Совершенные

      Поцелуи императрицы были и быстры, и медленны, и нежны, и почти яростны. Чарующе неизбирательны. Это слёзы могут течь лишь в определённом порядке — сверху вниз, а поцелуи вольны быть хаотичными… Она держала его лицо в ладонях и утешала лобзаниями то глаза, то вновь покрасневшие щёки, то страдальчески сведённые брови, то раскрытые во всхлипе губы.              Алексей чутко и отчаянно всматривался в лицо своей государыни, надеясь увидеть, что нужен ей, и растроганно поражаясь, когда видел именно это. Он жался к ней, хватал и целовал её руку, её золотистые волосы; то льнул к ней, то отстранялся — зная, что тогда она сама прильнёт к нему.              Любимой привычкой Александры было целовать в губы коротко, но очень глубоко, и тут же отстраняться, а затем повторять это вновь. Алексей даже не пытался удержать поцелуй — он блаженствовал, загипнотизированный этими порывами. Только смотрел в глаза всё более покорённый, всё более вознесённый.              Когда, наконец, она надолго прильнула к его рту и, опорхнув его тело множеством мягких ласк, стиснула бёдра, он сжал в ответ её мягкую талию. Алексею даже не приходилось следить за тем, чтобы не причинить ей случайно боли — ни один его порыв в отношении Александры не был, не мог быть грубым.              Её ласки были щедрыми, но властными. Его ласки были жадными, но робкими.              Алексей подставлял рот горячему языку Александры и дрожал, чувствуя, как волны вожделения одна за другой проходят по его телу — даже по тем его частям, в которых, казалось, испытать возбуждение невозможно. Следуя движениям Александры, он позволял распоряжаться своим языком как угодно — подчинялся так, как делал это в танце. И уже стонал.              Алексей никогда не мог хотя бы одно из их совместных наслаждений определить как удовольствие для неё или удовольствие для себя. Алексею доставляло блаженство лишь то, что было приятно государыне.              Её ласки были так горячи, что слёзы постепенно высохли — как на солнце.              А затем появились вновь — ведь жар был слишком силён.              Алексей почувствовал, что плавится, мягчеет до предела, готовый отдаться государыне, принять её полностью. Это было так естественно и чудесно — в вожделении ощущать себя податливым и твёрдым одновременно… И казалось так волнующе, что Александра нуждалась именно в его податливости. Он был возбуждён, был совершенно готов отдаться ей ещё до того, как они вернулись на софу, но в её руках, казалось, само возбуждение переходило в новое качество…              Александра увлечённо гладила его грудь — сперва обтянутую мундиром, потом обнажённую, шептала заверения в страсти и любви, в нужности, незаменимости Алексея. А он сжимал её полные бёдра через платье, и не шептал, а стонал, восклицал, всхлипывал о том, что переполняло его.              Он чувствовал её желание и трепетал от мысли, как именно она его хочет, как именно брала всегда и готова взять теперь. Да, почти все дамы, привычные к такому виду соития, не оставляли его и с мужчинами, но тех, кто избирал лишь его, было немного. Эта мысль, где бы и когда бы она ни напоминала о себе Алексею, всегда прошивала его резким удовольствием… И много ещё было мыслей, которые впечатляли его не менее.              Александра прижималась к Алексею всё теснее, давая ему явственно почувствовать своё возбуждение. Она взяла обе его ладони и положила одну из них себе на пах, а вторую на грудь.              Алексей судорожно сжал через неплотную ткань налитой, горячий член. Грудь, которую, как и остальное тело, Алексей любил одинаково и в одежде, и без неё, он долго нежил и целовал через платье, и сполна ограничился бы этим. Но Александра расстегнула и приспустила до талии лиф, а вместе с тем подняла юбки и выудила из панталон твёрдый алеющий орган.              Покрывая обнажённую грудь влажными поцелуями, Алексей обхватил его и принялся ласкать — нежнее, чем проделывал это с собственным, но не в пример более страстно.              — Довольно, — выдохнула Александра. — Я желаю растянуть блаженство, но иначе… Прошу, сделай, как нам обоим нравится.              Алексей послушно сполз на колени и, полностью сняв с государыни панталоны, дал ей поудобнее разместить ноги на его плечах. В этот момент ему казалось, что и эполеты на его мундире — не более, чем удобные подкладки для её ног…              Алексею открылось зрелище, которое каждый раз захватывало его дух как впервые. В обрамлении золотистых завитков сиял — иного слова не приходило Алексею на ум — гладкий твёрдый член, а под ним, также покрытое золотом волос, виднелось лоно…              Алексей трепетно прикоснулся к головке губами, будто в самом целомудренном поцелуе, даже комичном со стороны, и осторожно взял её в рот. Александра шумно выдохнула, слегка подавшись навстречу, и тогда он вобрал её орган до самого корня.              Сделав несколько движений ртом по члену, Алексей коснулся языком лона. Закрыв глаза, он принялся ублажать его — то лизал, собирая сладковатую влагу, то нежно посасывал срамные губы, то выписывал кончиком языка замысловатые линии… Раньше Александра часто просила Алексея выводить языком её имя, но эта забава отчего-то быстро надоела ей.              