Десять кадров

      Сережа возвращается постепенно.       Сначала начинает кричать и бредить, и это рвет Волкову сердце, которого, казалось бы, давно быть не должно, но это уже не то страшное бессознание, до дрожи похожее на кому. Брюнет каждый раз подскакивает с кресла, рвется за бронированную дверь, недрогнувшими ладонями отбрасывая засовы и поворачивая ключ, прижимает бьющегося рыжего к матрацу, жестко, ладонями и коленом, мешая повредить себе что-нибудь, именно тогда убирает кровать, чтобы бывший аватара Кутха не наебнулся с нее на пол во время такого приступа, слишком похожего на эпилептический припадок.       Потом Разумовский начинает просыпаться. Открывать глаза. Но в этих глазах ни одного проблеска здравого рассудка, и рыжий не произносит ни слова, только смеется иногда, цепляется за руки, пытающиеся его накормить. Пару раз чашки с бульоном и тарелки с пюре оказываются на его же плаще, но это почему-то не злит. Совсем. Олег никогда, конечно, не ухаживал за детьми, но тогда Сережа кажется именно неразумным ребенком.       Это пугает. Очень.       Потом Разум начинает справляться с едой сам, и Волков снижает траты — овощи и фрукты это хорошо, но денег у него не так много, как хотелось бы.       Когда Сережа впервые узнает его, Волков, отвыкший от того, как выглядит блеск разума в этих глазах, шарахается и выходит, надеясь, что вернулся именно его Сережа.       Всхлипывания за дверью говорят об этом, но он ждет, сидя у порога, надеясь всей холодной душой, что эти слезы не перейдут в безумный смех.       Не переходят. — С возвращением, — хрипит сдавленно Волков, заходя в «камеру». — С возвращением, Серый.       Разумовский сжимается в клубок и не расправляется даже когда тяжелые руки, измозоленные оружием, прижимают его к чужой груди.