Путь из тьмы

У Варда не осталось наследников, и дальнейшую судьбу его земель должен был решить король. До той поры замок заняли жители мар-Холь, сняв со стен полотнища знамен Варда. В главном зале они поставили простые столы и скамейки взамен единственного темного стола. Заглянув в подвал, люди ужаснулись и повесили на двери замок, чтобы никто из детей случайно не испугался жуткой комнаты. Деспина в подвал не ходила, Марн отговорил ее: — Не надо тебе это видеть, госпожа. Поверь, не надо! Деспина хотела было, в свою очередь, удержать его, опасаясь возвращения ночных кошмаров, но он возразил тихо и твердо: — А вот мне — надо. Когда он вышел, лицо его казалось спокойным. А ночью, когда они с Деспиной остались наедине, он без конца целовал ее руки, и в этих поцелуях были благодарность и нежность, а не страсть… В спальню Варда по настоянию Деспины вселился Клайд. Покои графа располагались на первом этаже и состояли из трех просторных комнат — как раз для большой семьи. А отсутствие лестниц теперь играло большую роль для мастера-каменщика, потерявшего в сражении левую ногу. Он еле выжил тогда, Деспина и лекарь день и ночь не отходили от него в лазарете. Но теперь Клайд почти полностью оправился от ран и уже пробовал ходить, используя деревянную ногу, что вытесал для него плотник. — Главное, руки и голова на месте, значит, не пропаду, — смеялся Клайд. Жители мар-Холь понемногу расчищали пепелища, складывали у околицы тяжелые бревна, что весной пригодятся для постройки новой деревни. Весна пришла ранняя и дружная. Сады уцелели в пожаре, и теперь на ветвях набухали почки. Еще раньше, чем расцвели вишни, приехал гонец из столицы. По приказу короля красный замок отдали во временное пользование Деспине Теиро. Земли графа Варда были истощены и давно увязли в долгах, а вот Холь последние два года стабильно отдавал казне требуемое количество налогов. В этом его величество видел заслугу умелой хозяйки. Крестьяне графских деревень с радостью приветствовали новую госпожу, о которой достаточно были наслышаны от соседей. А сама Деспина была скорее озадачена, чем обрадована. Им со стариком Роллем предстояло долго разбираться в запутанных счетах графа и объясняться с его кредиторами… Граф Рожеро со своими людьми, сам того не зная, пробудил в Марне прежнюю, позабытую было тревогу за репутацию госпожи. Тогда, несколько месяцев назад, Марн легко успокоился, видя вокруг себя только радость и одобрение. Вот только мир не ограничивается их округой… Крестьянам из мар-Холь мало дела до того, с кем спит их добрая и заботливая хозяйка, а тетушке Альме главное — чтобы ее барышне было хорошо. Но что скажут другие люди? Родственники господина Генри в Аддее, хоть бы те, к кому Нед ездил? Знакомые госпожи из Ганнера? Что расскажет граф Рожеро королю? И самое главное — даже не то, что происходит между ними по ночам. Кто осудит хозяйку, которая вздумала развлечься со своим слугой? Самое главное — то, что днем, у всех на виду, Деспина запрещает Марну называть ее госпожой. И может обнять и поцеловать его. И советуется с ним как с равным, и не только по вопросам, связанным с обороной замка. Она держит себя с ним, как… как с мужем. Если бы он мог на самом деле стать ее мужем, это сразу закрыло бы всем рты. Когда-то Марн мечтал об этом. Старик Ролль говорил, что мечтать и надеяться может каждый… Легко мечтать о невозможном, но когда эти мечты оказываются близки к осуществлению, тогда приходят трезвые, горькие мысли. Кто он такой, чтобы стать мужем госпожи? Пусть он больше не раб. Пусть он никогда и не был рабом по закону. Все равно! Что он может дать госпоже? У него нет ничего своего. Все, от одежды до самой жизни, он получил от госпожи. Даже родовое имя. Вспомнилось вдруг, как он тогда огорчил госпожу, отказавшись принять ее имя. Не хотел, чтобы по закону они считались родственниками… как будто это — единственная преграда