Май 2016 года.
Федя весело смеялся, катая Милу на спине, а Юля с ревностью смотрела, как её партнёр катает одиночницу, вовсе не замечая свою партнёршу в углу катка. Милка вцепилась в Федю словно клещ. Она касалась носом изгиба его шеи, держалась руками о его накаченные плечи, обвивала ногами его крепкий торс. Сама того не замечая, Юля ревновала, с недовольством поглядывая на эту сцену. Нет, это непозволительно. Юля влюблена в этого парня с тринадцати лет, с трепетом относится к каждому их диалогу, прогулке. Она не знает взаимны ли чувства или нет. От этого больно. Наблюдать как на нем катается другая — ещё больнее. Особенно зная, что она никогда не славилась своим примерным поведением. Юля ревнует своего партнёра, хотя не имеет на это никакого права. Они не пара. — Спасибо, Федь, — когда её поставили на лёд, Бабичева поцеловала парня в щёку, оставив яркий отпечаток помады на коже. Рябов только лишь улыбнулся и быстро обнял девушку, и, как показалось Юле, задержал взгляд на большом вырезе её декольте. «Конечно, грудь у меня меньше, а тут хоть посмотреть можно, блять.» Плисецкая совсем не замечала, что ещё чуть-чуть, и у неё из ушей пойдёт пар, лицо станет красным, как помада, которую оставила Мила на Феде. Незаметно сжав кулаки, Юля с наигранной улыбкой посмотрела на партнёра, который подъезжал к ней. Отметина была всё ещё на щеке. Он так и не вытер это пятно, будто не замечая его вовсе, игнорируя внимательный взгляд Плисецкой, направленный туда. Когда парень подъехал к бортику, он отпил из своей бутылки больше половины, тяжело дыша. — Устал? — Ага, — вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, ответил он, все ещё не понимая, что происходит с Юлей. — Что-то случилось? Чего такая хмурая? — Ты когда со мной разговариваешь, хотя бы помаду вытри, — спокойно сказала Юля, пытаясь сдержать гнев внутри. Она не может его ревновать, он не ее собственность. Парень поднял одну бровь, издав тихое «тц…», понимая причину такого поведения партнёрши. И пока он вытирал влажными салфетками уже въевшуюся в кожу косметику, Плисецкая спокойно пошла на выход, так как тренировка уже подошла к концу. «Нормально потренировались, блять», — подумала Плисецкая, заходя в душевую, чтобы Рябов не догнал её, если вдруг и собрался.***
Сидя на чёрном мотоцикле, Федя ждал, как какой-то покорный слуга, пока выйдет Юля. Она не выходила из здания, даже из душевых ещё не вышла, а уже прошло прилично времени, Федя сам успел освежиться, и двадцать минут сидел ждал не на байке — она так долго не купается. Он до сих пор помнил ее силуэт, исчезающий за дверью женских душевых. Рябов не смог сказать ей ни слова в догонку. Юля уже привыкла, что Федя подвозит её домой каждую тренировку — сейчас не исключение. Федя тоже привык. Привязался к этой девчонке так сильно, что сам того не заметив, влюбился. Лишь крепче сжав букет белых пионов, Рябов подумал, что Юля уже проскочила мимо него, пока он ездил в магазин за цветами. «Не может быть…» — Привет, — Мила вышла из ледового, одетая в недлинную юбку и в короткий топ, сверху была накинута чёрная косуха. — Чего домой не едешь? Юлю ждёшь? — закинув руку на плечо парня, спросила рыжая. — Да, — равнодушно ответил Федя, надеясь, что она сейчас уйдёт. — Я её не видела во дворце, — хитро сказала девушка.