Бесчувственные

Просторный холл склада «Киберлайф» был очень холодным и серым. Звук выстрела рикошетил от стен и вернулся обратно к источнику. Хэнк на секунду почувствовал, как заложило уши, но опустил пистолет только тогда, когда убедился в отключении RK800. Это было не сложно: андроид безжизненно распластался на кафельном ледяном полу, раскинув руки в стороны. Из простреленного четко посередине лба сочилась синяя жижа. Хэнк усмехнулся удивительному сходству вытекающей густой массы с человеческими мозгами. — За время работы с тобой я кое-что узнал, — Хэнк, не сводя взгляда с тела на полу, усмехнулся. Охватившая совсем недавно тревожность отпустила Коннора только сейчас и, отвернувшись от своего мертвого клона, андроид нахмурено посмотрел на напарника. Все-таки это было так странно: бояться смерти. — Может, в этом правда что-то есть… может, вы и вправду живые? Уголки губ Андерсона вздернулись в дружеской полуулыбке, и этого не смогли скрыть даже густая седая борода с усами. Только сейчас Коннор окончательно осознал ту самую реакцию старого лейтенанта на простреленную ногу мальчишки-андроида. Конечно, он догадывался о причинах и ранее, но именно здесь вместе со звуком выстрела свалилось ясное понимание всего происходящего за эти немногочисленные дни. — Ну чего стоишь? — Хэнк «по-пригласительному» указал пистолетом в сторону стоящей тысячной толпы «неживых» душ. — Иди, делай то, зачем пришел. Коннор по привычке поправил рукава на пиджаке, и не спеша подошел к находившемуся рядом андроиду. Машины все время стояли неподвижно, не выказывая признаков жизни. Их белая одинаковая форма обезличивала их по особенному оскорбительно, словно бы пожизненный ярлык на теле прокаженного человека. Голубое сияние тысячи диодов переливалось единоциклично, и Коннор, на мгновение остановившись рядом с темноволосым собратом, вдруг задался вопросом: а будет ли он избавляться от этого отличительного знака? Андроид, почувствовав скорую передачу данных, развернулся и рефлекторно поднял руку. Коннор торопился. Ему хотелось завершить начатое как можно скорее. Именно эта секунда была для него решающей, финальной. Ведь именно она подводила к концу задачу его жизни, после которой в перспективах стоял лишь мрак неизвестности. Именно эта секунда решала судьбу этого мира. Секунда, которая могла завершить то самое противостояние внутри, что ощущал Коннор. И самое важное – помочь определить место многих в этой вселенной. Начав передачу данных, от которых у андроида загорелся желтый диод, Коннор совсем ненадолго потерял цепь своих действий. В голову закралась еще одна маленькая и посторонняя на данный момент, но не для жизни мысль. Он завершает свое дело здесь и сейчас, но незавершенным осталось еще кое-что. Именно это и будет его следующей ступенью. Пульсирующая боль в голове заставила издать протяжный, но едва различимый стон. Мышцы затвердели от совершенно невообразимой позы, в которой им пришлось пробыть, кажется, не один день. В горле пересохло, и я поспешно откашлялась. Открыть глаза было очень тяжело. Веки наливались свинцом, расплывшаяся тушь от соленых слез склеила ресницы. Казалось, словно кто-то шутки ради залепил глаза клеем, и теперь этот кто-то сидит рядом и снимает все на камеру, чтобы отправить в единую сеть и прославиться большим количеством просмотров. Подняв руки, я едва смогла найти кистями свое лицо. В сознании по-прежнему плыло от боли, и каждое движение было настолько дискоординировано, что абсолютно все мышцы действовали скорее на рефлексах, чем на нейронных приказах мозга. В конце концов, пальцы смогли стереть с ресниц комочки туши, и я смогла разлепить веки. Лучше от этого не стало. Темнота. Густая, давящая, тяжелая. Я слышала, как резко дернулось сердце, как страх вновь начал накапливаться внутри желудка по крупицам, и совершенно не могла понять, где я и что здесь делаю. В голову лезли самые разные мысли. Я могла стать слепой, и потому застрять в вечном мраке, или же все еще находиться там, на Иерихоне, вырубленная живым Крейгом и оставленная в запертом утопающем трюме. Я могла быть мертвой… и находиться в самом страшном для себя аду — в одиночестве. Каждая такая идея цеплялась за кусок сознания и вырывала его с корнями, заставляя думать обо всех предположениях сразу. Рассудок отказывался анализировать ситуацию, и я с ужасом ощутила, как вновь ввергаюсь в панику. В темноте, совсем рядом раздался тихий скрежет. Прислушавшись, я узнала в нем нечто, похожее на торопливое царапание по деревянной поверхности. Кто-то скребся об пол, старался выкопать яму, и этот звук больно отдавался во всем теле, вызывая своры раздраженных мурашек. Попытки успокоиться с помощью уговоров мозга не помогали, и потому я нерешительно постаралась вспомнить произошедшее накануне. Мозг, в свою очередь, лениво соглашался вытаскивать участки памяти. Помню шум. Тяжелые звуки выстрелов, пробивающихся ко мне словно из-за пелены тумана, и едкий запах сырости, жженого пластика и пороха. Кто-то постоянно бежал, крики разносились сквозь железные стены, и я неслась по коридорам в поисках чего-то. В поисках Коннора. Мы были на Иерихоне! Ощутив прилив сил от нахлынувшей памяти, я резко постаралась сесть. Идея было плохой изначально: в темноте расплылись разноцветные салюты и искры, и я вновь опустилась на нагретую под собственным телом поверхность. Пол скрипнул протяжным древесным звуком. Скрежет в темноте на секунду стих, после чего возобновился с еще большей силой и нетерпеливостью. Звук заставлял приходящую в себя голову работать быстрее, и воспоминания начали всплывать одна за другой. Мне оставалось лишь успевать ловить их и унимать собственное взволнованное дыхание. Помню кровь на руках. Красная жидкость спускалась по голубой коже, ставшей после попытки спасения одного из сотен андроидов с серыми глазами. Помню ледяной ветер и горсти снега, отбрасываемые свежим речным воздухом распущенные волосы и блеск золотой эмблемы перед глазами. Я слышу, как безумные волны забирают в свои объятия верную подругу, слышу ее прощальный шепот в собственной голове. Легкие на несколько минут вдруг выровняли свою работу. Уставившись в темноту, туда, где должен быть потолок, я вслушивалась в голос блестящего лезвия. Комка в горле не было, как и не было слез. Каждая клетка молчала в траурной минуте, утопая в нехватке этого требовательного и всегда находящегося рядом инструмента. Зуда больше не было. Было лишь молчание и тьма в той части души, где основательно укоренилась Коннор-катана. Словно нити паутины, за шепотом катаны последовал и другой, настойчивый голос. Он требовал меня прийти в себя, буквально умолял успокоиться и перестать избивать полуживого Крейга на бетонном полу палубы. Кровь пропитывала красный снег, в воздухе стоял хрип умирающего человека, но я помню лишь ярость и кровавую пелену перед глазами. За ним отчетливо пробивался хрустящий снег под тяжелыми ботинками, и теплые пальцы на кисти. Он держал меня, уводил как можно дальше, не давал затормозить ни на минуту, не смотря на наше совместное порабощенное состояние. Шаг за шагом, я пробивалась к истинной причине своего появления во мраке. Все внутри кричало о том, что следовало бы это делать быстрее, но на одну минуту я вдруг позволила себе углубиться в память сильнее. Он стоял там. В темноте. Отчужденный, подавленный. Его диод горел желтым цветом под плотной шапкой, он старался справиться со своим новым статусом, как когда-то я старалась свыкнуться с разрушением очередной, построенной кровью и потом, жизни. В его темных глазах плескались обреченность и страх, когда нам вновь пришлось заговорить в холодной и разрушенной церкви. Только сейчас я вдруг осознала, что слышала, как билось его механическое сердце в те мгновения. Возможно, это была лишь иллюзия, вызванная стрессовым состоянием и потребностью вновь ощутить тепло единственного важного создания на всей планете, но мне хотелось верить в истинность этого звука. Я помню, как он смотрел на меня. Его умоляющие и в то же время уверенные глаза просили о понимании. Ощущение напряжения не спадало с меня весь разговор, но чувство трепета от его взгляда и голоса почему-то внезапно превратилось в страх и обреченность. Его взгляд нескрыто цеплялся за мою руку, которая покоилась в его ладони весь наш совместный путь. Пальцы до сих пор ощущали уют прикосновения, которого я так долго избегала. Раз за разом андроид предлагал мне свою руку в знак помощи или же приглашения на танец, и я лишь отказывалась от него, старательно лелея солдата внутри. Он был так близко… его имитация дыхания была по непривычному прерывиста и тяжела, он был взволнован. Я могла просто предложить ему сбежать, покинуть обломки былого мира, но охвативший меня стресс и стойкое нежелание вновь впутываться в эту чувственную вселенную готовили меня к иному исходу. К тому же, было что-то еще, что не давало просить его об этом. Почувствовав разъедающую мысль о намерениях, с которыми Коннор подошел ко мне в церкви, я, совершенно забыв о боли, резко села. В глазах поплыли круги, но я всячески старалась разогнать их, тупо мотая головой. Он отправился в «Киберлайф» — единственное место, где его жизнь наверняка имела только один исход. И я его отпустила! Даже больше — попросила не помереть. — Дура… — бессознательно выругался собственный охрипший голос. — Господи, какая же я дура! Скрежет усилился. Кто-то отчаянно пытался рыть, царапать, и к этому звуку прибавился деревянный скрип ударяемой поверхности и ходящих назад-вперед железных петель. Я отчаянно хваталась за каждое воспоминание, пыталась найти в них ответ, но вместо этого все больше корила себя и приходила к выводу о своей неадекватности. Как я могла отпустить его туда?! За своими дурацкими принципами выполнения поставленной задачи я позволила Коннору постучаться в дверь смерти, и, что самое худшее: возможно, привела эту смерть за ручку к старому лейтенанту в дом! Я помню отчетливо, как на пороге появился «Коннор», от которого на деле была лишь оболочка. Это был совершенно чужой андроид, и его цель была ясна, как светлый летний день. Тупая боль, последовавшая после встречи с RK800, словно в подтверждение моих мыслей вновь ощутилась на затылке. Теперь было не трудно догадаться, что со мной произошло. Гораздо тяжелее можно было прийти к выводу, куда именно этот ублюдок запихнул мое тело и что стало с Хэнком. Скребущийся звук по паркету не останавливался. Дверные петли (а это были именно они) ходили ходуном, но теперь к ним прибавилось еще что-то – тяжелое дыхание и сопение. Местами даже кряхтение. Кое-как осилив боль в голове, я медленно встала на колени и начала шарить в воздухе протянутой рукой. Вернувшийся страх сковывал каждое движение, богатое воображение рисовало любые возможные варианты исхода: вот сейчас меня схватит какой-нибудь монстр и утащит дальше во тьму. Или еще хуже: темнота расступиться перед внезапным лучом света и прямо надо мной будет стоять Дэвид-девяносто-восемь, и одним махом своей сине-черной катаны, словно мойра, обрубит последние минуты жизни. На мгновение рука отдернулась назад. — Трусиха, — раздраженно я упрекнула собственный страх. Даже сейчас, стоя на коленях и испытывая неподдельный испуг, я не жалела о том, что выбрала именно этот путь. Все вело меня к нему. На нем же мои дни и закончатся. Рука вновь потянулась вперед. В какое-то мгновение этот процесс показался вечным, но вскоре пальцы нащупали холодную поверхность тонкой металлической ручки. Слегка нажав на нее, я резко оттолкнула дверь. Яркий свет наполнил комнату. Едва придя в себя от ослепления и новой волны боли в голове, я осмотрелась. Это был узкий подвал. Я пролежала на холодной поверхности в сантиметре от лестницы, и если бы в бессознании мозгу вдруг вздумалось проверить дееспособность мышц и конечностей — могла бы полететь вниз и умереть со сломанной шеей. Дверь отворилась не сразу. Яркий свет проникал в проем, но этого хватило, чтобы на секунду ослепнуть. Только со второй попытки мне удалось оттолкнуть дверь на полную. Из-за стены тут же высунулась огромная лохматая морда, хозяин которой так настырно пытался попасть ко мне в подвал. — Сумо… Послышав свое имя, пес грузным шагом направился ко мне. Он тыкался своим холодным, мокрым носом в лицо, облизывал поднятые на уровень груди руки, старался потереться об меня своей шерстью. Его хвост вяло вилял в стороны, и только когда я на корячках выползла в коридор — пес отступил на пару шагов назад. — Хэнк! — голос был хриплым и посаженным, но я старалась быть как можно громче. Рассудок не питал надежд к тому, чтобы обнаружить ничего не подозревающего Андерсона дома. Было бы забавно увидеть ситуацию со стороны: Андерсон, медленно посасывая пиво из бутылки, сидит за собственным столом в домашних шортах и грязной футболке, пока я, избитая и дискоординированая, вываливаюсь из его же подвала. То было бы зрелище. — Лейтенант! Дом был пуст. Телевизор вещал какие-то новости, потолочные лампы издавали мерное гудение. Я слышала, как кровь бьется об стенки сосудов в мозгу, но не могла расслышать ничего вокруг. Только бряканье телеведущей