между ними! Нет. Он не вправе даже думать об этом. И, значит, чтобы уберечь Деспину от укоров и сплетен, остается одно — вспомнить свое место. Снова стать только верным слугой, командиром гарнизона, и не более. И если госпожа пожелает ночью позвать его в свою спальню — помнить, что это не дает ему никаких прав днем. Вот только принять такое решение было легче, чем выполнить. Потому что госпожа смотрела на него с недоумением и спрашивала, что с ним случилось, на что он обиделся… А он не мог ничего объяснить, опасаясь еще больше огорчить ее. На опушке леса Марн заметил россыпь крохотных темно-синих цветочков и нарвал букетик, чтобы порадовать Деспину. Ей уже вторую неделю нездоровилось. Она говорила, что все нормально, но Марн видел, что с ней что-то не так. Госпожа была бледна, быстро уставала, вставала из-за стола, едва притронувшись к ужину… Цветам госпожа и правда обрадовалась. С наслаждением вдохнула запах, улыбнулась. — Марн, это же фиалки! Фиалки расцвели! Значит, и правда весна пришла. Закончилась зима… Трудная зима была, страшная. — Ну да, — слегка удивился Марн. — Конечно, весна. Уже и жаворонки прилетели… — Весной редко свадьбы справляют, — задумчиво сказала Деспина. — Но нам с тобой все равно, правда? — Ты о чем? — Марн почти испугался. — О нас, — Деспина улыбнулась. — А ты как будто и не рад! Может, тебе уже другая приглянулась? — Ты шутишь, — осторожно уточнил Марн. — Ты знаешь, что для меня есть только ты… и всегда будешь только ты. — Так в чем же дело? — госпожа смотрела с удивлением. Марн вдруг почувствовал себя таким же косноязычным, как когда-то. Слова подбирались с трудом. — Ты благородная. Ты умная, красивая, смелая. Тебя любой полюбит. Тебя может полюбить кто-нибудь… достойный тебя. Кто сможет дать тебе богатство, титул, положение… А я… что я могу тебе дать? — Любовь. — Она и так твоя, госпожа… Для этого тебе незачем связывать себя браком. Деспина нахмурилась. — А вот сейчас ты, кажется, хочешь меня обидеть. У тебя, значит, настоящая любовь на всю жизнь, а у меня — так, баловство? Забава? — Я не хотел… я не то… — растерялся Марн. — Или ты про Генри подумал? — продолжала Деспина. — Да, у меня был муж. А вот любимого — не было. Она помолчала. Марн мучительно искал слова, чтобы извиниться. — Я не по любви замуж вышла, — продолжила наконец Деспина. — Дядя и тетя были ко мне добры, но я и сама понимала, что им бы родным дочкам хороших женихов найти… в нашей-то глуши! Генри оказался здесь почти случайно, мимоходом. Я надеялась… иногда любовь не сразу появляется, иногда для этого нужно время. Но у нас так не вышло. Мы с Генри стали хорошими друзьями. А возлюбленными так и не стали. Так что у меня тоже — только ты. Навсегда. Марн порывисто обнял Дес, прижал к себе. Волосы пахли цветами и душистым лугом. Когда они наконец разомкнули объятия, Деспина заговорила совсем другим, деловым голосом: — А пожениться нам все-таки нужно. Потому что ребенок должен родиться в законном браке. Марн пошатнулся, побледнел, вся кровь отлила от лица. Застыл, молча хватая ртом воздух. Казалось, ещё миг, и он упадет без сознания. Деспину кольнуло чувство вины. Надо было, наверное, как-то по-другому сказать… Ведь она же знает, как остро он все переживает. Впрочем, Дес было не до того, чтобы беспокоиться о чьем-то еще самочувствии. Она снова поднесла букетик к лицу. От нежного аромата дурнота уменьшилась. Она коснулась ладони Марна, погладила, как когда-то — ласково, успокаивающе… И, как когда-то, это помогло. Взгляд Марна стал почти осмысленным. — Ребенок?! — прошептал он. — Наш ребенок? — Наш, — с улыбкой согласилась Дес. — Твой и мой. На лице Марна смешались счастье, восторг и бесконечная благодарность. — Госпожа моя! —прошептал он, уткнувшись лицом в ее ладони… Весенняя свадьба имела свои преимущества — гирлянды и венки из свежих цветов, приготовленные деревенскими девушками, превратили замок в