидел в ее нежно-голубых глазах страх. Не услышал привычного звонкого, как колокольчик, голосочка — голос охрип. Ее рука инстинктивно нашла прядь волос, наматывая их на указательный палец. Он прекрасно знал этот ее жест. — Не бойся, — Леша плавно захватил ее руки в свой плен, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Тина сглотнула, она понимала, что, возможно, такого шанса поговорить больше не будет. Она поддавалась ему, не сопротивлялась, когда он усадил ее на диван. Долго подбирала слова, параллельно впиваясь острыми ноготочками в его ладонь, даже не замечая это. — Ну, во-первых, я хотел извиниться за свое вчерашнее поведение, а во-вторых, как бы больно мы друг другу ни делали, нам еще работать вместе, поэтому предлагаю решить все сейчас. — Да, Леш, — она опустила взгляд, пытаясь найти хоть какой-нибудь объект, только чтобы не смотреть ему в глаза, — я тоже хотела с тобой об этом поговорить. Ты, наверное, меня ненавидишь, но нам любовь там играть. — она запиналась, пытаясь нормально сформулировать свои мысли, но вместо этого получался какой-то детский лепет, — давай вернемся к нейтральным отношениям, пожалуйста. Хотя бы в кадре, я понимаю, что за кадром ты будешь меня ненавидеть, но я не хочу, чтобы из-за меня страдало шоу. — она чуть ли не плакала, произнося эти слова. Хотелось, чтобы вот сейчас он взял ее за руки, обнял, прижал к себе, сказал, что прощает. Ведь в глубине души она на это надеялась, но он просто согласился и вышел из ее гримерки. Потапу тоже было непросто, ведь влюбился в эту златовласку окончательно и бесповоротно. Но чувство обиды, задетого самолюбия и ущемленного мужского эго не давало ему идти на поводу у своих чувств. «Идиот, надо было остановить ее, когда она говорила, что я ее ненавижу. Я ведь люблю тебя, Кароль, но хочу забыть».