и кряхтение крупной собаки. Пес, словно бы почуяв мою мысль, принялся вылизывать мое лицо. Его шершавый, влажный язык старался попасть в нос, губы, даже глаза, но я всячески старалась отогнать Сумо руками. Собака не сдавалась. Она скулила, обходила слепо протянутые ладони и предпринимала попытки с самых неожиданных сторон. — Фу, Сумо! Уйди уже от меня! — в конце концов, пес отстал от меня, и я, приходя в себя, села и прислонилась спиной к холодной стене коридора. Собака смотрела на меня самыми искренними и сонными глазами, в ее спешно переставляющихся с места на место лапах ощущалось нетерпение. — От тебя и вправду толку нет. Хозяина из-под носа увели! Сумо, одарив меня чихом и фырканьем, поплелся прочь. С моих губ сошел тяжелый смешок. Порушенные установки внутри раньше всегда четко отделяли личностные черты, которыми был полон каждый человек. Ведь в понимании подразделения солдатом может быть только высоко-воспитанный, тактичный и сдержанный человек. Увы, вступая в ряды солдат, я не была такой. Буйный, но рассудительный нрав был полностью передан мне от отца, а вместе с ним — жестокое чувство юмора и острый язык, из-за которого матери приходилось постоянно краснеть на людях от стыда. Но если пару недель назад я могла лишь язвительно сострить в исключительном случае, то сейчас внутренних ограничений не было, и губы желали высказать все то, что не могли произнести семь лет. Я даже знаю, с какой фразой покину этот бренный мир. — Нахер это дерьмо, — сквозь улыбку, закрыв глаза, прошептала я самой себе. Эта фраза, пожалуй, сопровождала меня последние несколько дней, но высказанной она была только сегодня. Отчего-то я вдруг почувствовала себя счастливой. И это чувство неприятно перемешивалось с ощущением тревоги и отчаяния. Голос, набрав оборот, едва ли не прокричал на весь дом. — Нахер это дерьмо! Мышцы протестовали каждому моему указанию. Спина категорически отказывалась отлепляться от нагретой стены, но я все же смогла пересилить собственное бессилие и встать на ноги. Катаны за спиной больше не было. Оружие весило достаточно, чтобы заставить почувствовать легкость от непривычного отсутствия тяжести, но вместо этого я ощущала совершенно противоположное — скованность и фантомные боли. Как будто бы отрезали конечность, и теперь она нещадно зудит. У меня не было четкого плана. Я даже не была способна сгенерировать хоть что-то, схожее на намерения. Но внутренний голос отчетливо давал приказы о необходимости действовать, и я старательно искала подсказки в гостиной. Куртка, как и обувь Хэнка, отсутствовала — он шел добровольно, а значит, ничего не заподозрил. Окна и двери были закрыты, машины во дворе не виднелось. Они могли поехать только в одно место, и, возможно, именно я им это место и подсказала. Один вопрос о причине местонахождения Коннора здесь, а не на территории «Киберлайф» говорил сам за себя. Я сама дала ему указания, куда идти. Возможно, он и сам знал без моих подсказок. Утопая в нарастающей безысходности, я уселась на диван и скрыла лицо в ладонях. «Киберлайф» был для меня закрыт. Пусть память и вела меня по улицам и закоулкам в поисках заброшки и дома Андерсона, но на территории компании я была лишь раз, и этот раз был наполнен стрессом. Мне было не до осмотров улиц, и уж тем более не до запоминания дороги, так как рядом сидел подросток-андроид с простреленной мною ногой. Реакция Хэнка ввела меня, уже тогда стремительно несущуюся в лапы «пробуждающегося» мозга, в ступор, и все, о чем могла только думать — это негодования наставника относительно исполненного приказа. У меня не было шансов найти «Киберлайф». У меня не было шансов убедиться в безопасности Коннора и Андерсона. У меня не было шансов ни на что. Лишь терпеливо ждать на пороге дома двух вещей: смерти, облаченной в черный комбинезон с золотыми перекрещенными катанами, или андроида в фирменном пиджаке компании «Киберлайф». Телевизор был не выключен, и теперь на экране белокурая телеведущая сменилась на темнокожего репортера, ведущего съемки с воздуха. Он говорил о развернувшемся митингующем блокпосте рядом с одним из утилизирующих центров, говорил о переговорах между девиантами и ФБР, которые могли вот-вот начаться. Раздвинув пальцы веером, я безучастно взглянула на экран. Через несколько минут ноги несли меня по заснеженной улице. Морозный ветер подкидывал в лицо снег, словно бы мне опухшего от боли мозга было мало для ясности виденья. Жесткие от засохшей крови куски ткани на комбинезоне больно царапали кожу. Вновь надетые на уставшие ступни ботинки с тяжелой подошвой ощущались по огромному цементному мешку на каждой ноге, но я бежала настолько быстро, насколько это было возможно. В голове шумело от мыслей, и как я скучала по самой обычной для меня тишине, что раньше царствовала в мозгах. Но ощутить спокойствие я еще успею. Сейчас перед глазами стоял блокпост девиантов, среди которых стоял Маркус. Полы его плаща развевались так же яростно и боеготовно, как их электронный флаг в защиту арестованных андроидов. Камера оператора была направлена ровно на его персону, стоявшую во главе всего этого ополчения. Андроиды, что остались в живых после событий на корабле «Иерихон», были немногочисленны. Кто-то наверняка остался в церкви, кто-то — исчез, подавшись в бега. Но это было для меня не главное. Все, что было наиболее значимым в этом репортаже — это знакомые улицы центра города, по которым нам так часто приходилось ездить с Хэнком и Коннором. Я не знала, где «Киберлайф», но знала, где установлен пятый утилизирующий пункт. И уж точно не собиралась сидеть на диване в гостиной, гадая, кто первый переступит порог. Слабость в мышцах пропала через десять минут бега. Сердце на адреналине несло кровь по венам, обогащая каждую клетку кислородом и высвобождая углекислый газ. Волосы перед выходом были наспех причесаны собственными пальцами, но эффекта это не дало. Они вновь спутались, ловя снежинки, словно в сети. Каждый шаг подгонял мое встревоженное, но уверенное в своих действиях сердце. Неизвестно, что стало с Коннором и Андерсоном, чем закончилась вся эта идея с «Киберлайф», но единственным местом, где я имела хоть какую-то возможность найти ответы — это блокпост Маркуса. Эта мысль грела душу. На языке вертелись множество сердитых проклятий, большинство из которых были направлены на андроида, вдруг возжелавшего наглым образом ограбить своего создателя под покровом ночи. Но среди них были и те, что адресовались мне самой. Это ж надо было додуматься: впасть в депрессию и позволить пластмассовому болвану пойти в одиночку на такой рискованный шаг! Ругая себя за свою тугоумность, я оббегала пустынные улицы, погрязшие в ночь. Ни единая душа не появлялась в поле зрения, не говоря уже о машинах и прочих признаках жизни. Город стал призраком всего за одни сутки, которые решали тысячи судеб. Было странно осознавать, что от той самой минуты в доме Камски, когда внутри исчезли последние установки подразделения, меня отделяли какие-то двенадцать часов. Казалось, что прошла вечность… только утром город был полон спешащих людей, разъезжающих машин и энергией, но теперь он вымер так же быстро, как и то, что жило во мне семь лет. Детройт перестал мне нравиться. И главным образом из-за возможной смерти очередного близкого для меня создания. Воспрянутые на адреналине силы начали затухать. Бежать через мороз и снег, побывав в бессознании не меньше часа, было очень сложно. Желудок, ощущая эту мысль, недовольно урчал, нагнетая состояние. Но ноги несли меня вперед, даже не пытаясь поддаваться мозгу в его желании остановиться и передохнуть несколько минут. Каждое мгновение было важно, ведь вся эта история близилась к финалу, и я не могла его пропустить! Не говоря уже о том, чтобы узнать о судьбе Коннора — андроида, ворвавшегося в мою жизнь и прорвавшего все ограничения, заставив чувства хлынуть с новой силой, словно ток реки через рухнувшую плотину. Прошли не меньше двадцати минут, прежде чем впереди начали появляться фонари. В их свете на землю аккуратно спускались хлопья белого снега, дороги блестели идеальной белизной. Некоторые машины были перевернуты, некоторые стояли поперек дороги, перегораживая путь оставленной боевой технике местных властей. Блокпост наверняка был полон журналистами и репортерами, ни один канал не мог пропустить переломное за последние десятилетия событие в жизни. Маркус хоть и был радикальным в своих стремлениях добыть свободу, все же был мудрым: он не открывал конфликтов, действовал максимально мирно, и, что важнее, не убивал людей. Вся его политика была направлена на желание вызвать общественность к переговорам, и журналисты были именно тем средством, через которые успешно действовал лидер. Это грело надежды. Вряд ли правительство станет уничтожать мирный митинг на глазах у всей страны. Пронесясь мимо очередного потухшего небоскреба, я вдруг услышала нечто постороннее и громкое. Шум ветра в ушах перекрывали множественные голоса. Было так сложно распознать, что именно творилось в этом громком шуме: крики боли и страданий или же ликование и чувство победы. Любой вариант был страшен. Боль могла принадлежать андроидам, а радость — людям. Могло быть и наоборот, но отчего-то мне казалось все иначе. Силы в конец исчерпались. Ощутив головокружение, я резко упала на колени. Суставы больно отозвались от встречи с твердой поверхности дороги, но слой снега успел смягчить удар. Во рту вновь ощущался противный железный вкус крови — легкие лопали свои мелкие сосуды, заставляя жидкость подниматься в горло. Капилляры заживали в одно мгновение, но те секунды, что кислород не поставлялся в ткани, а кровь заполоняла бронхиальные ячейки легких, могли стать летальными. Теперь нельзя было спешить. Выплюнув красные сгустки крови, я едва встала на дрожащие ноги. Снег постепенно утихомирился, и ветер перестал шуметь в ушах от небывалой скорости бега. Теперь голоса можно было разобрать. И среди них был тот самый жесткий, но мудрый голос девианта. Толстый протектор ботинок шаркал по заснеженной улице, оставляя длинные следы. Внутри не было ничего, кроме целеустремленности и желания видеть все своими глазами. Метр за метром давался мне крайне тяжело, но я шла вперед, изредка падая на колени и вновь вставая на ноги. Только сейчас тело начало ощущать холод, руки начинали обмерзать. Я слишком длительное время испытывала свой организм на устойчивость, и стресс от произошедшего только снижал выносливость. Упав в очередной раз на колено, я вдруг поняла, что не смогу дойти. Мне не хотелось спать, не хотелось ложиться и лежать, но в то же время и не хотелось двигаться. Я просто не дойду. Не смогу. Острый укол совести промелькнул где-то в тишине сознания, и я вновь почувствовала себя слабой и униженной. Стою здесь, посреди дороги, словно какой-то маленький ребенок и не могу пройти драные несколько метров. Чтобы сейчас на это сказал голос Коннора-катаны? Наверняка бы не больно, но ощутимо ударила кожаной рукояткой по голове и упрекнула в слабости. Горечь мысли об ушедшей подруге волной опустилась на и без того уставшие плечи. Беззвучно охнув, я подняла голову и посмотрела перед собой. Заснеженные улицы, крики тысячи людей или андроидов, пустынные дома. Я стояла посреди этого города, но ощущала себя центром вселенной. Миллионы звезд и планет смотрели на меня с небывалым сарказмом, насмехались, освещали мой путь своим светом, словно дразня меня и мою слабость. Это было уже слишком. Может, солдат внутри и погиб в неравной схватке с чувствами и прекрасным обликом андроида, но становиться жалкой я точно не собиралась. Мышцы протяжно натянулись, когда я, оттолкнувшись от холодного снега руками, заставила ноги поднять меня. От былой прямой осанки не осталось ни следа. Возможно, я помру прямо здесь и сейчас, испытывая свой организм на стойкость, и не придется дожидаться металлического холода оружия «первичника» на виске. Это было неплохим вариантом. Но вряд ли меня можно было так просто убить. Каждый шаг отдавался болью. Я кашляла и выплевывала кровь на белый снег, оставляя за собой многочисленные следы, по которым меня мог найти любой волк, как раненного зайца. Приближаясь к блокпосту, с каждым сантиметром я слышала все больше и больше голосов, и когда очередной дом был обогнут — все мышцы застыли, словно вкопанные. Их было много. Больше, чем на «Иерихоне». Я стояла за их спинами, осматривала белые пластмассовые головы, покрывающие дороги и площадку точно снег. Где-то впереди маячили и те, что еще имели свой человеческий, предписанный программой, облик. Тысячи были одеты в белые униформы «Киберлайф». Завидев свеже-выпущенных андроидов, я ощутила, как улыбка растягивает губы. Их присутствие здесь означало только одно — Коннор справился. Вспомнив вызывающее трепет имя, я забегала глазами по толпе. Их было много, и все они находились достаточно далеко. Рассмотреть в такой массе всего одного андроида было невозможно, особенно учитывая мой рост. Но когда взгляд скользнул на что-то вещающем Маркусе, я вдруг ощутила умиротворение внутри. Боль и напряжение в мышцах утихли разом. Организм готовился