сказочный чертог. На пиру в честь сочетания любимого командира Нед напился до звезд в глазах, и товарищи утащили его домой на руках, однако Марн не рассердился. В этот день он не мог сердиться ни на кого, он сам ощущал себя неопытным мальчишкой. С утра его прогнали с тренировки, потом и вовсе выставили со двора, где бегом носились с корзинами снеди и охапками цветов… Быть женихом оказалось весьма неудобно. Позже Марн покорно терпел, пока его наряжали и приводили в порядок прическу, после чего с трудом узнал себя в зеркале. Но когда, подъехав к храму Пресветлой, он увидел приближающуюся кавалькаду со своей нареченной во главе, все мысли рассеялись… Неужели эта богиня сейчас позволит ему принять ее с седла? Вложит свою руку в его, войдет под высокий свод, залитый светом… И возьмет его, Марна, в мужья перед Пресветлой и людьми?! — Я люблю тебя, — прошептала Деспина, склонившись к его плечу, пока Марн вел ее по лестнице. И во всем свете не осталось никого, кроме нее. *** Лунный свет скользил по блестящей от испарины коже Марна, четко обрисовывая крепкие, словно литые, мышцы. Деспина провела рукой по могучему плечу, погладила по щеке. — Тебе было хорошо? Он улыбнулся. — Ты же знаешь. Зачем спрашивать, если ты знаешь, госпожа? Дес покачала головой, сказала с мягким упрёком в голосе: — Ты опять? — Да, я помню, есть много других слов, — он приподнялся на локтях, поцеловал ее в грудь. — Деспина. Любимая. Дорогая. Единственная. Ненаглядная. За каждым словом следовал поцелуй. Он целовал ее грудь, плечи, шею. Потом потянулся к лицу и, прежде чем коснуться ее губ, выдохнул с бесконечной нежностью: — Госпожа! Деспина не стала больше спорить. Он привык называть ее по имени при других. А здесь нет правил. Если ему так нравится… Да что скрывать — ей это тоже нравится! — Подожди, Марн, — не без усилия Дес вернулась к своей мысли. — Я хотела сказать, если ты захочешь… Ну, в разговоре услышишь, я знаю, мужчины обсуждают такие вещи… В общем, если ты захочешь как-нибудь по-другому, скажи, мы попробуем. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Марн помолчал. Потом сказал осторожно: — Я бы не стал просить, но раз ты сама задала вопрос… Выпори меня! — Что?! — Из твоих рук это сладко. Всегда было сладко, с первого раза. Он завладел ее рукой, поцеловал ладонь, потом стал медленно и вдумчиво целовать каждый палец по отдельности. Дес тихо рассмеялась. — Ах ты обманщик! А говорил — раскаяние, наказание, боль… Марн прервал на миг свое занятие, поднял голову, и Дес встретила его взгляд, открытый и ясный. — Я тебе никогда не лгал. Ни единым словом. Раскаяние было по-настоящему, и боль тоже. За наказанием приходит прощение, а за болью… Ты знаешь, ты же с самого начала знала. — Но так же нельзя, — растерялась Деспина. — Так нельзя. Ты не раб. Мы с тобой говорили… — Ты и другое говорила, — перебил ее Марн. — Вспомни, ты говорила, что здесь нет ни рамок, ни норм. Ну, накажи меня за то, что я с тобой препираюсь! Деспина вдруг остро вспомнила то первое утро в лесу вблизи пещер. Почти наяву почувствовала, как пахло сосновой хвоей, как потрескивало пламя костра… И как горело у нее лицо, как кружилась голова. — Ну и где же я тебе сейчас розги найду? — растерянно спросила она. *** Над кроватью хозяйки замка когда-то висел тяжелый бархатный балдахин. Приехав в Холь, Деспина первым делом приказала снять это пыльное страшилище, мешающее дышать полной грудью. В потолке остался торчать толстый крюк, за который теперь так удобно зацепилась веревка. Деспина не спеша, обстоятельно связывала руки тяжело дышащему мужчине, который стоял перед ней на коленях на кровати. Она смотрела ему в глаза, не отрываясь. В них читался восторг и тягучее жаркое предвкушение, заражавшее своим огнем и ее саму. Дернув за веревку, Деспина подняла руки Марна чуть выше и закрепила другой конец на столбике кровати. Не удержавшись, огладила ладонями