— И в раздевалке её тоже нет, — нарочито громко произносит она, чуть отдалившись от него. — Я всё равно подожду, она написала, что уже выходит, — скинув её руку с плеча, соврал Федя. — Ладно, я пошла, пока! — уже без той радости ответила Милка, разворачиваясь и уходя прочь от Ледового. Обернувшись, она подмигнула Феде. Он кивнул ей, мысленно благодаря за весь этот театр. Он специально попросил Милу «поклеиться» к нему, чтобы вывести Юлю на ревность, позлить немного. По его плану она должна была обидеться на него, а он подарил бы ей цветы, а она его простила. Дальше он бы подвёз ее домой и помог с домашним заданием, если проблемы имелись. Смысла в этом не было, но федины влюбленные мозги нашли в этом тонну смысла. Грустно выдохнув, он легонько потрусил букет пионов, чтобы они выглядели более красивыми. Не сделав лучше, Рябов посмотрел на здание, да так удивился, когда дверь открылась, и из здания вышла Юля, в черной толстовке с накинутым на голову капюшоном, в спортивных штанах и кроссовках. Она гордо держала голову, как всегда с идеальной осанкой, несмотря на огромную сумку на плече. Она пошла в другую от него сторону, даже не обернулась. Федя опешил, чувствуя как сердце в пятки ушло. — Юль! — максимально быстро среагировав, парень спрыгнул с мотоцикла и подбежал к ней, схватив за локоть. Она задрожала и понуро опустила голову, тут же потеряв свою уверенность. — Ты что-то хотел? — Обиделась? — он снял с неё капюшон. — Да, нехер было с Милой зажиматься, — дрожащим голосом ответила Юля, пытаясь не смотреть ему в глаза. — Никто с ней не зажимался. — Правда? А что это тогда на катке было? — Федя встал перед ней, но она не поднимала взгляд. — Ты ревнуешь? — Ещё чего, отпусти меня, — она делает слабую попытку вырвать локоть из его хватки. — Посмотри на меня, — просит Федя, подняв ее голову за подбородок, аккуратно прикасаясь к ней пальцами, большим и указательным. У Юли влажные глаза. Она смотрит на него пару секунд, прежде чем снова отворачивается в сторону. Ну вот, она спалилась, будет ей все равно она бы так не реагировала, не плакала бы под душем. Будь что будет, Юля готова услышать сейчас любое говно в свой адрес… Рябов решает действовать, пока она не потеряла самообладание. — Я… Короче говоря… Ну, ты мне нравишься, — почувствовав как она вздрогнула, он добавляет, сталкиваясь с ней взглядом. — Сильно. Она молчит, краснеет, кивком указывает на цветы, удивлённо смотрит на него. Сцена комичная. Федя отдает ей из в руки, потом неловко потирая ладони друг от друга. — Я, мм, надеюсь это взаимно? — тут уже смущается Федя. — А Мила тебе тоже нравится? — тихо спрашивает Юля, подняв на него взгляд. Федя слышит обиду в ее голосе. Как же неловко будет перед Бабичевой, но скрывать от Плисецкой что это был театр двух актеров не хотелось. — Э, нет, это просто… — Что просто? Федя рассказал ей все, не скрывая правды. Юля наблюдала, как он краснеет все пуще и пуще, отводя взгляд куда-то в кусты, лишь бы не смотреть ей в глаза. Она засмеялась от абсурдности происходящего и на всякий случай задала последний вопрос: — А это признание не было частью плана или спора? — Нет. Плисецкая едва заметно кивает, смотря на пионы. Рябов порывисто прижимает ее к себе, думая только о том, как неловко это было. А она переживала, что сейчас ее отошьют. Через пару минут Юля уже прижималась сильнее к спине Феди, пока он вез ее домой на мотоцикле. Она улыбалась, была до одури счастливой. Пахло пионами и пылью дороги, запах, который запомнится ей на всю жизнь. Ей не было страшно, она прекрасно знала что с ней Федя никогда не станет лихачить на дороге, даже без нее навряд ли бы стал…***
Март 2017 года.