Задержавшись немного на лоне, Алексей возвращался к члену, лаская их попеременно. Он знал, что государыне не нужно много времени, чтобы достигнуть пика удовольствия, и с чувством работал губами и языком, желая насладиться этими ласками побольше. Алексей понимал, что стонет чуть ли не громче её, и упивался этим. Его ладони, придерживающие дородные бёдра Александры, вспотели.              Не прошло и двух минут, как императрица, издав полный неги грудной стон, содрогнулась, и её семя оросило его рот. С удовольствием проглотив, Алексей взглянул ей в глаза, погладил по круглому колену и любовно улыбнулся, после чего поспешил довести до конца ласку лона. Почти сразу после первого испытав второй пик, Александра застонала тише, но протяжнее. Её бёдра на плечах Алексея содрогнулись и полностью расслабились, стали тяжелее, но ещё мягче, рыхлее на ощупь. Алексей принялся увлечённо лобзать их, и, не в силах остановиться, покрыл поцелуями ноги до самых туфель.              — Я счастливейший из мужчин, государыня, — проговорил он, прижимаясь щекой к её бедру и зачарованно глядя ей в глаза.              Александра поманила его к себе пальцем, и они снова прижались друг к другу в объятии, целуясь жарко и влажно.              Затем императрица дала понять, чтобы Алексей опёрся на софу коленями и ладонями. Она любила, когда он оставался при форме — только расстёгивал мундир и приспускал лосины. Да и некому было стянуть с него тесные сапоги, которые самому стащить не получится, а без сапог не снять и лосин…              Алексей спешно завозился с обтягивающей тканью, чтобы открыть государыне себя сзади. Он тяжело дышал в предвкушении. Александра провела пальцами между его ягодиц, и его член дёрнулся.              Покрыв поцелуями спину, огладив напрягшийся живот, Александра скользнула членом, увлажнённым семенем, в манящее отверстие. Алексею на миг показалось, что у него пропал голос — зародившийся в груди громкий стон прозвучал шумным выдохом. На глазах вновь выступили слёзы. Он кончил — сразу, в самом начале. Его колени ослабли. Придя в себя, пылая любовью и благодарностью к государыне, Алексей переместил свой вес с ладоней на локти, как бы больше прогибаясь, больше склоняясь перед ней.              «Как ты скор… Хорошо, милый?» — промолвила Александра, и он высоким от наслаждения голосом простонал: «да, матушка!»              Александра задвигалась в нём, придерживая за узкие бёдра. Алексей сперва мерно сипло вскрикивал, затем начал громко стонать, стенать даже. Во рту не сохло от стонов — наоборот, почему-то в обилии скопилась слюна, и он едва успевал её сглатывать.              — Видишь, как ты потребен мне? — вопросила императрица медовым голосом, сношая Алексея с силой, с чувством. Он лишь быстро закивал головой. Слёзы струились по его лицу.              Пусть слёзы и были жгучи, но то, что делала с ним Александра, было не в пример более жгучим, хоть и сладостным, а не солёным. Его словно плавили изнутри…              — Государыня… матушка… Александра… люблю тебя…— хныкал он, пока она вбивалась в него почти яростно, или, наоборот, медленно погружалась и выходила. Александре очень нравилось менять движения.              Когда он был с ней, ему казалось, что ни одна женщина не получает от проникновения столько удовольствия, сколько получает он. И Алексей всегда гордился тем, что отдаётся ей не только в телесной близости — нет, он отдаётся ей непрерывно, постоянно, а близость — лишь пик этого, подобно тому, как оргазм — пик самой близости…              Он самозабвенно подавался навстречу, заслушиваясь стонами Александры, и та брала его долго: то просто любуясь на него сверху, то касаясь грудью спины, то вовсе ложась на неё и покусывая шею и ухо. Он часто поворачивал голову и тянулся к государыне, показывая, что хочет поцелуя — и она одаривала его им. Иногда тянулась к его губам сама. А иногда, когда тянуться не желала, а он просил, вкладывала ему в рот пальцы и давала посасывать их. Александра с удовольствием сжимала его худые рёбра, мяла ягодицы, раздвигая их ещё больше. Одного она не делала — не притрагивалась к его члену. Но только потому, что понимала — Алексей легко обходится без таких прикосновений. И немало гордится этим.              Теперь они кончили одновременно. Алексей — с надрывным стоном, резко прогнувшись в спине, Александра — со стоном почти рычащим, который было бы трудно представить в её устах, глядя на неё.              

***

             Через минуту они уже лежали на софе рядом, нежно прижимаясь друг к другу. Вернее, Алексей жался к Александре, которая держала его в объятьях — обнимать самому у него почти не было сил.              — Ты достоин всего, что имеешь, — после долгого молчания проникновенно сказала она, поглаживая подушечкой пальца морщинки на его зрелой коже. — Достоин более, чем кто-либо другой.              Алексей улыбался. «Она меня любит, — думал он, и больше ничего не шло ему на ум. — Любит…»              — Скажу тебе, — Александра зашептала ему на ухо, — что ежели и есть у тебя несовершенства, то мне они очень по нраву.        Алексей взглянул на неё одновременно растроганно и удивлённо. Нельзя не верить ей, но как поверить себе, что слышал верно?              — Очень. Очень по нраву, — игриво подтвердила Александра во второе ухо, будто прочитав его мысли.              Вместо ответа Алексей кротко поцеловал её в плечо. Целовать улыбающимися губами было приятно, так же приятно, как любить утешенным сердцем. Он не нашёл, как ещё может отблагодарить свою государыню за такие чудесные слова.              Но решил, что обязательно, обязательно найдёт.