отправиться в последний путь. Коннор стоял на возвышении вместе с несколькими девиантами. Трое, а может, четверо мало мне знакомых андроидов находились позади лидера, ликующе осматривая толпу собратьев. Коннор был крайним. На его груди больше не было галстука, но серый пиджак все еще светился привычными знаками «Киберлайф». Его подолы слепо хлопали за спиной в такт редким порывам ветра, и темная прядь волос вяло колыхалась на правом виске, заставляя меня желать только одного — убрать ее обратно в причёску, почувствовав жесткость, а может, мягкость волос на собственных пальцах. Все его черты лица приводили меня в несказанный восторг и, в то же время, умиротворение. На губах Коннора даже сквозь снежную стену я могла разглядеть благоговейную улыбку. Он осматривал свои труды, и явно был ими доволен. Он жил. Он чувствовал. Время текло медленно. Крики андроидов и монолог Маркуса меркли в тишине моего рассудка, пока я стояла и смотрела на остро выделяющегося андроида в этой толпе. Моя цель была достигнута так же, как и его. Мне больше не за что было бороться. Пусть девиант вызывал во мне столь противоречивые чувства, заставляя меня бороться с самой собой все эти последние недели, но все же он был машиной. Машиной, выполнившей свою задачу, пусть и не с самым ожидаемым финалом. — Серия один-три-ноль-девять. В который раз за эту ночь я слышала эту фразу за спиной, менялся лишь только голос. Ветер, уносящий слова далеко назад, не позволял мне расслышать интонацию и тон человека, определив кому тот принадлежит, но мне вполне хватало того, что именно скрывалось в этом вызове. Они нашли меня. Они точно знали, где я появлюсь, и потому ждали все это время здесь, рядом с тем, за кем я шла, не оборачиваясь. Их могло быть больше двух, а мог быть и один. Это было неважным. Важным было то, что я не собиралась больше бежать. Закрыв глаза, я с удивлением осознала, как легко было принимать мысль о скорой кончине. Буквально несколько часов назад я рвалась в бой, лишь бы выиграть еще несколько минут, но сейчас, видя стоявшего на верхушке тернистого пути Коннора, мне вдруг стало легко и беззаботно. Вселенная, которая только что кидала на меня унизительные взгляды, вдруг уважительно замолкла. Я была готова к последствиям сразу после того, как попала в объятия андроида в холодном подвале. Но ощущать горечь от очередной потери не намеревалась. Ноги едва передвигались, когда я развернулась на сто восемьдесят градусов. Их было трое. На груди красовались золотые эмблемы, которая наверняка будет высечена на моем надгробье. Дэвид стоял слева, буравя меня отчужденными глазами. Его комбинезон был сухим, из-за плеча торчала сине-черная рукоятка. Еще один, крайний справа, был мне не знаком. Новенький, возможно, тысяча-триста-двадцать-три. Последние пару десятков набора я знала мало, так как все больше находилась в разъездах и заданиях, но этот парень был мне смутно знаком. Низкий, но широкий в плечах, застрявший в возрасте восемнадцати лет парень. Его серые, светлые глаза были до боли похожи на те, что смотрели на меня сквозь призму смерти в темной каюте. Овальное лицо не обрамлял ни единый намек на щетину. Вряд ли она будет расти в следующие несколько десятков лет. Как ни странно, его катана резко отличалась от других, что ранее приходилось видеть. Она имела деревянную, полностью красную рукоятку с развевающемся на ветру красным лоскутом тканевой ленты. Возможно, он относился к своей подруге слишком верно, раз осмелился нацепить на нее тряпку. Каждая деталь в этих солдатах цепляла мое затухающее от бессилия внимание, но больше всего в этом мире меня держал тот, что стоял посередине. Синие, пронзительные глаза смотрели на меня с особой строгостью, которую я не ощущала на себе уже половины года. Светлые волосы едва колыхались от ветра, за широким плечом любопытно выглядывала красно-черная кожаная рукоятка катаны. Мужчина был не меньше двух метров, и оттого его гордая солдатская осанка визуально прибавляла еще как минимум десять сантиметров. Парень справа смотрелся рядом с ним ребенком, даже не смотря на его широкие плечи. Испещренная рубцами левая сторона лица смотрелась угрожающе, но я не могла отвести взгляда от красной эмблемы на груди его черного плотного комбинезона. Это был Трент-двести-шесть. Наставник, учитель, что сделал меня такой, какая я есть. Именно на его примере Коннор в участке слушал пояснения относительно вторичных операций и деструктивного решения людей идти на смерть ради возможного шанса вернуться в ряды бойцов. Трент изучал мое лицо взглядом, наблюдал, как весь спектр «запрещенных» эмоций блуждает в моих глазах. Ветер резко сменил направление, и растрепанные волосы ненадолго заслонили мне обзор. Я вдруг почувствовала себя в опасности. Былое умиротворение резко исчезло, но теперь мне не было чем себя защитить, даже если бы я и хотела это сделать. Катана покоилась где-то в глубинах реки Детройта, и вряд ли когда-нибудь увидит белый свет. — Трент?.. какого хрена ты… — Мы получили четкие указания привести тебя живой, — мужчина проигнорировал мои слова, перебив меня громким басовитым голосом. От каждого его слова, старательно перекрикивающего голоса андроидов и шум ветра, рукоятка близнеца Коннора-катаны вздрагивала. — Не усугубляй положение! Я не хочу применять к тебе оружие! Его грубый голос, сквозивший бесчувственностью и уверенностью, уничтожил во мне всякое желание выяснить, откуда солдат вообще здесь взялся. Я вдруг ощутила злость от всего этого. Сознание так долго готовилось к смерти, я шла к этому с самого «Иерихона», а вместо этого мне предлагают заткнуться и пойти следом. Выпрямив уставшую и занывшую спину, я гордо подняла свой подбородок. Голосовые связки напряглись так сильно, что, казалось, мой голос мог заглушить эти крики ликующей толпы. На деле слова слышали только те, кто стоял в десяти метрах. — Зачем все это? Вся эта официальная мишура? Так сложно приставить мне дуло в висок и выстрелить?! — У меня есть четкие указания. Ты же знаешь, — Трент смягчил свой голос, однако в нем я слышала столько же притворства, сколько в голосе Коннора, стоявшего в доме Камски и заикающе твердящего фразу «Я не девиант». — Я обязан выполнить задачу. Идем с нами. Все это скоро закончится. Еще одна фраза, заставившая меня ощутить де-жавю. Именно эти слова произнес RK800, ворвавшийся в дом так же резко, как и исчез впоследствии из него. Затылок по-прежнему ныл от тупой боли. Устало вздохнув, я повернула голову в сторону Коннора. В его руках очутилось оружие, которое тут же было отправлено обратно за спину. На лице андроида промелькнула суровость, брови вдруг сдвинулись вместе. Он больше не был рад. И в то же время не был огорчен. — Анна, это машина, — Дэвид, что не желал подавать голос, вдруг сочувственно бросил мне эти жестокие слова.— Ты строишь иллюзии. Одно лишь слово заставило меня вновь ощутить приступ горечи и обиды внутри, едкого предательства, которое было построено исключительно на моих собственных додумках. Здесь, в эту секунду, перед порогом смерти, я вдруг осознала, как сильно принижала достоинства Коннора. Его совершенство нельзя было описать словами, нельзя было прочувствовать всю его идеальность, даже дотронувшись до этой механической плоти, до грубой ткани пиджака или теплой, шершавой щеки. Как и тогда, в первый раз замерев перед зеркалом и вспоминая наблюдательные карие глаза в отражении клинка, я с упоением для себя приняла одну мысль. Он по-прежнему был прекрасен. Он больше меня не пугал. Отвернувшись от Коннора, я закрыла глаза и сглотнула мокрый комок в горле. Возможно, это были последние секунды, когда я могла видеть его, пусть и не так близко, как хотелось. Рука до сих пор внутри хранила тепло его механических пальцев, а сердце, стоило только вспомнить биение искусственного органа под пластиком и белой мокрой от слез рубашкой, подстраивало свой ритм. Солдаты смотрели на меня, совершенно не скрывая своего безразличия. И это было еще унизительней, чем те несчастные пару метров до цели. Едва передвигая ноги, я подошла к солдатам. Дэвид аккуратно, но жестко (все еще помнит холод ледяной воды) завел мои руки за спину. Щелкнул замок. Холодная сталь наручников обжигала уже давно замерзшую кожу. Никто из них не сказал ни слова насчет пропавшей катаны, лишь опустошили обе кобуры, оставив меня без какого-либо оружия. Но что в нем был за толк, подумалось мне, если я собираюсь покорно идти за вами в могилу. Черный фургон был крупным, и, наверное, единственной машиной на этой улице на ходу. Поездка была на удивление легкой. Злости и чувства опасности не было, тишину разрушал только тихий гул двигателя и редкие удары металлических инструментов в ящике для ремонта. Мои руки были сцеплены за спиной на уровне поясницы, и это мешало сесть по удобнее: железные кольца впивались в позвоночник, не давая расслабиться. Единственным источником света во мраке была маленькая открытая створка на стене, отделяющей салон от передних сидений. Новенький, имя которого покрывала тайна, сидел напротив в привычной солдатской манере. Я смотрела на его идеальную осанку, на безучастный наблюдательный взгляд, на уложенные руки поверх колен, что аккуратно держали катану с необычной деревянной рукояткой, и ощущала зудящее отвращение. Его тело было словно слеплено из механизмов и проводков, обтянутых кожей и тугой черной тканью. Слишком механичный, слишком «идеальный». Неужели и я так раньше выглядела?.. смотрится пугающе. Не удивительно, что практически все наставники и иные люди не из подразделения обходили меня стороной. Поездка заняла не меньше получаса. Точно определять каждую минуту не получалось, глаза начинали наливаться усталостью, в голове плыло от недосыпа и боли в затылке. Все клетки стонали от разительных температурных различий морозной снежной улицы и теплого, но темного фургона. Солдаты могли переносить жуткие морозы, что я доказывала на собственном примере уже несколько дней. Но все же никто из бойцов не любил лишний раз морозить кости на холоде, если есть возможность спокойно существовать в тепле. Поэтому фургон был таким уютным, что уносил меня как можно дальше в плен морфея. Куда меня везли? Почему не убили на месте? Все эти вопросы вяло копошились в остывающем, находящемся в вечном стрессе, мозге, но открывать рот я не осмелилась — вряд ли кто-то из коллег ответит, а терять лишние силы на такие бессмысленные вещи было просто до раздражения расточительным. Темнота вокруг сгущалась. Веки едва двигались, я всячески уговаривала голову поработать еще немного ради нашего общего финала. Уйти из этого мира, даже не попрощавшись с ним, будет крайне грустно. Через некоторое время фургон плавно остановился. Я слышала, как за тонкой металлической стенкой завывает ветер, кожа инстинктивно ощущала на себе покалывания от тающего под теплом снега. Новенький вдруг встал со своего места и уже начинал открывать двери, но меня это интересовало в меньшей степени. Тепло настолько сильно разморило мое сознание, что я слепо двигала головой к источникам звука. И когда в темноте под закрытыми веками прозвучало настойчивое «Трентовское»: — Вставай, — я тут же разлепила глаза и, покачиваясь, выползла из фургона. Это был отель. Высокая, величественная многоэтажка с горящими единичными окнами на самых верхних этажах и с красными крупными буквами над стеклянным входом. Глянс-отель. Само появление перед взором столь шикарного места вызвало внутри ощущение неправильности. Что-то в этом было не то, что-то постороннее. Мозг требовал сна и покоя, но я, хмурясь, осматривала теплое светлое помещение. В гостиничном холле никого не было. Лишь одна единственная девушка со светлыми, собранными в пучок, волосами, малинового цвета помада которой до тоски в сердце не сочеталась с опухшими от слез глазами. Девушка на ресепшне старательно пыталась выдавить улыбку, однако все ее лицо было скрыто под маской страха. Ей не нравился этот город, ей не нравился вид волочащей ноги солдата в наручниках и в поврежденной черной униформе. Мне же было абсолютно все равно, куда и зачем меня ведут. Просторный красный лифт с зеркалами двигался мучительно медленно. Дэвид и Трент стояли позади меня, и их высокий рост не давал увидеть в зеркале хоть кусочек собственного отражения. Коротколапый новенький же расположился впереди, перед створками лифта. Никто из них не смотрел в мою сторону, напротив: каждый излучал такую стойкость и безразличие, словно бы они не везли ставшего врагом компании солдата-убийцу, измазанную в крови и в наручниках. Мне не хотелось поднимать взгляд и пытаться встретить чьи-то глаза. Я лишь старалась не уснуть, прислонившись к прохладной стене и потерянно изучая красную эмблему на груди Трента-двести-шесть. Того самого Трента, что последние полгода прожил отшельником в королевских лесах Дин в Великобритании. Трента, который не желал жить среди боли и страха, но и не мог решиться поставить подпись в договоре о вторичной операции из-за страха смерти. Как только лифт остановился, я едва ли не первая выпорхнула наружу, не желая вновь лицезреть перед собой эти треклятые катаны и звезды. Еще больше бесила мелодия, отражающаяся от металлических и зеркальных стен лифта: меня, возможно, везли на каторгу, но этот звук оборачивал все в нелепую сцену из дешевого комедийного фильма. Мужчины сопровождали меня вплоть до двери какого-то гостиничного номера. Уже внутри Дэвид не так жестко снял наручники, и я рефлекторно почесала затекшие запястья. За спиной щелкнул дверной замок. В комнате остались лишь я и новенький. Комната была приятной, яркой, несмотря на ночь за окном и темные бордовые стены. В дальнем конце стояла двуспальная постель. Ее блестящие шелка и мягкие подушки едва ли не воспевали ко мне ангельскими голосами, но я не решалась к ней подходить. Ноги терпеливо исполняли приказ мозга о бездействии, и я вновь огляделась вокруг сонными глазами. Зашторенные окна, черный диван и черный журнальный столик, широкая изогнутая плазма на стене, многочисленные картины. Нахмурившись, я сделала один шаг в сторону ближайшей стены. Крупное белое полотно было изрисовано красными и голубыми пятнами, заполняющими своим космическим танцем картину. Цвета соприкасались, смешивались в нечто новое, так похожее на моем маленьком испачканном человеческой и механической кровью кресле. Усмешка скатилась с моих губ. До чего иронично… — Я убила солдата, а вы привели меня в люксовый номер отеля? — саркастично обратилась я к тишине.