***
Чимин не думал, не соображал, действовал на автомате. Ловя очередную попутку, гнева даже не замечал, настолько сильно гложили его собственные эмоции, чтобы обращать внимание на чужие. По мере удаления от города их и вовсе вытеснило расстояние, мозги немного поплыли, и собственные чувства затопили сознание. Сидя на заднем сидении рядом с пятилетней девочкой, что пыталась пропихнуть в ослабшие руки Пака куклу, красивую, возможно, даже новую, парень даже не слышал слов молодой пары, что, несмотря на внешний вид молодого человека, решились подвести. К горлу снова подступал поток слёз, готовый вылиться обжигающей массой на лицо. Состояние парня говорило само за себя: человеку плохо, не нужно приглядываться, чтобы понять. Ребенка одергивают, чтобы не докучал попутчику, а Чимин только взгляд переводит, убеждает родителей, что всё в порядке, и берет из рук ребёнка куклу. Ошибся, кукла вовсе не новая: расшатанные шарниры, кое-где стерлась краска на лице, но волосы идеально расчесаны, очень красивая. На секунду представилось, что было бы, будь он этой куклой, без чувств и эмоций? Ухоженной и любимой. Нужной кому-то просто так, потому что он есть. Безусловно старой, но в надёжных руках, и не бросят, потому что стерлись краски. Неважно, что у куклы с лица, а у Пака — с души. Чимин старается не думать о том, что ожидает его там, а точнее, что не ожидает и не будет уже никогда. Парень, замученный мыслями, засыпает рядом с ребёнком, которого порядком утомила поездка. Водитель с женой только обмениваются понимающими взглядами, не знающие истории парня, но искренне сочувствуют ему, могут помочь лишь малым. Только пойдёт ли эта помощь на пользу, увы, никто не может сказать. За окнами темнеет, ещё пару часов сна, и чьи-то жизни могут поменяться окончательно, только пара часов спокойствия, в двух машинах, едущих в одном направлении, с разницей в пару сотен километров.***
С первыми рассветными лучами машина въезжает в Пусан. Пак, слегка помятый ото сна и со слипшимися от засохших капель слез ресницами, робеет на глазах. Просит высадить его на главной улице всё же слегка дрогнувшим голосом. До дома ещё достаточно большое расстояние и можно было бы проехать ещё, но нужно время настроиться. Всё-таки то, что парень может увидеть там, заставляет руки дрожать, а ноги предательски подкашиваться, но Пак упорно продолжает уговаривать себя, что это всего лишь чья-то злая шутка. Не даёт расклеиться сам себе, пичкает ложными надеждами, в которые верится с огромным трудом. С каждым шагом становится всё труднее передвигать ноги, а страх предстоящего просачивается в самые мелкие трещинки, самые глубокие и тайные закоулки души. Никогда в жизни он не испытывал такого, даже когда его забрали из родного дома, избивали и морили голодом в холодном подвале несколько суток. Передвигаясь всё медленнее, — и куда только испарилась вся решительность? — парень чётко стал осознавать, происходящее — не жуткий сон, а реальность, что сломит его, не моргнув и глазом. Что назад ему пути не будет, стоит только взглянуть, на миг увидеть и не исправить, просто он будет уже не в силах. Сколько прошагал, сам не скажет, может, час, а может, пять. Если учесть, что раньше прогулки до этих районов занимали минут сорок прогулочным шагом. Шаги его всё замедляются, в глазах размытая картинка от всё-таки вышедших наружу капель, но Чимин всё продолжает заставлять себя идти. Так нужно, хоть уже и не хочется выяснять, хочется развернуться и бежать, упасть в ноги своему соулмейту и просить не бросать никому не нужное теперь существо по имени Пак Чимин. Но нельзя, там не нужен, чувствует, что теперь и здесь. Как ни был бы тягуч шаг его, ноги всё равно привели по выученному маршруту, а глаза… глаза лучше бы выкололи похитители, как и обещали, но нет. Они видят, но не спешат передавать сигналы в мозг. Картинка не хочет усваиваться, а ноги отказываются дальше вести. До ворот двадцать метров, таких до тошноты долгих и в то же время их катастрофически мало для осознания. Калитка тёплая от солнца, покрытая чёрной копотью, в некоторых местах погнуты прутья, а дальше и смотреть не хочется, но взгляд сам падает на развалины, некогда звавшиеся домом. Ноги как приросли и во двор не ведут, пытаясь оградить хоть немного, у них не выйдет. Пустота селится внутри на ровне с болью, мешая в одну серую массу весь спектр чувств, что обитали там, но не ослабляя их. В голове вспыхивает ярость потоком, как бы извне. Сжигая внутренностей ярким пламенем, как и жилище, что перед ним, теперь такой же развалина, на месте в груди теперь только руины, а умереть нельзя, обещал ведь. Как оказался внутри, не знает, зачем рассматривает каждую деталь сгоревшего дома, даже себе объяснить не сможет. Только с каждым шагом как будто что-то приближает, словно отделяя его от реальности. Ноги уже не трясутся, дышать немного легче, но запах гари никуда не уходит. Мальчишка уже думает, что сошёл с ума, слышит посторонние звуки и понятия не имеет, кому бы они могли