Совершенные

      — Ma chérie, Вы опять не спали, — в тягучем, мелодичном голосе можно было без труда различить нотку нежного укора.              Алексей не расслышал не только нотку, но и всю музыкальную фразу — вперившись в бумаги напряжённым взором, он что-то яростно шептал. Шептал не одними губами — вслух, однако Александре сейчас совершенно не хотелось разбирать его бормотание. Спустя несколько секунд Аракчеев вдруг нахмурился — видно, обращение наконец достигло его сознания — и поднял на государыню глаза.              — Ваше Величество, — Алексей на миг замер, затем приподнялся со стула и счастливо, трепетно заулыбался, — не приметил, Ваше Величество.              — Да и я оговорилась, — Александра улыбнулась в ответ одними уголками губ.              — Князь Лопухин, как председатель при Комитете, имел предложить… Впрочем, того важнее, что писательница Карамзина... — начал Алексей и сразу оборвал себя, догадавшись по сведённым бровям императрицы, что она совершенно не намерена говорить о делах. — Матушка, Вы ведь известны, сколь быстро я высыпаюсь.              Он, хоть ничем и не выдавал этого, в момент разволновался. Будучи недавно назначен докладчиком по делам Комитета Министров, Аракчеев обрёл очередной повод для терзающих душу переживаний. При работоспособном председателе эта должность была совершенно лишней, и Алексей, многократно получавший такие дублирующие должности, боялся, что они достаются ему неспроста. Ранее они были нужны, чтобы Александра имела официальный повод дольше оставаться с ним наедине, а теперь? Хорошо зная, хорошо чувствуя императрицу, Алексей давно был в курсе её склонности к тонким играм. Те министры, за которых он подавал доклады, были мужчинами… Что, если Александра хочет ему показать: за такими, как он, нужен глаз да глаз? Быть может, скоро она назначит кого-то, чтобы так же контролировал его собственные дела? Или вовсе сместит — исподволь, почти незаметно за нежной лаской?              Алексей изо всех сил радел, чтобы этого не случилось — но, к его ужасу, императрица была недовольна, когда он слишком усердствовал. Государыне не нравилась небрежность в работе; государыне также не нравилось, что её амант мало спит.              Александра не смогла надолго удержать полуулыбку: тень беспокойства на лице фаворита побудила забыть о тенях под его глазами. Императрица улыбнулась растроганно и лучезарно.              Она жестом побудила Алексея сесть обратно на стул и, приблизившись к нему, обняла за плечи. Он тут же в благодарном порыве обхватил мягкую, полноватую талию и склонил голову на императрицыну грудь. Задумчиво перебирая бахрому его эполет, Александра вспоминала, как долго он, сделавшись её любовником, боялся коснуться лишний раз её груди, как то и дело заглядывал в глаза, ища подтверждения, что царица не сердится, как дрожал от волнения и желания, и как быстро успокаивался, прижимаясь наконец щекой, но всё равно продолжал пылать — ровно, тихо… Страсть с годами не убавилась ни на толику, но Алексей уже меньше дрожал, меньше опасался… Впрочем, кто его знает — быть может, вся дрожь ушла внутрь, в душу?              Алексей вздохнул и прикрыл глаза. По всем жилам разливалось спокойство и умиротворение. Никакое солнце, никакие свечи, хоть на них во дворце и тратят так много денег, не способны осветить и согреть так, как императрица. Нет, нет, Александра не играет им, она не хочет прогонять его. Наоборот, она ему верит, она выделяет его из прочих мужчин, она доверяет ревизию их ведомств именно ему, поручает ему контроль за другими…              Алексею до сих пор было сложно обращаться к Александре на ты. Он помнил, как наставница в кадетском корпусе долго и с жаром рассказывала воспитанникам и воспитанницам, что «некогда так относились единственно до мужчин», противопоставляя их непарное строение парному строению тех, из кого многие века назад состояла вся знать… После, когда положение в обществе перестало зависеть от пола, все «принялись наблюдать оба манера вдруг и без малейшего разбору» и местоимения смешались.              А вот длинноты слов и имён, тоже указывающие на куцесть одних и совершенство других, сохранились. До чего всегда сладостно Алексею было это: «она», «царица», «матушка», «Александра»… Его собственные имя, фамилия и отчество, будто вторя его восторгу, все начинались на это гладкое, круглое, совершенное «а», но оканчиваться на него не могли…              Его имя было прямым продолжением её имени. Её имя, как по буквенному строению, так и в жизни, в делах, перетекало, переходило в его имя. Наполняло его. Наоборот не было никогда и быть не могло.              «Она меня любит», — думал Алексей, с бережным восторгом, с почтительной лаской поглаживая прямую спину государыни, её мягкую талию, статные полные бёдра. В объятьях Александры ему не хотелось никаких сложных мыслей.              Любит. Если бы не любила, не держала бы его при себе столько лет. Не выслушивала бы так стойко насмешки в его адрес. Не любовалась так жадно не только его достаточно необычным телом, но и неповторимыми чертами лица.              В восторге от наружности Алексея и всей его природы, Александра не могла оторваться от его плоской груди, часто поглаживая её и норовя игриво толкнуть, с удовольствием соизмеряла его бёдра со своими, плотно прижавшись сзади и показывая разницу ладонями, чтила своим присутствием все позирования фаворита для портретов.              Пусть она крепко помнит, пусть всегда будет уверена, что и он любит. Иначе не хранил бы многолетнюю преданность. Не выслушивал бы насмешки. Не считал бы себя недостойным наград, к которым рвутся все прочие. Не положил бы здоровье, тщетно силясь сделаться их достойным.              Во всём он имел немножко от неё. Но если он был Сиятельным*, то она была самим Сиянием.              Сияние исходило от лукавого мягкого лица государыни, от её ласковых пальцев, от её полных грудей, округлых бёдер, истекало из её лона и её детородного органа. Алексей упивался её сиянием, охотно его в себя пускал. Можно ли не желать пустить?              — До утра довольно времени. Тебе надобно тут же отправиться в постель, дабы быть свежим к смотру.              Алексей вобрал приказ Александры всем существом — легко, радостно, как один из её бесчисленных лучей, пронзавших его насквозь.              Конечно же, она права. Достоин ли он её света с залегшими под глазами тенями? Какой простой способ угодить своей государыне!              До чего бы он хотел всегда уметь угождать ей.