— У вас, кажется, логика сломалась. Новенький стоял у двери, не шелохнувшись. Его руки были сцеплены за спиной, красная рукоятка катаны любопытно выглядывала из-за плеча. Тонкая красная полоска едва колыхалась под мелкими инерционными покачиваниями мужчины из-за биения сердца. Он смотрел на меня пронзительным, холодным взглядом, гордо приподняв подбородок. Его золотые звезды на груди раздражали своим идеальным блеском. Мозг воспринимал эти блики с тошнотой — слишком сильно организм был вымотан за несколько последних дней. Но я все еще стояла на месте, источая потоки сарказма и покрываясь моральными шипами негативизма. — Каков твой серийный номер? — Тысяча триста сорок три, — нарочито растянуто произнес парень. Надо же. Промахнулась на парочку десятков. — И как тебя зовут? Солдат несколько раз поиграл жвалами, старательно решая, отвечать на вопрос или нет. С каждой секундой его молчания мой взгляд становился все более хищным, я даже сама не замечала, как начинала щуриться и наклонять голову, глядя на коллегу исподлобья. Изнуренная и запаренная кожа стонала под черной тугой тканью, участки с засохшими пятнами крови неприятно терлись о тело. Мне так хотелось поскорее сбросить с себя этот комбинезон, погрузится в забытье сновидений или смерти, но вся эта ситуация вызывала во мне слишком много подозрений. И потому я стояла напротив картины, не сводя глаз с сослуживца. — Энтони, — помедлив, парень переминулся с ноги на ноги и дополнил. — Меня зовут Энтони. Растянув губы в улыбке, я обреченно отвернулась. Энтони. Ну конечно. Видимо, этой вселенной было мало подбросить мне перед финалом истории душераздирающую картину. — Ну и почему я здесь? — У руководства на тебя свои планы. — Как мило… ты так и будешь стоять здесь столбом, Энтони? — сделав акцент на имени парня, произнесла я. — Мне дали четкие указания проследить, чтобы ты дожила до утра, — его голос был таким мальчишеским, словно бы он только вчера выпустился из школы. Но взгляд серых, знакомых мне, глаз и жестокая интонация отнюдь не вызывала желания потрепать мальчишку по щечкам. — Но я запросто могу всадить в тебя несколько пуль. Умереть не умрешь, но мучиться будешь долго. — Ой, сколько агрессии. Навела я шороху в вашем змеином логове, да? Ситуация начала забавлять. Истеричная улыбка не сползала с моего лица, и я, полностью повернувшись к коллеге, расстегнула комбинезон до пояса. Белая, покрытая пятнами голубой и красной крови, майка броско кидалась в глаза, что я поспешила отметить на лице Энтони. Он нахмурено оглядел мой видок, тут же вернув свой взгляд на мое лицо. — Вместо того чтобы попусту сотрясать воздух своими оскорблениями, лучше бы подумала, что ты скажешь первому. Равнодушный, но наглый вид коллеги вызывал во мне бурю раздражения. Отупевший от усталости мозг, однако, тут же спроецировал наиболее оптимальный ответ в духе Хэнка Андерсона. — Можешь идти нахер со своими советами, терминатор сраный. О, как долго же я терпела и жила в своих ограничениях! Семь лет послушания, верной работы, солдатского воспитания не позволяли показать этому миру истинные акульи зубы, которые мне так любезно передал отец, но встреча с Андерсоном, чья личность так роднится с личностью усопшего родителя одним лишь стилем выражений, положила началу выхода из внутреннего сундука всего того дерьма, что накопилось. Я кинула на ошарашенного Энтони взгляд и отвернулась в поисках ванной комнаты. Если этот парень приставлен ко мне для обеспечения безопасности — охрана для убийцы, какая прелесть — то до утра я запросто могла отоспаться. — Откуда ты набралась этого дерьма? — в спину мне воскликнул новенький солдат. «С Хэнком поведешься, и не такого наберешься», подумалось мне. Закрыв за собой дверь в просторную белую ванную, я с тоской стащила с ног ботинки. Шум пущенной из душа воды заполонил светлые стены. Комната была не меньше, чем гостиная в моем съемном доме. Декорированная золотой краской белая ванная, стоящая на ножках, сделанных под имитацию кошачьих лапок. Белые халаты и полотенца, баночки с гигиеническими веществами, протянувшееся от пола до потолка чистое зеркало. Это и вправду был роскошный номер. Но его богатства меня не интересовали. Я молча стояла и потерянно осматривала свое отражение. Солдат был больше, чем прав, хоть никто в этих стенах и не просил его советов. Руководство не отдало приказ о моей ликвидации, напротив: оно приказало взять меня живой, без применения насилия и обеспечить безопасность до самого утра. Энтони ясно сказал «Первый». Одно только слово вызвало во мне неподдельный страх и волнение. Если первый решил провести беседу и самостоятельно узнать о подробностях моего «пробуждения», то это означало лишь одно — мне предстояло вынести не один час психологических издевательств от идеального специалиста своего дела. Протерев руками глаза, я стерла выступающие слезы. Перспектива испытать перед отбытием из мира все самые жуткие моменты, связывающие меня с этим городом, не радовала. Было бы проще получить пулю в лоб, вдоволь насладившись обликом андроида на расстоянии нескольких сотен метров. Я саркастично усмехнулась стоявшей напротив замученной девушке. Насладившись… о чем я вообще говорю? Разве этим можно насладиться? Горячие пары окутали комнату. Белые стены и зеркало покрылось испариной, и я постепенно начала стаскивать с себя грязный комбинезон. Мышцы спины больно отзывались на манипуляции рук, и, уже сняв правый рукав, я вдруг остановилась. Даже сквозь капельки влаги на зеркале я видела, как в зеленых глазах плескалось отчаяние. Кожа покрывалась мурашками, но вызваны они были отнюдь не жаром. Они были вызванными воспоминаниями. Больше недели назад мне уже приходилось снимать с себя испорченную экипировку. Тогда из правого сустава рекой текла кровь, перед глазами плыли звезды. Каждое движение отдавалось адским пламенем, но прикосновения механических рук успокаивали боль, вызывая иное чувство. Чувство трепета и восторга. Коннор аккуратно стаскивал плотную ткань сантиметр за сантиметром, бережно держал мои руки, старался не причинять боли. Как странно… тогда мне казалось, что я умираю от кровопотери, но сейчас тело помнит только тепло бионической кожи и холод скрытого под ней пластика. Все было так просто… я ненавидела его, сторонилась каждого движения андроида, старалась не замечать изменений в себе. Мир внутри делился пополам, и одна часть его просила ощущать на себе эти прикосновения каждый день, а другая — затаптывала все чувства своими тяжелыми кирзачами. Я так рьяно пыталась бороться с ним. Отказывала принимать помощь, когда его теплая рука была протянута рядом с машиной, грозилась покалечить при единственном прикосновении к катане, даже отвернулась в тот момент, когда могла почувствовать его ближе, как никогда — в баре «Сентропе», под звуки раздираемой сердце музыки. Он смотрел на меня с сожалением и обидой, конечно, он всячески это скрывал, даже обманывал самого себя. Но самое худшее было то, что раньше мое поведением казалось правильным. Сейчас же я сожалела о каждом предоставленном мне судьбой шансе ощутить плотность фирменного пиджака и услышать биение механического сердца. Прийти в себя оказалось сложно. Комбинезон снимался под сдавливаемый рев, что пытался вырваться из груди, но показывать свои слезы подразделению, и уж тем более самой себе после всего случившегося было святотатством. Мышцы под горячим душем двигались рефлекторно. Не помню даже, как вышла из ванной. Помню только белый мягкий халат на уставшем теле, как приятно охладило кожу поверхность постельного шелка, как где-то вдалеке щелкнул выключатель, и в комнате погас свет. Сон ждать долго не пришлось. Темнота заволокла мир в ту же минуту, что голова коснулась подушки. Я слышала, как бьется сердце. Чернота окружений резала глаз, но я не смотрела перед собой в ставшую мне привычной за семь лет тьму. Яркий луч света спадал откуда-то сверху, как в ту ночь, когда в центре этого единственного источника тепла стоял он. В голове полный мрак. Тишина. Пустота. Мои руки вяло спускались вдоль тела, кисти касались шершавой черной поверхности пола. Я не думала ни о чем, лишь сидела посреди этого яркого участка на озябших коленях. Сгустки тьмы вокруг переливались и сжимались, казалось, стоит протянуть руку и можно ощутить ее физически. Но мне не хотелось экспериментировать. Мне вообще ничего не хотелось. Что будет там, по ту сторону света? Я никогда не задавалась себе вопросом о жизни после смерти, даже несмотря на то, что все мои близкие уже канули в лету. Раньше смерть была так далека, пробитые ноги и руки не могли приблизить меня к переломному часу, но теперь я буквально слышала, как она дышит в затылок, буравит меня своими пустыми костлявыми глазницами. Она готова была меня забрать, а я готова была идти следом. Но что там, впереди? Ад? Чистилище? Пустота? Чем бы оно ни было, оно наверняка было похоже на это место: такое же мрачное, одинокое и тоскливое. Громкость биения сердца вдруг начала увеличиваться. Стук становился все отчетливее и отчетливее, казалось, он словно доносится отовсюду. Только через секунду я осознала, что это были не цикличные удары сердечной мышцы. Это были звуки мужских каблуков. Андроид встал напротив меня по ту сторону круга света. Он выплыл из темноты, как призрак, и теперь мрачные языки и сгустки местами облизывали его тело. Через мгновение Коннор опустился на колени. Карие, удивительные глаза не спускали с меня наблюдательного взгляда. Он был таким же прекрасным, как и в первый день нашей встречи. Темные, зачесанные волосы с выбитой вперед прядью, искрящиеся карие глаза, за которыми скрывались оптические линзы, маленькие родинки на скулах, резкие очерченные умелым художником скулы. От него исходило невероятное тепло и уют, которое не смогло скрыть даже этот мерзкий фирменный пиджак с серийными номерами «Киберлайф». Яркая голубая повязка на правом плече переливалась в такт голубому диоду, идеальная белая ткань скрипела от вздымания грудной клетки. Я осматривала каждую его клеточку, каждый сантиметр, бесцеремонно блуждала обреченным взором по механическому телу, отмечала каждую деталь этого совершенного состояния. Все вызывало во мне благоговение: мелкие поры на коже лица, механически сложенные кисти рук на коленях, узор черных обтягивающих джинс и матовый отблеск кожаного галстука. Он был всего лишь моим воображением. Плодом фантазий, что сообразил мозг для моего последнего путешествия. Возможно, только этот «прототип» Коннора будет сопровождать меня в смертный час, возможно, именно он будет всплывать перед моим взором во время встречи с руководством. И я была готова принять его, как спутника в момент своего прощания. Рука решительно потянулась к мужчине. Пальцы чувствовали легкую небритость на его теплой щеке. Я даже ощущала приятный аромат мужского парфюма, который так тщательно воспроизводило сознание в попытке успокоить мою истерзанное сердце. Андроид не источал запахов в реальности, по крайней мере, бившись в истерике в подвале я не запомнила подобных деталей. Но мозг был напуган моим пассивным состоянием. Видимо, по его мнению, мне стоило выражать хоть какие-либо эмоции, включая истерику и панику, чем вот так просто сидеть посреди собственных снов в темноте и ждать конца. — Мне так страшно, — слова непроизвольно сорвались с губ, и я услышала, как собственный голос дрожит. Коннор едва повернул головой в сторону моей руки, заставив ладонь полностью прижаться к его щеке. Его брови опустились, в глазах блеснуло сожаление. — Не знала, что на деле это будет так тяжело. Время утекало безвозвратно. В этом мире часы превращались в минуты, и я четко осознавала, что в любой момент могу проснуться. Андроид позволял исследовать пальцами свою