принадлежать. Проходя чуть дальше, сворачивает в не до конца сгоревшее крыло дома, там, где темнее и, почему-то кажется, безопаснее. Звуки со двора усиливаются, немного похожие на крики. Инстинктивно Чимин движется в сторону от них, спиной в темноте натыкаясь на углы, но боли практически не чувствует. Чувствует только, как его рот резко накрывают огромной ладонью, оттаскивают вглубь помещения, слышит, как шепчут что-то успокаивающее знакомым голосом, и впервые за это время совсем не чувствует страха. Он в руках надёжных, он знает это, поддаётся, не сопротивляется совсем и молчит, пытаясь расслышать такой нужный сейчас шёпот. Глаза непроизвольно наполняются слезами надежды, а руки пытаются ухватиться за тепло что исходит от человека, удерживающего его. Где-то рядом ещё один шепот приказывает успокоить, и рука, что недавно лежала на его губах, крепко вжимает лицом в свою широкую грудь. Боясь хоть слово вымолвить и развеять мираж, Пак молча прижимается к мужчине, но слышит сбоку: — Быстрее! — строгим голосом Юнги, и моментально реагирует, отстраняясь от тепла. — Ты нормально? — снова подаётся голос Мин. Шёпотом, будто их могут услышать. И только тогда до парня доходит, посторонние звуки со двора не прекращаются, и их гораздо больше, чем показалось на первый взгляд. Резкий кивок, и его тут же тащат в сторону. Оглядеться не выходит, как и что-то спросить, его тут же снова прижимают и затыкают рот. — Вот эти, — кивает в сторону двора мужчина, — пришли по твою душу. — И только сейчас парень вдалеке замечает мелькнувший силуэт громилы в чёрном костюме. — Так что сейчас ты не задаёшь вопросов и тихо следуешь за нами. Чон, кажется, предельно сосредоточен, движения его отточены, словно заучивал часами перед зеркалом, Мин нисколько не отстаёт от своего мужчины, только не так явно хладнокровен. Каждую минуту поглядывает на парня и руки его не выпускает. Лёгкий испуг в глазах выдаёт, но не за себя, что сбивает с толку и рождает в голове нескончаемый поток вопросов: «Как они его нашли?», «Кто эти люди?» и самый главный «Почему они здесь?», — но озвучивать не решается, сказано было молчать. Не здесь и не сейчас, но он обязательно выяснит всё. И в душе очень странно становится, словно надежда возрождается вновь. Чимин молча вздрагивает после первого на его глазах убийства, тихого и практически безболезненного. Юн только успевает притянуть его лицом в плечо, как раздаётся и второй предсмертный хрип. Кровь попадает на майку, что одолжил у кого-то из парней, пахнет железом, и парня начинает откровенно мутить. Юнги крепче обхватывает запястья и снова тянет в сторону ничего не соображающего Пака. Тишина и неизвестность начинают напрягать, но как только пытается повернуть голову, его останавливают, чуть сильнее вжимая в себя. — Не смотри, — Мин чуть сипло предупреждает, выводя его из темноты во двор. Но глаза предательски открываются, и от представшей перед ними картины тошнит до потемнения в глазах. Чонгук окровавленными руками удерживает в воздухе трепыхающееся тело немалых размеров, в глазах у жертвы паника, но сделать тот уже ничего не может, испускает последний дух и повисает тряпичной куклой в руках озверевшего человека. «Без ошейника», проносится в голове Пака прежде, чем он теряет связь с реальностью от увиденного. Приходит в себя парень уже в машине, быстро уносящей компанию в знакомом направлении. Открывая глаза, первое, что видит, это обеспокоенное лицо Юнги, его руки придерживают голову Пака на своих коленях, а взгляд, словно ждущий ответа вовсе не от Чимина, бегает от водителя обратно к парню. — Чонгук, он открыл глаза, остановись, — и легко приподнимая голову, Мин внимательно разглядывает его лицо. — Встать можешь? — уже обращаясь к Чимину, легонько поглаживает того по щекам. Лёгкий кивок даёт согласия, и Мин помогает выйти из машины, достаётся из бардачка бутылку воды и протягивает парню. — Ты первый раз видел, да? — как бы извиняясь. — Ничего, со всеми бывает. Я вот в первый раз так вообще блеванул, — пытается сгладить обстановку Мин. Из машины выходит Чон, окидывает Пака взглядом, затем переводит его на Юнги, слегка ухмыляясь: — Ну что, мы едем, нет? — впервые за это время Чимин слышит его голос, и по спине пробегают толпы мурашек. Парень не понимает своей реакции на мужчину: то ли это страх, то ли восхищение, подмечает, что кожаное украшение на месте, и немного успокаивается. Нервы сдают, и Пак начинает судорожно смеяться до спазмов мышц и не может успокоиться ещё некоторое время. Даже объятья Мина не могут до конца утихомирить истерику, что сходит на тихий скулеж уже в машине. Немного ласки, и парень затихает в руках, которым начинает доверять. Ещё чуть позже вымотанный истерикой мирно засыпает на коленях мужчины. Ещё через некоторое время в машине наступает умиротворение, которое чувствуют все присутствующие. — Ну как? — тихо спрашивает Юнги, точно зная, что вопрос был понят. — Спокойно, — отвечает Чон, плавно выруливая на магистраль. — Спасибо, ты спас меня. Снова.