могучее тело, испещренное метками. Оно принадлежало ей, и сейчас — как никогда полно. Эта мысль опьяняла. Дес устроилась за спиной Марна, провела рукой по крепким ягодицам, размахнулась и шлепнула. Не выжидая, ударила еще и еще. Он начал стонать почти сразу, и от этого звука, переходящего в тихий рык, от того, как напрягалось его тело, от абсолютной власти причинить блаженство любимому Дес ощутила, что готова кончить без единого прикосновения к себе. Она шире развела ноги и постаралась расслабиться, чтобы это сладкое ощущение не покидало ее как можно дольше. Весь низ спины полыхал, в венах будто пульсировало пламя, разнося жар по всему телу. Не мучение, а чистое удовольствие, которое боль лишь усиливает. Доводит до края, заставляет терять дыхание от высоты… Марн падал, падал в эту бездну, и дна не было, только полет и прикосновения — то острые, звонкие, то нежные, текучие… Он еще ни разу в жизни не испытывал такого яростного возбуждения. Сейчас Марн готов был умолять, чтобы госпожа прикоснулась к его изнывающем члену руками. О, ему хватило бы немногого… Но и прерывать эту сладкую пытку Марн не хотел. Обе ладони нещадно горели, Деспина на миг прервалась и тут же увидела, как Марн, весь мокрый, с закрытыми глазами, разочарованно мычит и тянется за ускользающими касаниями. Она усмехнулась, осторожно поглаживая его по спине, переместилась вперед и, не мешкая, склонилась перед своим любимым мужем, обхватила губами горячую соленую плоть. Марн содрогнулся и дернул бедрами, но тут же раскрыл глаза. — Дес, нет… Он пытался уклониться, но мешали связанные руки. Деспина поднялась, свела брови и обеими руками дернула веревку, натягивая еще больше. Теперь Марн практически висел на ней, тревожно глядя на Дес. Она встала во весь рост на кровати. Даже так ему нужно было лишь чуть поднять голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Кто я такая? — строго спросила Дес. — Моя госпожа, — не раздумывая ответил Марн. — А значит, вольна распоряжаться по своему усмотрению, — подняла бровь Деспина. — Нет! — резко бросила она, хлопнув его по щеке. — Не закрывай глаз. Смотри. Будь здесь и сейчас. Я так хочу. Первое же прикосновение чуть было не заставило его излиться. Если бы замешательство не отодвинуло на мгновение в сторону жгучее желание, так бы и случилось. Марн кусал губы, чтобы сдержаться. Ему было приказано не отводить взгляд, но это зрелище колебало тонкую грань, на которой он балансировал. Блестящие глаза Дес, лукаво поглядывающие на него из-под ресниц… ее яркие влажные губы, обхватывающие головку, и вслед за этим — медленное движение языка, обводящего все чувствительные точки. Одной рукой Деспина упиралась в постель, а другой ласкала себя сама. Марн словно наяву ощутил ее вкус и нежность горячего лона. Это он должен быть там, целовать и нежить, довести до пика наслаждения… Госпожа сжала бедра Марна руками, дернула к себе, заставляя двигаться. И он не выдержал. Зажмурившись, стал вбиваться в ее ласковый рот, ощущая тугую ласку губ и каждую выпуклость горячего нёба. Невыносимое напряжение во всем теле зазвенело и лопнуло, как тетива, Марн зарычал и кончил Деспине в горло, повисая на веревке, не чувствуя жжения в стянутых запястьях, хватая воздух, содрогаясь от все длящегося и длящегося оргазма… — Я люблю тебя, — прошептала Деспина. Освобожденные руки упали, как неживые, Марн опрокинулся на спину и замер, не в силах пошевелиться. Наконец в пальцы вернулась чувствительность. Он поднял руку и погладил Деспину по волосам. Она свернулась у его бока, трепещущая, горячая и такая родная. Марн не сразу сумел разлепить губы. — А ты… — Я тоже, — она поцеловала его в плечо. — Я нарушил приказ госпожи, — еле ворочая языком, проговорил Марн. — Перестал смотреть… — Ну, я всегда считала, главное в приказе — не буква, а дух, — лукаво улыбнулась Деспина. — Впрочем, за эту вольность я тебя накажу в другой раз.