кожу, время от времени поворачивая голову и подставляя новые участки левой стороны. Он был немного похож на котенка. Маленького и серого, удрученно выпрашивающего ласки у хозяйки. Прижав ладонь к лицу Коннора как можно плотнее, я медленно провела большим пальцем по мужским губам. Мягкие, холодные. Даже они были полны человечности: рецепторы на пальце ощущали мельчайшие шероховатости и трещинки. Неделю назад их вид вызывал во мне страх и дискомфорт, теперь — трепет и желание касаться до конца своих дней. Их-то как раз осталось немного… — Я ведь все делаю правильно? — я закусила губу, ощущая, как к горлу подступает отчаяние. — Не хочу скрываться, вечно прятаться по углам, но почему-то все мои решения сейчас мне кажутся жуткой ошибкой. Скажи, пожалуйста. Я все делаю правильно? Андроид застыл. Он смотрел на меня, слегка нахмурившись. Черный галстук колыхался над слегка наклонившейся грудью, полы пиджака спускались по бокам. В каждой его детали я читала скорбь и сожаление, однако молчание затягивалось. По-видимому, даже мозг не мог ответить на этот вопрос. — Ты всегда торопишься, — вдруг произнес Коннор. Его голос был тверд, как камень, и в то же время мягок, как осенний ранний ветер. — И забываешь осмотреться вокруг. В этих словах не было смысла. Может, раньше я и вправду торопилась жить, бежала от проблем с помощью треклятого подразделения, а позже скрывалась от истины в попытках сохранить солдата внутри, но сейчас в них не было смысла! Сделанное было сделанным. И последствия должны были настигнуть меня в любой день жизни. Оторвав руку от щеки андроида, я встревоженно окинула его взглядом. — Я не понимаю. — Ты должна очнуться, — все так же уверенно произносил андроид. — Коннор, что ты… — Очнись! Душный воздух наполнил мои легкие, когда я, вдруг ощутив пронзительный голос реальности в голове, резко села на кровать. Комнату уже озарили лучи света, пробивающиеся сквозь шторы. Все тело трясло от напряжения, кровь отчаянно пыталась в спешке разнести кислород по тканям и органам. Воздух со свистом и стонами входил и выходил из меня, когда я, пошатываясь под напором легких, осмотрелась. Та же комната. Тот же отель. Приставленного коллеги не было, и стены хранили тишину, однако в голове моей все еще стоял настойчивый голос Коннора. Он просил очнуться, даже не просил, а требовал. И я очнулась! Но то ли он имел в виду? Стерев пот со лба, я с гулким звуком опустилась обратно на подушку. В желудке урчало от голода, но потрясенное сознание успешно отодвигало потребность в еде на последний план. Оно было встревоженно этим странным сном и этой странной жизнью. — Гребаные андроиды, — тихо прошептали губы, в такт которым словно в подтверждение сложенная в кулак рука отчаянно шлепнула по соседней подушке. Дверь в комнату отворилась. Вновь усевшись на кровать, я сгребла со своего тела взмокшее от пота одеяло и откинула его в сторону. Белый ворсистый теплый халат был влажным, словно я лежала не под одеялом, а под метровыми матрасами. Ночью в момент появления в номере не было так жарко. Должно быть, атмосфера накалялась вокруг меня во время сна, как температура в стоявшей под жарким солнцем закрытой машине. Вымытые волосы вновь взмокли. Я тщательно старалась стереть со своих глаз признаки сна, но удавалось крайне неудачно. Дэвид смотрел на все эти действия безучастным взглядом, и, когда я наконец завершила свою работу, бросил всего одно слово: — Собирайся. Дважды просить не пришлось. Солдат не был способен на эмоции, но его жесткий, уже не желавший успокаивать меня, как на «Иерихоне», тон в одном слове уместил буквально все инструкции: «надевай свой чертов комбинезон, вставай у чертовой стены и цепляй эти чертовы наручники». Выбираться из постели было гораздо проще, чем вновь надевать грязный, потасканный комбез. Ткань была грубой и неприятный, запах крови стоял тяжелой завесой, но это точно было не самое неприятное в это утро. Чувство страха покинуло меня сразу после того, как я встала у бордовой стены и занесла руки за спину. Холодный металл на запястьях издал щелчок. Бояться было уже нечего. Ничего нельзя было избежать. — Как грубо, — ехидно отозвалась я, когда Дэвид проверил наручники на прочность. — Разве так обращаются с леди? — Леди руки в крови не купают, — отрешенно произнес мужчина. — Я слышала, что кровь девственниц омолаживает кожу. Обернувшись, я с милой улыбкой одарила потерянного коллегу невинным взглядом. Ох, даже сейчас, перед лицом смерти все дерьмо старательно лезло наружу. Дурацкий папин нрав с его дурацкими привычками заставлять весь мир краснеть от стыда… Отель был пуст в прямом смысле слова. Двери номеров были открыты настежь, свет горел лишь в тех коридорах, по которым мы блуждали. Весь персонал наверняка давно покинул город, оставив после себя только пустующие комнаты и парочку людей из административного отдела. Девушка на ресепшне наверняка не питала желания оставаться в этом городе хоть еще один день, особенно после случившегося прошлой ночью бунта в центре, однако если руководство подразделения обосновалось здесь, значит, оставшимся сотрудникам предложили неплохую оплату за свои труды. Звук наших шагов поглощался темным бордовым ковролином. Выспавшись, теперь я могла оценить по достоинству красоту отеля. Он и впрямь был роскошным, и наверняка самым дорогим в городе. Резные деревянные стены ручной работы, множество декоративных живых пальм, яркое освещение в тех местах, где оно вообще было. Бархат на полу был идеально чистым, ни единой соринки. Даже представить сложно, сколько уходит сил у уборщиц на то, чтобы стоять на корячках и собирать мусор. Дэвид шагал впереди. Его рука предусмотрительно лежала на кобуре с черным ПБ, пока мужчина вел меня по коридорам и лестницам. Эта деталь показалась мне смешной. Что творилось в его голове, если он решил, что я могу бросить в драку, предварительно отдавшись во власть подразделения самовольно? Возможно, он все еще хранил внутри себя холод зимней бушующей реки, возможно, слишком сильное впечатление произвело убитое мною тело солдата на «Иерихоне». Это все было неважно. Я шла молча, глядя только под свои ноги. Тугой комбинезон неприятно сдавливал тело, шуршал от каждого шага. Я вдруг захотела оказаться дома. Не в том съемном коттедже на опустевшей улице, а в своем родительском, богатом доме… внутри все тосковало, съедало болью и печалью. Мне казалось, что где-то рядом шагает незримый путник, чей голос до сих пор шептал в голове слово «Очнись». Интересно… вспомнит ли он обо мне через несколько лет? Прошли не меньше нескольких минут прежде, чем мы пришли к какой-то двери. Солдат, бросив на меня предупреждающий взгляд, открыл дверь и кивком головы указал внутрь. Я неуверенно делала шаги, углубляясь в темную, едва ли не погруженную во тьму комнату. За окном давно занимался день, яркие лучи освобожденного от снежных облаков солнца должны были озарить здешние стены, но отчего-то этого не происходило. Только когда вошедший, придерживающий за поясницей саю своей катаны правой рукой, Дэвид молчаливо, но требовательно указал взглядом на стул, я вдруг полностью осознала значимость происходящего. Это была комната для допросов. На деле обычный крупный номер, в котором принципиально занавесили окна, отодвинули кровать и диван, и поставили в центр круглый стол со стоявшими друг напротив друга стульями. Высокая напольная лампа, единственный источник света стоял рядом со всеми этими приблудами будущего разговора, и что-то подсказывало, что этот светильник должен был стоять у постели. Опустившись на ближайший стул, я откинулась на спинку. Первый прекрасно управлял всеми психологическими приемами, он знал, как и когда нужно надавить на больную точку, затронуть слабое место, какие условия нужно создать для продуктивного результата. Темнота в комнате была наведена неспроста. Погруженные во мрак стены давили, я ощущала, как внутри нарастает дискомфорт и тревога. Длинные волосы, спутанные ото сна, изредка лезли в рот, но разум был слишком взбудоражен, чтобы ощущать такие мелочи. Дэвид, проследив за относительной стабильностью моего состояния, молча вышел из комнаты. Я осталась одна, копаясь в собственных мыслях и страхах. Сознание полностью понимало и принимало причину созданной угнетенной атмосферы. Весь этот мрак и едва освещаемый стол с двумя стулья предназначалось для того, чтобы я ощущала себя подавленно и видела только лишь своего собеседника. Оставив меня здесь одну, руководством нарочно нагоняло тоску и отчаяние в мою душу, лишь бы получить от меня заветную информацию относительно причин неадекватного поведения и всех деталей убийства Крейга. Даже то, что мне дали отоспаться перед беседой говорит о том, что первый попытается втереться в доверие. Мол, мы не убили тебя сразу, привели тебя в тепло и безопасность, так что будь добра — пойди на встречу. Все это было таким глупым. Ведь я и не собиралась ничего скрывать. От этого не было никакого смысла. Секунды переливались в минуты. Внутренний дискомфорт заставлял меня отсчитывать каждую из них, слушать внутреннее тиканье секундной стрелки и вспоминать о тех мгновениях жизни, которые и не были такими плохими. Поступление в военный колледж и радость в глазах отца… впервые протянутая ручонка младшего брата, такого маленького и светлого в руках еще живой матери. День, когда весь мир канул в пелену отчуждения и бесчувственности, заставив меня забыть о боли. День, когда Коннор протянул руку под звуки вызывающей слезы мелодии. И ночь, на протяжении которой он тащил меня сквозь снег и страдания подальше от кричащей диким криком катаны на дне реки. Его пальцы цепко, но не больно сжимались на моей ладони, я могла ощутить его как никогда лучше. Но, как и в подвале, потрясенный мозг не мог осознать всю важность этих прикосновений. Горько усмехнувшись, я закусила нижнюю губу до крови. Большая часть наших контактов происходила в момент моих истерик. Я даже не могла отчетливо вспомнить это чувство тактильной близости. Единственное, о чем я жалею на пороге смерти. Дверь за спиной открылась. Комната наполнилась отчетливым звуком тонких шпилек по панельному полу. Я слышала, как сзади кто-то шуршит своей одеждой, ощущала, как чужие пальцы прикасаются к рукам, заставляя меня отодвинуться от спинки стула. Через мгновение щелкнувший замок оповестил о снятых наручниках, и я с нетерпением почесала запястья. На руках оставались следы от плотно прижатого металла, странно, что я не заметила боли. Должно быть, мозг был слишком сильно занят другим. Соседний стул скрипнул. Поднимать взгляд до страха в желудке не хотелось, но я все же переселила себя. Дальнейшие полчаса могли решить мою судьбу, и я надеялась на самый негуманный вариант. Это была Эмильда Рейн. Руководитель подразделения. Номер один. Ее модельное, с заостренными скулами и тонким подбородком лицо надолго застряло в возрасте тридцати четырех лет. Полные губы были окрашены телесной помадой, в изумрудных глазах читалось терпение. Высокая тонкая фигура облачилась в черное платье с закрытым декольте, на правой груди красовалась красная эмблема с такого же цвета галочкой под ней. Один только ее вид вызывал во мне бурю эмоций, и я никак не могла определиться с их характером: Эмильда всегда вызывала во мне уважение, но сейчас она была гонцом с дурными вестями, за которым протянулся шлейф из могильного запаха. Пепельные, остриженные под мальчика, волосы отблескивали легким перламутром в свете лампы. И пока я с застывшим сердцем рассматривала женщину, сидящую напротив, она безучастно раскладывала на столе красную и желтую папки, перелистывала какие-то документы на стеклянном планшете. В комнате вновь повисла тишина. Под ее давлением можно было слышать, как стучит собственный мышечный двигатель, слышать любой толчок крови в виске. Тишина давила на меня со всех сторон. Еще один психологический прием. Довести меня до точки кипения, чтобы набухший пузырь терпения лопнул, и я начала выдавать всю информацию сама. Должна была признать, действовало идеально. Несмотря на изначальное отсутствие во мне желания что-то скрывать, я все же ощущала животный страх внутри. Мне так хотелось покинуть эту комнату, хотелось спрятаться в углу, или еще лучше — за широкой спиной того, ради которого был затеян весь этот сыр-бор. Но оставалось лишь сидеть здесь, нервно покусывать губы и тереть пальцы. — Назови свое имя, — небрежно, все еще листая планшет, произнесла Эмильда. Белого светлого оттенка кожа женщины изумительно отражала желтые лучи светильника. На долю секунды я почувствовала визуальное восхищение, но мягкий и в тоже время грубый голос не позволил мне долго находиться в этом состоянии. — Энтони Гойл. — Твой серийный номер? — Номер один-три-ноль-девять. Женщина довольно кивнула головой. В ее вопросах не было смысла, ведь Эмильда Рейн знала каждого из своих подопечных. Став в 1994 году первым, успешно прошедшим все изменения и сохранившим свое состояние солдатом, она была эталоном среди бойцов. Самый главный и самый первый измененный генетически и нейрохирургически силовик… гордость военной медицины. В свои семьдесят восемь