Десять кадров

— Ты что тут сидишь? — Олежка нескладный уже, как волк-подросток, хотя ему всего одиннадцать, садится рядом, пытаясь кое-как сложиться поудобнее, упирается подбородком в острые разбитые коленки. Рыжий поднимает глаза на него, улыбается неловко и показывает недоплетенный венок. — Ты на одуванчики сел, — сипит. Недавно переболел, голос еще не вернулся до конца, но Волков его понимает, вскакивает чуть неуклюже, сгребает чуть помятые цветы, виновато смотрит в землю. — П-прости. Я не заметил. — У тебя теперь все штаны, небось, желтые, — хрипло посмеивается Сережка, по-птичьи вздергивая плечи и жмурясь. — С ними все нормально, давай сюда… — Погоди, я новых наберу! Кстати, не знал, что ты умеешь… — Я запомнил, пока смотрел, как девчонки плетут. Ну и растрепал один. На деле, это не сложно, надо… Олежка слушает, пока его взгляд не падает на старших парней, стоящих у забора и отвратительно ухмыляющихся. Олежка знает эти ухмылки и знает каждого из старшаков. Коля Лысый, карманник Варчук, Никита Старый, Васька Умник. Они в детдоме почти с рождения, и Волков не знает, что именно не нравится им больше — сам Сережа с его любовью к искусству и чтению или тот факт, что их с Олегом привели в детдом уже в сознательном возрасте. Победы в драках, конечно, достаются пока только им — они крупнее и их, черт подери, четверо, но каждый раз они на какое-то время словно довольствуются тем, что напинали «телохрану рыженького ублюдыша», и не трогают Сережку, а Олеже так спокойнее, тем более, что они стараются не доводить до серьезных травм, и каждый проигрыш просто обиден до чертиков. Но он каждый раз себе обещает — он победит. Рано или поздно он победит. Сережка зовет его обратно, тревожно, нервно, и Волков возвращается с охапкой собранных по заросшему заднему двору цветов. — Держи, — торопливо впихивает в руки и снова примащивается рядом, ломкий, неуклюжий, но уже такой сильный. Разумовскому всегда за него немного страшно, но больше — благодарно. — Я уж думал, ты опять, — неловко усмехается он, заканчивая одуванчиковый венок, втыкает в желтый обод какие-то белые и голубые цветы, кажется, цикорий, и поднимается. — Оле, встань. Голос его звучит на секунду властно, совсем не по-детски, но Олег понимает как-то, что собирается сделать его друг, поднимается, почти перекатывается, на одно колено, и склоняет голову. — Ваше Высочество?.. Венок опускается на взлохмаченную черноволосую голову с отросшими за зиму лохмами, и Сережа провозглашает тоном, каким говорят короли в их книгах: — Отныне и впредь, клянешься ли ты мне в верности, Волк? — Клянусь, — улыбается, подкидывая сползающую на глаза цветочную корону, Олег и подскакивает, крепко обнимая друга. — Но ты тогда… Сергей Премудрый, во! — А что, неплохо! — Клянусь, — сквозь зубы цедит Олег почти двадцать лет спустя, планируя захват Разумовского после инцидента в Сибири. — Отныне и впредь. За пазухой, в куртке, напротив одного из свежих шрамов, лежит закатанный в скотч и пластик сухой одуванчик.