Осколки (драбблы)

Тонкие каблучки дробно стучат по паркету, и Рей совершенно, кажется, плевать, что он просил ее не шуметь. Ей плевать на его плохое настроение и на измазанные в чернилах руки. Бен лишь успевает отодвинуть подальше исписанные ровными завитками листы, в конце концов ему этот заказ завтра утром отдавать. Он знает, что она злится, раз несется через весь коридор, так вышагивая, чеканя шаг. Бен не успевает схватить тряпку, чтобы вытереть ладони, когда двери его кабинета распахиваются, и Рей замирает на пороге. Она выглядит великолепно: строгий брючный костюм сияет белизной, будто на поверхность ткани распылили лунную крошку, ее волосы собраны в строгую композицию, и легкий макияж подчеркивает красоту чуть раскосых глаз. Она стоит, сжимая до побелевших костяшек пальцев дверной проем, целую вечность, просто пожирая Бена глазами, зацепляется взглядом за каждую черточку его асимметричного лица, словно не может насмотреться, не может перестать любоваться. Он медленно поднимается и идет к ней, слегка раскачиваясь. Огромная грозовая туча, настигающая сияющую Луну, обволакивающая ее, поглощающая ее свет. Бен ни о чем не спрашивает, видит по глазам, чем закончилось совещание совета директоров. Он чувствует ее жгучий стыд, заставляющий тонкие губы предательски дрожать в попытке прошептать какие-то оправдания. Но Бен не дает и секунды, чтобы начать лепетать ненужное, неуместное. И плевать, что он испортит ее белые одежды, на все плевать. Сильные руки легко подхватывают Рей, и вот она уже прижата спиной в покрашенной светло-серой краской стене, задевает плечом выключатель, и под щелчок пластика комната погружается в полумрак. Бен целует ее глубоко, лаская языком язык, прикусывая губы, и останавливается, только чтобы глотнуть воздуха, которого мало, так мало, что кружится голова, и перед глазами все плывет, все смазывается в неясное пятно. Есть только его лицо, такое знакомое, такое родное. Где-то вдалеке ревет сирена полицейской машины, а от старого фонаря за окном пробираются в комнату косые блики желтоватого света, расчерчивают стены так же, как каллиграф чистый лист бумаги. Тени и полутона серо-черного рассказывают свою историю, шепчут запретное и резко меняют формы, когда порывистый ветер раскачивает старый клен, чьи ветки царапают металл подоконника. Время не застыло, не унеслось галопом вперед, и каждая секунда ощущается как никогда остро. Тело Рей напряжено, как отведенная тетива, тронь — и тонкая нить зазвенит, оборвется. Пальцы Бена уже расчертили десятки клякс на ее костюме, на ее медовой коже, словно отпечатана принадлежность, чтобы она не смела забыть, кому отдалась однажды и навеки вечные. Пуговицы отрываются от ткани одним резким движением и рассыпаются по полу, закатываются под мебель, чтобы покрыться там слоем пыли на ближайшие лет двадцать. Боже, Рей так сладко стонет ему в губы, что Бену буквально трудно держать себя в руках, проявлять толику терпения, пока измазанные чернилами пальцы тянут вниз уже не белоснежную ткань, пока жадные губы обхватывают ореол соска и лижут, тянут, дразнят. Ее тонкие пальчики вплетаются в его растрепанные волосы, и острые коленки скрещиваются, беря его в капкан. Она трется, ерзает и подгоняет. Туфли на шпильках падают на пол, и Бен резко отстраняется, опуская ее и едва ли не отпрыгивая на расстояние вытянутой руки. Они оба тяжело дышат, и он медленно скользит взглядом по ее тонкому стану и также медленно, слишком медленно тянет руку к воротнику своей черной туники. Рей стоит, прижимаясь разгоряченной спиной к холодной стене и просто смотрит, послушная, покорная. Смотрит, как неспешно ползет ткань по бледной коже, оголяя тугие мышцы и словно вылепленную рукой скульптора грудь, как эта самая ткань зацепляется за плечи, будто не хочет отпускать напрягшиеся бицепсы, но в итоге падает куда-то Бену под ноги. Его ладони ложатся на пряжку ремня, и в полумраке комнаты тишина вздрагивает от легкого лязга металла. От этого звука Рей словно просыпается, выходит из своего транса и тоже начинает стягивать с себя одежду. Медленная пытка продолжается не так долго, как ему бы хотелось, но на игры время еще будет. Бен снова ее касается, ведет кончиками пальцев по грудной клетке, к животу, игриво щекочет кожу у пупка и, наконец-то, касается внутренней стороны бедра, гладит сначала ласково, едва нажимая. Рей подается ему навстречу, привстает на цыпочки, жалея, что сбросила с босых стоп туфли. Она трется чувствительной плотью о его пальцы, хотя и знает, что этого ей мало, всегда будет мало. Бен гладит себя свободной рукой, и приблизившись еще, позволяет ее ладошкам завершить начатое, и сладко стонет, когда ее маленькие ручки ласкают его умело, так, как ему нравится. Рей утыкается носом куда-то ему в ключицу и вдыхает столько его запаха, сколько может. Задерживает дыхание, выпускает воздух, сдуваясь как проколотый шарик, и снова делает глубокий, вдумчивый вдох. Гроза и чернила. Он подхватывает двумя пальцами ее подбородок, тянет, заставляя поднять голову, заглядывает в глаза, ища там ответы на все вопросы чертовой Галактики. И находит. Всегда находит. Рей ойкает, когда он проникает в нее резко, растягивает ее почти болезненно, но это так нужно ей прямо сейчас. Он нужен, вот так — непозволительно близко, по-настоящему. И она снова приподнята и прижата к стене, задевает рукой подаренную его рыжим другом картину, и та едва не падает на пол, разбиваясь вдребезги. Бен умудряется и удерживать ее, и двигаться порывисто, сильными толчками приближая ее к грани, шагнув за которую впору купаться в реке млечного пути и вазять на шею платки из звездных туманностей. Умереть на секунду, зайдясь немым криком, и воскреснуть, потому что его теплые руки держат ее крепко-крепко. Вместе со своим семенем, с шепотом ее имени на губах, с поцелуями он снова и снова будто вдыхает в нее жизнь. И она отвечает ему тем же. Они едины. Они равны. Они живы. Сердцебиение постепенно приходит в норму, и Рей начинает ощущать холодок от сквозняка, где-то Бен забыл прикрыть окно. Она сладко ежится в его объятиях и поправляет указательным пальцем шальную прядь темных волос. Кажется, пора что-то сказать. Да, точно, она ведь собиралась. — Бен, — Рей звучит хрипловато и смущенно откашливается, — Бен, совет директоров закрывает ваш отдел. Армитажу уже сообщил мистер Прайд, а Фазма даже на собрание не явилась. Я… Он останавливает ее поцелуем, а отстраняясь небрежно произносит слегка осипшим голосом: — Плевать. Рей, мне плевать на решения всех высокопарных менеджеров. Что они понимают? — Но мы, — она закусывает губу и нежно касается его щеки, — но мы больше не сможем работать вместе. — Ошибаешься, — Бен улыбается так светло, что ей становится легко на душе, — разве сейчас мы не вместе? От его кривой Соло-ухмылки ей хочется петь. Бен прав: все будет хорошо.