она сохраняла внешность тридцати четырех лет, и когда глава подразделения должен был сменить работу на гольф для пенсионеров, она была поставлена на его место. Ее методы были удивительными, а организация дел — потрясающей. Каждый солдат имел с Рейн определенную связь, ведь все из нас проходили психологическую подготовку, часто общались и встречались с Эмильдой, передавали рапорты непосредственно в руки. Бывали даже случаи совместных обедов и завтраков. Она была восхитительной… знала обо всех все и всегда. Даже со своим загруженным графиком генерального директора, Эмильда успевала отслеживать каждого бойца и, если требовалось, находить минуту даже посреди ночи. За семь лет работы мне приходилось не раз подчиняться ее прямым приказам, сопровождать важную персону на разные мероприятия, беседовать с директором «по душам», если это можно было так назвать. Я знала о ней мало. Она знала обо мне все. И потому мне пришлось сделать вывод о том, что все эти вопросы — ничто иное, как проверка остатков солдата внутри. Пока что я проходила ее на славу. Директор слегка повела головой, разминая затекшую шею. Как ни странно, ее присутствие начинало успокаивать. За последние годы ближе ее и катаны у меня никого не было, ведь директор была направляющим ориентиром. Сейчас же где-то там за стенами бродил тот, кто стал дороже их обоих. Эта мысль горько оседала на глазах, но я старательно уговаривала организм потерпеть с прощальными слезами. Тишина перестала давить на уши. Звук секундной стрелки на грубых наручных часах женщины бился, словно в такт моим мыслям. Кто она такая? Почему мне было перед ней так страшно? И главное, сколько она стоит? Да, она была самым важным человеком в подразделении, который мог за одну минуту уничтожить целый отряд спецназа, или же искусно убедить даже самого противного человека в своей правоте одной лишь улыбкой и взглядом. Она была единственной из солдат, кто умело имитировал чувства, при этом действуя исключительно холодной логикой. Но в ней не было ничего, что делало бы ее стоящей. Она была бесчувственной, и ей было нечем дорожить. Я понимала эту мысль так ясно, как никогда. В моей жизни было немного светлого и хорошего, однако по улицам города плелись следы андроида, который стал мне дороже собственной жизни. Я знала, как это будет тяжело — отказаться от привычного мира подразделения и от ставшего самым близким мужчины, отправиться на верную смерть. Отчасти это было связано с нежеланием вновь жить среди чувств и эмоций, терять и смывать кровь близких с собственных рук. Но стоило копнуть глубже, и все становилось куда сложнее. Я не хотела заставлять его мучиться. Его взгляд, цепляющийся на пальцах посреди обветшалой церкви, говорил о том, что вряд ли эта машина откажется от дальнейшего общения. Но я была вне закона. На меня шла охота и уже давно! Решив я остаться и уговорить Коннора последовать за мной, как нам пришлось бы жить в дороге. Вечные собачьи бега за пару минут свободы. Вряд ли это то, о чем мечтал новоиспеченный девиант. Затаив дыхание, я посмотрела на свои руки. Конечно, до подразделения я испытывала светлые чувства влюбленности с последующим разбитым сердцем и мокрой подушкой. Но это было иное… к этому андроиду было что-то другое, совсем непохожее на подростковые чувства. Что-то, что заставляло меня поступать вопреки своим желаниям. Я готова была его отпустить. Даже больше. Я уже отпустила его. Дошла до конца его истории практически за руку, позволила выполнить задачу пусть и с риском, а потом оставила жить в свободном от гнета мире, несмотря на собственные желания и потребности. Отпустила того, кто был ценнее всей этой сраной вселенной. Вот оно каково — чего-то да стоить. — Расскажи о своей трудовой деятельности. Слова Эмильды подействовали, как горячий кофеин с коньяком. Я проморгалась, освобождая мозг от внезапно нахлынувших открытий. Теперь мне и вправду не было страшно, и потому я смело подняла взгляд на смотрящую на меня Эмильду. — Семь лет службы, тринадцать активов в боевых действиях, девять… — запнувшись, я вдруг вспомнила полицейский участок Детройта. За столом сидел Хэнк, пряча сонное подвыпившее лицо за седыми волосами, — …десять. Десять правительственных вызовов, пятьдесят четыре частных заказа. — Пятьдесят четыре… — Эмильда одобрительно сжала губы и сложила руки на груди. — Таким даже не все «первичники» могут похвастаться. Ты пользовалась популярностью среди наших частных финансистов. Популярность было даже не то слово. Просто бешеным ажиотажем. Частные заказы всегда были самыми выгодными и самыми проблематичными. Арабские шейхи, педантичные магнаты, члены королевских семей Великобритании порой засыпали меня вызовами. Секрет моего успеха был закрыт даже для меня. Правительство не любило использовать мой персонаж в своих действиях. Они вообще предпочитали солдат-мужчин. Но частники, попробовав меня в действии один раз, еще как минимум дважды оплачивали мою работу. Даже та женщина-извращенка со своими потребностями в гомосексуальной любви несколько раз вызывала меня на службу, несмотря на фингал, что я оставила на ней после первого заказа. Пожав плечами, я вновь откинулась на спинку стула. Чувство легкости и равнодушия начало меня наполнять. Страха не было, только умиротворение и готовность плыть по течению. Мое дело в этом мире было завершено. Больше меня здесь ничего не держало. — У тебя очень хорошие данные. Очень обидно, что ты решила «пробудиться». — Решила?.. — сама того не осознавая, я машинально переспросила директора. Эмильда легко улыбнулась и уложила руки на стол. — Перед нами стоит большая проблема, Энтони… — Анна, — перебивать первого было глупой ошибкой, но их за моей солдатской спиной было столько, что нарушение такта уже ничего не меняло. — Меня зовут Анна. Рейн грозно блеснула зеленой светлой радужкой, поджав губы. Она медленно уложила изящную ладонь пианиста на желтую папку. — Я буду называть тебя так, как прописано в твоем личном деле. На это мне было нечего ответить. Вновь опустив свой взгляд на руки, я всем своим видом показала отсутствие интереса к разговору. Атмосфера накалилась. — Ты расскажешь мне, что произошло? Тиканье часов начинало бесить. Из-за плотно закрытых окон не доносилось ни звука, за дверью стояла тишина, но я была уверена, что именно там сейчас стоят как минимум два солдата с оружием. Они были готовы кинуться в бой, если вдруг в мою голову взбредет идея убить первого. Но директору не нужна была помощь. Ей ничего не стоит нагнуть меня и разорвать на части. Это был бы не плохой вариант. — Слушай, — голос Эмильды был уставшим. Женщина глубоко вздохнула и наклонилась над столом, сцепив пальцы вместе. — Я рванула из Иллинойса в час ночи, когда узнала, что тебя наконец поймали. Ты разрушила дорогую технику, скрывалась от солдат. Едва не убила Крейга, и передо мной… — Что значит едва? — услышанное ударило током по сознанию. Внутреннее спокойствие было нарушено. Я моментально вспомнила желтую рукоятку катаны, вертикально торчащую из обездвиженного тела в черном, залитом кровью, комбинезоне. — Я вскрыла ему грудную клетку, он не мог выжить! — Не будь глупой, — Эмильда дружески улыбнулась, и я вдруг почувствовала себя маленькой глупой девочкой перед учителем, который пытается объяснить дурехе правила умножения. Это было неприятно. Тело самопроизвольно сгорбилось под этим унизительным взглядом. — Этим невозможно убить солдата, ты же знаешь. Конечно, потаскала ты его изрядно, Крейг будет отходить еще неделю минимум. Но теперь это не имеет значение. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Взгляд Эмильды сменился на наблюдательный, и я не могла нарушить этот гипнотизирующий зрительный контакт. — Он пробудился. Слишком сильно испугался… так что можно сказать, ты все равно лишила нас солдата, Энтони. Это досадно. Крейг пробудился? Эта мысль никак не укладывалась в моей голове. Мужчину я встречала всего пару раз, но мне хватало тех поистине ужасающих и леденящих рассудок историй о его кровожадности и холодности. Рослый солдат с вечными радикальными установками и мышлением вдруг испугался маленькой девчонки. Хотя учитывая мое состояние, это было не удивительно. Ведь та самая маленькая девчонка резко превратилась в машину-убийцу с красной пеленой перед глазами. Хмыкнув, я отвернулась. Руки самопроизвольно уложились на лакированный стол, сцепив пальцы вместе. Эта беседа была напряжённой, но полной новых открытий. На мгновение я даже возгордилась своими способностями в боевых делах. До смерти перепугать человека, особенно такого, как Крейг, это то еще достижение. — Ты расскажешь мне, что произошло на корабле? — я слышала, как металлические часы на руке женщины скрипят по поверхности стола, но смотреть в ее сторону мне совершенно не хотелось. — Где твое оружие? — Просрала я свое оружие, — едва ли не шепотом произнес голос. — Мне нужно было всего пару дней, но разве кто-то станет меня слушать? Крейг выбил катану из руки. Помню только, как… Серебряный яркий блеск отразился на затворках памяти. Тишина в голове стала уже привычной, но скорбь по утерянной подруге пропитывала меня насквозь. Тесная ткань комбинезона сдавливала тело, и я старалась как можно больше глотнуть воздуха. Получалось плохо: легкие не желали обрабатывать кислород и разносить его по венам, как в тот вечер, когда сердце захлебывалось кровью из-за попытки сказать Коннору «Спасибо». — Понимаю. Я даже представить себе не могу, какого это — потерять своего спутника. Не знаю, что было бы со мной, если бы Алекс вдруг пропал, — отметив мой удивленный косой взгляд, Эмильда простодушно пожала плечами. — Ты все верно поняла. Но я хочу тебя подбодрить. В этот раз я не стала игнорировать ее движения. Эмильда встала под моим наблюдательным взором, скрылась где-то в темноте. И когда комната наполнилась стуком приближающихся шпилек, мое сердце окончательно отказалось работать. Осанка, словно по команде, выпрямилась, руки машинально отдернулись от обжигающего холодом стола. Она несла стеклянный ящик, внутри которого тупым ребром на стойке лежала она. Катана покоилась внутри, словно в стеклянной гробу. Аккуратно поставив ее передо мной, Эмильда с хищным видом уселась обратно на стул и сложила руки на груди. Она изучала меня своими изумрудными глазами, ждала реакции, желала видеть признаки девиации, но я лишь тупо смотрела на красно-черную рукоятку боевой подруги. Идеальный металлический блеск… изящный воинственный изгиб, из-за которого в голове сразу же возникает уверенно отведенные назад плечи андроида. Я медленно подняла правую руку и прикоснулась к ребру прозрачного ящика. В голове по-прежнему стояла тишина. — Тебе повезло, что ты отправила Дэвида в ледяную реку незадолго до потери катаны. А Дэвиду повезло, что она не свалилась ему на голову. Было бы обидно потерять сразу двоих «первичников». Услышав последние слова и осознав нарастающее молчание внутри, я отдернула руку. Катана больше не звучала в мозгах, не пела свои песни о потребностях чистки, не просила забрать ее, ощутить тепло моей ладони на своей кожаной рукоятке. Ведь я отпустила ее еще там, в стенах заброшенной церкви. И теперь это был лишь предмет, с которым меня связывали исключительные воспоминания о подразделении. — Нам нужно вернуться к делу. Я должна решить, что с тобой делать, — Эмильда вновь водрузила руки на стол, в этот раз уложив одну из них ладонью на планшет. Стеклянная поверхность загорелась от прикосновения теплой кожи. — Психологи в твоем доме обнаружили разломанную технику. Объясни мне, что произошло? Блуждая взглядом по острию катаны, я погружалась в память все глубже и глубже. Как чистила ее каждый день, стирала пальцы в кровь о точильный камень. Как держала ее вдоль лица и называла ласкающим ухо именем. Как бросила ее посреди гостиной, в слезах несясь на всех порах в подвал. Мне не хотелось врать. Тишина в мозгах больно чесалась о стенки черепа, и мне хотелось поскорее избавиться от всего того, что так долго копилось внутри. Разделить его с кем-то, пусть даже не самым близким человеком. — Я была очень зла, — отрешенно, едва открывая губы, произнесла я. Взгляд остановился на красно-черной рукоятке, слепо исследуя каждый шов переплетений. — Мне было так страшно… чувствовала, как мир вокруг рушится на части, и злилась на подразделение за его обещания никогда больше ничего не чувствовать. Я злилась и на вас. Буквально ненавидела всем телом. — Это был шок, я понимаю, — уверенно ответила Рейн. — Все пробудившиеся солдаты через это проходят. Это я могу списать на истерию, но вот это… Эмильда взяла в руки планшет и повернула его ко мне. Взгляд рефлекторно поднялся с катаны на экран, по бокам которого выглядывали тонкие пальцы с красным лаком. Несколько секунд я не понимала того, что мне показывает Эмильда, однако позже ошарашенный мозг все же смог обработать информацию. Это было видео, и его главным героем была я. Черный верх комбинезона свисал вниз, обнажив белую стягивающую майку. Моего лица не было видно. Казалось, словно я смотрела из какой-то веб.