Напишет ли заявление Евгений? Сможет ли он разбить их отношения, наплевав на свою дочь и ее счастье? Федя не знал точно ответа. Он привык к угрозам отца Юли, прекрасно знал, что они никогда не становились явью. Пустой трёп. Но Федя с Юлей раньше не спали… Может ли блин отец написать на него заяву? Может действительно стоит присмотреть себе адвоката, скажем так, на всякий пожарный? Федя аккуратно вылезает из теплой постели, чтобы не потревожить Юлю. Он не знает который час, но за окном светло и пасмурно. Идёт на кухню. Там так и остались стоять тарелки, которые никто не убрал вчера. Рябов аккуратно выкидывает еду в мусорное ведро, ставит посуду в раковину. Он набирает воду и включает чайник, готовит чашки. Можно сходить в душ, он этого так и не сделал вчера. Надо только узнать время — если ещё слишком рано, то не стоит. Драконить с утра пораньше соседей не надо, они и так навряд ли рады их ночному скандалу. Телефона с собой нет. Федя идет в коридор к настенным часам, но по пути его внимание привлекают пакеты из супермаркета. Большие, полностью наполненные продуктами, одиноко стоящие у стены. Кажется, их принес папа Юли ночью. Федя передвигает их ближе к себе, раскрыв их. Первым делом в глаза бросается брикетик дорого сливочного масла. На ощупь оно мягкое, конечно, столько без холодильника пролежать. Отпустив пакет, Федя кладет масло в холодильник на полку. Дальше он достает парочку больших, спелых авокадо, зелено-коричневого цвета. Федя улыбается. «Юля не любит авокадо.» Коробка сухих хлопьев на завтрак. На картоне нарисован зверёк в человеческом облике, а рядом с ним огромная тарелка с молоком и разноцветными шариками. Неполезный завтрак, который Юля даже открывать не станет. Федя отставляет его в сторону. Упаковка яиц, как написано на этикетке, с двумя желтками. «Хоть с чем-то не ошибся» Она обожала желтки. Йогурт питьевой со вкусом фисташки и малины. У Юли молочки сейчас очень много в холодильнике, но ничего, он же не знал, когда покупал. Багет, макароны «бантики», пачка сухофруктов, орехи. Пачка крупы и два больших Сникерса с фундуком. И этот человек заставлял Юлю меньше есть, несколько лет назад, говорил что она толстая. Но она не сама себе готовила в двенадцать лет. Не она сначала закармливала себя калорийными продуктами, а потом шла в спортзал сбрасывать вес, загоняя организм до микротравм. С годами он даже продукты те же покупает. Идиот. Федя быстро разложил продукты по ящикам, замечает, что чайник закипел. Рябов двигает кружки ближе к себе, насыпает в них сахар: себе одну ложку, а Юле две. Ей кладет ягодный чай в пакетике, себе просто черный. Почему-то он чувствовал, что она тоже скоро проснётся. Он наливает воду, мешает сахар. Достает мюсли из нижнего шкафчика, высыпает по порции в две глубокие тарелки, заливает все йогуртом, кладет в тарелки ложки. Разнос он навряд ли найдет, поэтому поставив тарелки на деревянную разделочную доску, Федя берет в другую руку чашки и аккуратно несёт это всё спальню, что бы не разлить на пол. По пути смотрит время: десять часов. Юля ещё спала. Поставив чай на тумбочку, он аккуратно лег обратно в постель, проводя рукой по юлиной щеке. Девушка поморщилась, а потом приоткрыла глаза, очень сонно смотря на Рябова. — Доброе утро, Юль. — Угу, доброе… Который час? — она снова прикрыла глаза, положив руку под щеку. — Десять утра. — Капец… А что это у тебя тут? Юля привстала с постели, смотря на тарелки на коленках у Рябова. — Завтрак в постель, — Федя улыбается. — Хочешь есть? — Как мило. — Так будешь? — Давай. Она приподнялась на подушке, присев в кровати, как сделал это Федя. Он отдал ей ее тарелку, взял в руки свою. Они медленно принялись трапезничать. Примерно на пятой по счету ложке, у Феди вдруг в голове возникла