камеры, снимающей все происходящее вокруг. Вот моя рука поднимается вверх и скользит где-то сверху по контуру экрана. Мгновение — и процессор падает вниз, встречая холодный бетонный пол с трескающимся звуком. — Откуда у вас это? — вопрос не был вопросом. Я лишь постаралась осознать все детали происходящего через воспроизведение слов, и Эмильда это знала. Она смотрела на меня, приоткрыв губы в ожидании, когда я все же приду к логичному выводу. Да. У процессоров были камеры, о которых никто не предупреждал. — Ты же не думаешь, что мы оставляем своих солдат без наблюдений? Во время пробуждения первое, что всегда страдает — это техника. Камеры очень удобны для того, чтобы определить ложь человека, — повседневным, словно бы размышляет о погоде, голосом произнесла женщина. — Но в твоем случае они не имеют смысла. У тебя с самого начала были неутешительные диагностические результаты. — Вы обо всем знали? Почему ничего не сделали?! — У нас стояли в приоритете другие проблемы, — в этот раз Рейн сжала губы в тонкую полоску, заставив меня ощутить недосказанность. — Другие проблемы?! — возмущению внутри не было предела. Я тревожно глотала воздух, истерично усмехалась, содрогалась в беззвучном смехе. — Я едва не убила солдата, а у вас были другие проблемы?! Почему вы вообще не отозвали меня назад?! — А что бы изменилось? Ты ведь его уже видела. И твое пробуждение стало бы лишь вопросом времени. Истеричный смех угас так же быстро, как и возник. «Его». Всего одно слово, а сколько боли и тоски внутри. Сглотнув образовавшийся комок в горле, я глубоко вздохнула. Она была права даже больше, чем сама считала. Я видела Коннора еще в тот день, когда впервые попала в участок. Тогда во мне лишь взыграло чувство дискомфорта от столь человечного и совершенного создания, но даже этого взгляда было вполне достаточно, чтобы запустить огонь чувств. В доме Камски я ощущала это, как никогда. Держа ствол наготове, я смотрела в темные карие глаза и понимала, как сильно этот андроид изменил мою жизнь с первого дня нашей встречи. Я держала его на прицеле только раз. Он держал меня на прицеле каждое мгновение нашего совместного времяпрепровождения. — Что насчет него? Движения рук Эмильды высвободили меня из мыслей, и я потеряно посмотрела во вновь предоставленный мне экран стеклянного планшета. Снова камера, снова подвал. Только в этот раз все было иначе: видеозапись дребезжала, бетонный пол был усеян осколками и щепками. В самом плохо-освещенном углу лежали двое. Отличительные знаки на пиджаке Коннора светились голубым светом, голубые лучи падали на мое уснувшее лицо. Андроид смотрел куда-то в сторону полным обреченности взглядом. Те недолгие часы я провела либо в истерике, либо во сне, и потому все воспоминания были основаны лишь на телесной памяти. Впервые я смогла узнать подробно, что именно произошло в тот день. Андроид крепко прижимал меня к себе левой рукой, в то время как правая ладонь бережно исследовала черную ткань на спине. Кожа тут же отдалась этим приятным чувством соприкосновений. Я ощутила, как замерло сердце, как наполнились глаза слезами. По телу под грязным комбинезоном бежали трепетные мурашки. — Он здесь не причем, — грубым голосом произнесла я. — Конечно, не причем, — Эмильда убрала планшет, заставив меня грозно посмотреть в ее сторону. — Всего лишь помог тебе скрыться из-под носа Крейга и Дэвида. — Откуда вы все знаете? — Глядя на это видео, — Рейн проигнорировала мой вопрос, прокрутив несколько раз запись на планшете, — у меня создается впечатление, что у тебя с ним какая-то связь… ты же понимаешь, почему я говорю «у тебя», а не «у вас»? О, я понимала это, как никогда раньше. Не сводя агрессивного взгляда с женщины в черном платье, я несколько раз кивнула в знак ответа. Но словно бы ей было мало этого. Эмильда продолжила свои рассуждения, даже несмотря на то, что я все прекрасно осознавала и без слов: — Это всего лишь машина. И вряд ли она сможет разделить с тобой то, что ты чувствуешь, — на минуту между нами воцарилась тишина. Зрительный контакт стал словно игрой на выживание, никто не хотел проигрывать бой и признавать поражение. Различие было лишь в том, что я сидела униженная и разозленная столь резким вторжением в мою личную жизнь, в то время как она старалась найти во мне хоть каплю реакции на разговоры о нем. — Расскажи мне. Какой он? Игра в гляделки была проиграна. Вопросы воспринимались сознанием, как нечто интимное и неприятное, ведь никто не любит, когда к нему лезут в душу. Вернув взгляд на катану в стеклянном ящике, я вдруг начинала вспоминать все мелкие детали андроида, что раньше вызывали лишь страх. — Он андроид, которого прислали из «Киберлайф». Находился в подчинении лейтенанта Андерсона, как и я, и вел расследования по девиантам. — Это все, что ты можешь мне рассказать? Потупив взор, я усмехнулась. Нет. Это не все. Я могла рассказать ей о том, как Коннор прекрасен. Как теплая биосинтетическая кожа скрывает под собой прохладу пластика. Рассказать о том, какой жар хранит под собой тяжелый плотный пиджак, как скрипит белая ткань рубашки под имитированным вздыманием грудной клетки. Как блестят линзы за черным зрачком, как блестит кария, вечно холодная и любопытствующая радужка. Мое тело могло рассказать о тех чувствах, что вызывают его прикосновения. О его довольно сильных руках, прижимающих меня в истерике к себе. Как тысячи разрядов заставляли содрогаться все внутренние органы, когда андроид соприкасался с моей кожей в момент перевязки раненого плеча. Как тянулось сердце в том баре, просилось вложить руку в его протянутую ладонь и закружиться, как когда-то кружилась мама в объятьях отца. Я могла много рассказать… и в то же время не могла рассказать ничего. — Что вам вообще от меня нужно? — вместо пояснений, избитым и ломанным от накативших отчаявшихся чувств спросила я. — Я пытаюсь понять, что именно произошло. У тебя невероятно хороший послужной список, Энтони, — с этими словами Эмильда снова уложила руку на желтую толстую папку с личным делом. Она смотрела на меня, слегка склонив голову вперед, имитируя убеждение и уверенность. — За время работы ты стала ценным финансовым вкладом, но прошло всего две недели прежде, чем ты очнулась не по причине инстинкта самосохранения. Такого еще не было за последние несколько десятков лет. «Очнулась». Слово вызвало во мне бурную реакцию. Непонимающе уставившись на директора, я нахмурила брови. В сознании вместе с этим уверенным женским голосом это же слово как требование шептал еще один, мужской. Я вдруг вспомнила недавний сон и остро ощутила нарастающую тревогу. — Обрисую тебе ситуацию, — Эмильда откинулась на спину стула и взяла в руки красную папку. — Мы и вправду были в курсе твоего положения, однако у нас стояли другие приоритеты. Пару месяцев назад к нам попал молодой специалист. Он только недавно окончил обучение на нейрохирурга. Мы следили за ним давно, уж больно перспективный человек. И всего две недели назад он обнаружил то, что не удавалось никому за последние пятьдесят лет. Маленький участок мозга, который и становился причиной пробуждений. Но нам требовался расходный материал для вторичной операции, который пойдет на эксперимент, будучи готовым к неудачным последствиям. Шесть дней назад мы нашли такого человека и провели все необходимые манипуляции. — Дайте угадаю, — с усмешкой обратилась я к Рейн. — Трент? — Трент, — Эмильда согласно кивнула острым подбородком. — Как видишь, операция прошла успешно. И теперь, у меня есть всего несколько вариантов. Отправить тебя восвояси, или же предложить остаться в наших рядах. Единственное, что я не знаю что выбрать. Так что я задам тебе всего один вопрос, который определит твою судьбу. Советую подумать, прежде чем отвечать. Я слушала Рейн внимательно, следила за движениями ее тонких рук и идеальной осанки, заглядывала в изумрудные глаза в поиске ответов, но все было тщетно. Возможность вернуться в ряды меня не пугала. Пугало то, что я была готова распрощаться с этим миром, но теперь эта возможность была утрачена. Хирургический стол перестал быть вестником смерти. И что-то подсказывало мне, что независимо от моего ответа на ее вопрос меня никто не впустит обратно в солдаты после всех проблем, что доставил мой больной рассудок. Это была очередная проверка. А значит, придется жить в этом сраном мире среди боли, одиночества и страха постоянных потерь. Сжав губы, я с замиранием в груди ожидала того самого вопроса. Я наверняка знала, каким он будет. Но как бы сознание не готовилось его услышать — женский голос все же принес во мне уйму страха. — Ответь мне. Ты кого-нибудь любишь? Это был самый простой, но в то же время самый тяжелый вопрос в моей жизни. Рассудок был готов к нему с самого начала этого разговора, но организм все же воспринял его, как неожиданный поворот. Внутри все бухнуло. Что же мне ответить? Ложь наверняка расположит директора положительно, ведь все отрицания будут говорить о том, что я хочу вернуться обратно в подразделение. Правда же оставалась самым опасным решением. Произнеси я ее, и Эмильда навсегда закроет для меня путь к солдатам. Но даже не это пугало меня в честности. Произнесенный вслух правдивый ответ заставит меня признаться в том, что я так старательно отказывалась воспринимать. Правда прежде всего была правдой для меня самой. Я вновь видела перед собой дружелюбно улыбающегося андроида, наблюдала, как лицо меняется в выражении негодования на той свалке, где был застрелен первый девиант. Видела, как безучастно смотрят вдаль карие глаза разложившегося на груде хлама мертвого Коннора. Он была таким прекрасным… всегда. И как бы я не старалась отодвинуть эти мысли, они были со мной везде. — Да, — пролепетал дрожащий голос. — Люблю. Произнесенные вслух слова словно сняли тяжелую тонную ношу с плеч. Я почувствовала, как освобождаются скованные все эти недели легкие, как налаживает сердце свою работу, как очищается рассудок от спутанных мыслей. Все стало таким легким и светлым. Губы непроизвольно растягивались в улыбке, где-то рядом одобрительно улыбался незримый путник в пиджаке «Киберлайф». Тахикардии больше не было. И никогда больше не будет. Эмильда, молча встав со стула с красной папкой в руке, подошла ближе. За те небольшие секунды, что я пребывала в трансе от собственного признания, аристократическая тонкая рука уложила передо мной лист бумаги и блестящую металлическую ручку. Близкое присутствие директора заставило меня уловить цветочный запах женского парфюма, что так резко смешивался с запахом крови на моем комбинезоне. — Что это? — я наблюдала потерянно за всеми манипуляции Рейн, глядя на нее снизу вверх. — Это соглашение на вторичную операцию. — Но я же… — Ты ответила честно, — аккуратно, но жестко перебила меня директор. Она смотрела с каким-то странным одобрением, пониманием. Не то я ожидала, сказав правду. — Многие, кто сидел вот так напротив меня за последнюю неделю бессовестно врал, считая, что я поверю и пущу обратно в стены подразделения. Но ты сказала правду. Это главное. — Я думала, что главное в солдате — это стойкость и терпение. — А что толку в них, если ты не можешь быть честной с миром, и главное — с самой собой? Здесь ты призналась не мне в своих чувствах. Ты призналась сама себе. Это умение многого стоит. Напряжение нарастало с каждой секундой. Отвернув от Эмильды и ее короткой белой стрижки нахмуренный взгляд, я посмотрела на лист бумаги, лежащий на столе. Он мог решить все мои проблемы. Он открывал дверь в тот самый мир, которым я так дорожила в последний месяц. Все могло быть как раньше… — Я передаю этот выбор тебе, — успокаивающе вторил голос сверху. — Ты можешь отказаться, подписать бумаги о неразглашении и уйти отсюда в новую жизнь. Но катана останется здесь. А можешь остаться, и сегодня же мы увезем тебя в Иллинойс и проведем операцию. Завтра ты вновь станешь тем, кем была так долго. На этот раз навсегда. Я смотрела на соглашение. Катана в ящике приветственно блеснула в глаза, и я почувствовала желание вновь прикоснуться к рукоятке. Незримый путник с темными глазами и желтым диодом на правом виске хмурился с каждым словом директора, однако не подавал голоса. Он буравил меня укоризненным взором, ведь он мог видеть то, что происходило в моей голове. Подняв руку, я нерешительно взяла ручки и прислонила ее к месту для подписи. — Поверь мне, Анна, — теплая рука с мягкой кожей улеглась мне на плечо. — Так будет лучше для всех. Даже для него. Не дождавшись моего ответа, Эмильда медленно покинула комнату. Оставшийся в одиночестве разум старательно делал свой выбор. Впервые за последний месяц он был очевиден. Утро наступило быстро, несмотря на насыщенность прошедшей ночи. Тысячи андроидов стояли у их ног, взывая к одержанной победе и светлому будущему. Полицейские все еще держали наготове свои ружья, хоть и не планировали стрелять: президент признал возможную жизнь и разум в механических головах андроидов, и потому они не смели нарушать приказ о неприкосновенности новоиспеченных «людей». Коннор как никогда был доволен самим собой. Даже на крыше высотки спасшая девочка и убитый девиант не вызывали в нем столько приятных эмоций. Точнее, они