мысль, что это последний их нормальный, уютный, совместный завтрак. Он даже сразу овсянку с орехами проглотить не смог от этой мысли. Мозг подкидывал такие вещи, будто на него уже написано заявление. Мысленно сплюнув три раза через левое плечо, Федя с трудом доел, пока Юля уже пила чай, отложив свою тарелку на коленки, скрытые одеялом. — Тебе понравилось ночью? — вдруг спрашивает Федя. — Что именно? — Любовь. Юля смущается, смотря в свою чашку так, будто чаинки в пакетике покажут ее судьбу. Ей понравилось, но говорить так открыто и без краски на щеках она пока не в силах. А Федя расценил ее молчание немного по-другому. Он снова стал себя накручивать, что если Евгений напишет заявление, она станет на его сторону… — Понравилось. Очень. А тебе? — Мне тоже. Я просто хотел спросить. Если твой папа напишет на меня заявление, ты не встанешь против меня? Он смотрел на Юлю так, что у неё внутри что-то сжималось, где-то в груди. Федя действительно переживал по поводу слов её отца, когда она выкинула их из головы на время. — Во-первых он не напишет ничего, а во вторых все было по согласию. С чего бы мне вдруг обвинять тебя в чем-то? — Ты просто так замолчала, когда я спросил про «понравилось тебе»… Извини, я слишком много загоняюсь… Юля поставила посуду на тумбочку и чувственно обняла Федю. Он положил голову ей на плечо, обнимая одной рукой, так как ещё держал доску с тарелкой на ней, чтобы она не упала и не запачкала постельное белье йогуртом. Плисецкая целует его в скулу, у глаза. — Можешь не волноваться об этом. Мне действительно всё понравилось, просто это так смущает говорить об этом днём, при свете. — Хорошо, я спрошу ночью. — Федя!***
Юля пошла в душ первой. Федя воспользовался возможностью размяться и позаниматься на турнике, который установил в коридоре ещё несколько месяцев назад. Приседания, отжимания, планка, всё шло нормально. Тело ещё не успело отвыкнуть от нагрузок и теперь после выходных с радостью принимало их. Рябов даже дыхание не сбил, пока отжимался от пола пятьдесят раз. Приседания с одной ногой тоже прошли хорошо. Хорошо разработав кисти рук, Федя снял с себя футболку. Удобно схватившись за турник, он подтянулся пару раз, проверил его на прочность. Не отвалится, держится крепко. Он подтягивается около тридцати раз и даёт себе передышку. Он дышит глубоко, с некой жадностью втягивает прохладный воздух в горящие лёгкие, прикрыв глаза. Он не сразу услышал, что Юля вышла из ванной. Только открыв глаза, увидел, что она стояла возле двери в санузел, одетая в белоснежный махровый халат, и, стоя на одной ноге, надевала теплые вязаные носки, буквально перед ним. На голове тюрбан из полотенца. Федя взял в руки свою футболку чтобы хотя бы прикрыться и не смущать Юлю, пока она тихо проскочила мимо него в спальню, улыбнувшись ему. От нее приятно пахло шампунем и гелем для душа. Яркий, цветочно-ягодный аромат, который у него прочно ассоциировался с домашней Юлей. На соревнованиях от нее так редко пахло — она никогда не брала в поездки свои вкуснопахнущие тюбики. Она довольствовалась саше́, которое клали в каждом отеле, а по запаху оно чаще всего напоминало дешёвое жидкое мыло. «Интересно, а в колонии жидкое мыло или кусковое?» Федя одёрнул себя. Сначала он думал как пахнет Юля, а потом снова подумал, что его посадят. Это уже паранойя. Стараясь отвлечься от этих мыслей, он заходит в ванную, где ещё не пропал конденсат с зеркала, где ещё тепло и влажно. Федя кидает футболку в корзину для белья, туда же летят штаны и нижнее белье. Он задергивает шторку в ванной и настраивает теплую воду, пролив горячий, после Юли, поток на ноги. Устанавливает лейку в держатель и старается не думать ни о чем, кроме как о процессе мытья самого себя. Выдавливает небольшую каплю шампуня в ладонь, намыливает голову, ероша волосами так, словно это поможет вытеснить дурные мысли из головы. Он не сразу слышит стук в дверь, только когда Юля окликнула его, он выглядывает из-за шторки. Она принесла чистое, выглаженное полотенце, быстро повесила его за петельку и ушла, улыбнувшись напоследок. Он настолько дурак, что даже не заметил, что крючки пустые. Чем бы он вытирался тогда, если бы не она и ее внимательность и забота? Шампунь попал в глаза. Федя снова задумался и пена потекла вниз. Он чуть агрессивно смывает мыло с головы, сильно зажмурившись. Он чувствует, как щиплет, печёт слизистая, и это очень неприятно. «Шел в душ расслабиться, а не получилось.» Когда глаз перестал беспокоить, Федя не спеша намылил тело тем самым ягодным гелем для душа. Свой он ещё не перенес из квартиры. Вода кажется холодной, Рябов делает горячее. Струйки бьются о его щеки и с шумом отскакивают на плитку, на пол, на его тело. Тепло. Даже слишком. Он неосознанно вспоминает объятия Юли, практические каждое, что когда-либо было. Ему грустно. Ему действительно страшно, что его свобода может оборваться в один момент по чьей-то (Евгения) воле. Он как дурак верит в это. Он нервно играет желваками, пока вода омывает его накаченное тело. «Надо бы сейчас сходить за вещами, на квартиру» — единственная разумная мысль посетила его головушку. Он выключает воду, вытирается полотенцем и выходит, обернув ткань на бедрах. С волос ещё капают редкие капельки воды, но Федя не обращает на них внимание. Он заходит в спальню, где на кровати лежала Юля. — Ого, — тихо произносит она, окинув его пресс взглядом. Плисецкая засмущалась. Той ночью она так и не рассмотрела ничего толком, только чувствовала на подушечках пальцев. — Извини. Он раскрывает шкаф настежь не держа руками полотенце, которое держится на честном слове. — Там, ну, есть халат, висит. — Этот? — Белый, как у меня. — Спасибо. В халате намного теплее. Стоит Рябову накинуть его себе на тело, как полотенце слетает вниз в ноги. Вовремя надел.***
В квартире темно, из-за задёрнутых штор. Федя кладет ключи на полочку в коридоре, закрывает за собой дверь и снимает ботинки. Ему тяжело в душе́, он волнуется, дышать трудно. Федя пробежал расстояние от юлиного дома до своего, так и не высушив волосы феном, хотя она предлагала помочь. Хорошо, что капюшон надел. На улице было холодно. Повесив куртку на вешалку, Рябов заходит в спальню, чтобы собрать белье в пакет, который взял по пути на кухне. Его знобит, влажные волосы кажутся ледяными под тёплыми подушечками пальцев. На низ пакета он кладет нижнее белье, в середину носки, а сверху кладёт домашние футболки и штаны. Во второй пакет всю красивую одежду на выход. Он не особо заморачивается со складыванием вещей — всё равно они были мятые. Федя всегда гладил вещи только перед тем как надеть их. Федя сел на край кровати, чувствуя, как колотится сердце. У него было ощущение, что он делает что-то неправильно, что где-то допустил ошибку. Он находит в кармане телефон, ищет в контактах номер. Папа Федя вспоминает про роуминг. Родители уже не первый год жили в Китае. Набрать лучше через мессенджер. Он не звонил папе с января — последний раз они общались после Чемпионата Европы. Даже после Мира Федя его ещё не набирал. Сейчас ему как никогда нужен совет. — Привет, пап. — Привет, Федь. Как добрались? Как Юля? — Добрались нормально, у нее ушиб ребер, ничего смертельного. — Смотри мне, — Алексею нравилась Юля как спортсменка, и он «немного» был в шоке с последней поддержки, где Федя уронил её. — Слушай, а я могу приехать? — тихим голосом спрашивает Федя. — Можешь конечно. У тебя что-то случилось? — Скажем так. Не телефонный разговор. — Намекни хоть. С кем или с чем у тебя проблемы? — Евгений.