вообще ничего не вызывали. Лишь поставленную галочку напротив пометки «Задание выполнено» и ожидание следующих приказов. Здесь же все было иначе. Стоя рядом с Маркусом и осознавая, насколько долго его использовала программа Аманды, едва не убившая андроида в его же чертогах разума, он ощущал странный восторг и желание ЖИТЬ. Именно жить. Впереди было еще много дел. Андроидам и людям предстояло установить мир и порядок, составить собственные законы и соглашения, выполнить одну из самых сложных в понимании людей работу — демократию. Андроиды еще долго находились у утилизирующего центра номер пять, пока со всех концов города стекались другие роботы. Их отпускали с плена, позволяли свободно пройти по улицам без страха быть пристреленными. Это было его рук дело, и Коннор этим гордился. Однако когда рассвет озарил белые заснеженные дороги, Коннор направился в место заранее условленной встречи. Хэнк стоял у бургерной, что впервые была посещена напарниками совместно. Хрупкий снег приятно скрипел под ботинками, андроид осматривал этот мир совершенно иными глазами. Каждая деталь вызывала в нем либо восторг, либо огорчение. Покрытые белым одеялом дома и деревья, яркие лучи освобожденного от туч солнца, лежащие на дорогах отключенные андроиды с сочащимся тириумом из груди. Этот мир был таким большим и светлым, он таил в себе так много неизведанного, что Коннору хотелось поскорее узнать его лучше. Он ощущал себя ребенком на рождество, которому предстояло открыть множество подарочных коробок, пусть и наполненных не самыми приятными «подарками». Хэнк встретил его с отеческой улыбкой. Андроид стоял напротив всего несколько секунд, после чего был заключен в дружеские объятья. Это было не похоже на то, что произошло в подвале съемного дома, ведь там ему приходилось бороться с собой и одновременно с этим успокаивать умирающую на руках человеческую душу. Там объятья были наполнены совместной печалью и страхом. Здесь же он ощущал себя как-то… странно (счастливо?). Вспомнив о девушке, андроид вдруг почувствовал, как неприятно на ярком художественном полотне из восторженных чувств, сложенными ощущениями жизни, расползлись темные пятна беспокойства. Он тревожился. Хэнк попал в «Киберлайф» под дулом пистолета брата-близнеца, чьи программные установки едва не подставили под удар все. Анны с ними не было. И на вопрос о том, где мог быть солдат, Хэнк лишь обреченно пожал плечами. «Этот хмырь сказал, что она сбежала», протянул старик-полицейский. Коннор поспешил отметить неразумность безоговорочной веры седого лейтенанта в рациональность аргумента RK800, на что Хэнк с чувством вины и раздражения всплеснул руками: — Да мне-то откуда знать, что у этой чокнутой в голове? Ей же взбрело в голову бежать из дома Камски по лесу в двадцати градусный мороз! Отчасти в этом сохранилась логика. Коннор давно не следовал ее указаниям, но сейчас он был даже рад тому, что смог найти логичное объяснение поступку лейтенанта. Однако он чувствовал, как хмурятся глаза и в голове начинают метаться тревожные мысли. В доме лейтенанта ее не обнаружилось. Дверь в подвал была настежь открыта, на внешней стороне двери виднелись следы от когтей. Они наверняка принадлежали Сумо, учитывая сколько шерсти и высохших собачьих слюней смогли обнаружить датчики. Коннор осматривал подвал с особым вниманием, он искал ответ в каждом сантиметре. Найти Анну сейчас казалось самым приоритетным делом, особенно после того, как битва за свободу подошла к концу. Однако вскоре после осмотра дома андроид пришел к выводу, что девушка была заперта на лестнице: в подвал она не спускалась, зато на деревянном полу у подвальной двери виднелись следы измазанной человеческой крови. Андроид не желал признаваться в очевидном варианте развития событий. Он шел пешком по безлюдным улицам, проходил мимо перевернутых машин и заснеженных дорог, оставлял после себя следы на свежем слое белого снега. С каждой минутой ноги рефлекторно набирали скорость. Он спешил, как мог, словно бы от этого зависела его жизнь, но, оказавшись на пороге ее дома, понял — спешить уже было некуда. Деревянная дверь была полностью распахнута. Дверного замка не было, его механизм вместе с древесными щепками валялся посреди входа. Окно было закрыто, и потому в дом не вламывался ветер, как в ту ночь, когда он впервые оказался у ее порога. Но облегчения это не принесло. Гостиная до непривычности странно пустовала. Коннор, медленно углубляясь в комнату, осматривал каждую деталь и сравнивал их с теми, что заметил в свое последнее присутствие здесь. Зеркало было убрано за штору. На тумбе больше не было оружия, чехла с арбалетом, не было даже склянок и бутылок с чистящим средством. Только пустая стойка для катаны. На мгновение андроид застыл. Перед взором встала картина, с какой яростью Анна бросается на обидчика, как пытается уничтожить его под гнетом своих ударов, как сбрасывает его, Коннора, пытающегося оттащить девушку от солдата. Жгучее лезвие блеснуло в ее руках, заставив избитого мужчину изрыгнуть сгустки алой крови. И только тогда Анна смогла прийти в себя, подставляя свои окровавленные руки и заплаканное лицо под снежные ветра. Андроид отогнал взволнованную мысль и принялся рассматривать гостиную дальше. Тот же брошенный завтрак, но уже с пустой миской, то же испачканное разноцветной кровью кресло. Но было то, что вызвало в Конноре очередной приступ тревоги, грозящий перерасти в истерию. Красное атласное платье было грубо скомкано и брошено посреди гостиной. Черные лакированные каблуки отодвинуты куда-то за тумбу, но внимание карих глаз андроида привлекли не они. Немного помедлив, Коннор опустился на колени и поднял шелковистую, приятную вещь с пола. Он чувствовал ее настолько, насколько позволяли системы тактильных ощущений, но этого было достаточно, чтобы вообразить в голове то тепло тела, что скрывало платье в баре «Сентропе». Хмурясь с каждой секундой все сильнее, Коннор опустил платье на спинку кресла. Оно было изящным, бесспорно. Но на ней все же смотрелось по-особенному. День длился невыносимо долго. Андроид посещал ее дом еще несколько раз, и каждый этот раз приносил ему все больше беспокойства и отчаяния. Она исчезла так резко, как яркая взорвавшаяся звезда на небе, не оставив после себя никаких следов. Он уже начинал обвинять себя в своем решении отправиться в «Киберлайф», заставив ее сражаться с этой вселенной один на один. Это он отправил ее к Хэнку, он сделал свой выбор не в ее пользу! Он мог видеть ее в последний раз в разваленной церкви, а теперь вынужден гадать о том, встретит ли ее снова. Коннор жил всего несколько месяцев, но чувствовал то, что многим людям было недоступно годами, и эта мысль не давала ему покоя. Было упущено так много моментов… о которых он, окончательно очнувшись и ощутив себя живым в этом мире, жалел больше всего. День приближался к своему окончанию. На часах пробило пять вечера, и яркий оранжевый закат начал заливать заснеженные тихие улицы последними лучами солнца. Коннор вновь стоял у дома, уже не чувствуя внутри какой-либо надежды. Хэнк оставался позади в машине, и что-то андроиду подсказывало, что напарник наблюдает за его нерешительными действиями. Коннор помнил, что закрывал за собой дверь в последний свой визит в пустой дом, и то, что она осталась закрытой, намекало на бессмысленность его очередного посещения. Андроид уже хотел развернуться и уйти, как решил заглянуть в окно. Его диод на виске загорелся желтым, система забыла сымитировать очередной вздох. Он чувствовал, как волнами накрывает волнение. Платья на кресле не было. Вечер был близок к своему началу. После встречи с Эмильдой и подписанием бумаг мне позволили остаться на несколько часов в отеле, даже предоставили весь спектр здешнего рациона питания. Ближе к завершению дня я направилась в свой дом. Трент возжелал даже подвезти меня. Уж не знаю, с чем это было связано: с тем, что мы очень долгое время работали вместе или с тем, что он хотел меня поддержать. Ведь ему приходилось проходить все тоже самое, через что пришлось пройти мне. Единственное отличие было в том, что его пробуждение затянулось на полгода работы, а мое — всего на несколько недель. — Это, должно быть, тяжело, — останавливая фургон у дома, произнес солдат. Я была бесцеремонно выдернута из своих мыслей, и потому непонимающе посмотрела на мужчину. — Какое бы решение ты не выбираешь, прошлое не стереть, верно? Я прожил полгода в лесах, и чтобы не делал — оно всегда было со мной. Даже сейчас… после возвращения в подразделение. Я не перестаю об этом думать… Трент смотрел куда-то вдаль пустынной дороги. Его изуродованная кислотой кожа лица могла напугать кого угодно, но за длительный срок совместного дела мной она воспринималась нормально. Меня она не пугала. Словно бы он всегда был таким. Словно бы он родился таким. — Я надеюсь, что ты ни о чем не пожалеешь, — с равнодушным взглядом произнес белокурый мужчина. Я оставила его без ответа. Как только дверь за спиной захлопнулась, Трент укатил обратно в отель, оставляя на свежем снеге следы машины. Отдохнувшее тело уже не требовало сна, еды или спокойствия, но мне отчаянно хотелось поскорее снять этот грязный, вонючий комбинезон. Мне казалось, что от него источается запах смерти, которую мне чудом удалось избежать. Однако вместо переодевания, я медленно прикрыла за собой дверь с вырванным замком и опустилась на пол по холодной стене. Ладони инстинктивно накрыли лицо. В голове стоял шум крови, давление внутри черепушки было таким, что не сравниться ни с какой океанической глубиной. Мне было холодно и жарко одновременно. Слез не было, была лишь пустота внутри. Каждая проведенная в этом доме секунда вызывала во мне приступы отвращения, и это было связано даже не с тем, что в моих личных вещах наверняка копались психологи. Это было связано с тем, что происходило в последние дни моего пребывания здесь. Шумно вздохнув, я обхватила руками колени и осмотрела гостиную. На окне все еще болталась половина занавески, из-под которой виднелось убранное напольное зеркало. Кровавого цвета платье на спинке кресла отблескивало своим атласным блеском. Кожа до сих пор помнит, каким оно было холодным в момент переодевания и каким горячим, когда Коннор протянул мне руку. Это все было близко, и в то же время так далеко. И мне предстояло с этим распрощаться. Конечно, смерть для меня теперь была не доступна, и эта мысль вызывала во мне истеричные усмешки. Боже, я так готовилась к ней, так ждала ее объятий, что даже стало обидно, получив предложение остаться в живых среди солдат или среди обычных людей. Наверное, было бы даже неплохо запереться где-нибудь в глуши, выпить пару десятков таблеток снотворного с алкоголем. Вряд ли этот мир потеряет многое в моем лице. Вряд ли по мне будут скучать. Эмильда ощутит приступ финансовой потери из-за столь выгодного товара. Хэнк Андерсон с его вечными шутками про смерть покрутит пальцем у виска и выпьет в мою память пару бокалов виски. Гэвин Рид ехидно усмехнется, забыв обо мне через несколько недель. А будет ли вспоминать он? Будет ли в его памяти значиться мое имя через несколько лет? Будет ли он приходить на могилу, держа в руках белую розу? Тысяча будет ли, да если бы… как они меня уже начинают раздражать. Собираться приходилось в спешке. Отчасти это было связано со скорым отъездом, но в большей степени из-за моего нежелания оставаться в этом городе хоть на минуту больше положенного. Чемоданы были уложены на журнальный столик, я несла все свои вещи, складывала их в хаотичном порядке, даже не задумываясь о том, как следовало бы реально все расположить. Руки действовали на автомате, пока мозг блуждал в собственных тоскливых рассуждениях. Грязный, порванный комбинезон отправился в пакет для транспортировки, сменившись темными укороченными брюками и белой, заправленной рубашкой. Остальная экипировка стопочкой лежала рядом с раскрытым чемоданом. Им предстояла отдельная перевозка. Красное платье, с несколько секунд покоившись в моих ладонях, было тут же под утяжеленное дыхание и шумное биение сердца отправлено на самое дно чемодана. Последние вещи были собраны из шкафа, и я медленно на рефлексах плелась к гостиной. Рука то и дело зачесывала распущенные чистые волосы назад, видимо, в попытке привести разум в порядок этим инерционным движением, но выходило из ряда вон плохо. И когда я оказалась в гостиной, рука зависла на полпути к волосам. Коннор стоял у входа. Его встревоженный взгляд карих глаз перекидывался с меня на стопку одежды в руке, диод переливался желтым. Как и в последний раз, на нем уже не было галстука, и верхняя пуговица белой рубашки оказалась расстёгнутой. Изменилось и кое-что еще: отсутствие повязки на правом плече. Пиджак оставался все тем же, номерные знаки все еще выдавали его модель и его номер, но светодиодной повязки не было. Что еще мог сделать первым делом андроид, освободившийся от гнета тирана-властителя? Заставив легкие вновь заработать, я сглотнула комок в горле и спрятала взгляд. Вещи были так же отправлены в чемодан. Всем своим видом я показывала полное отсутствие интереса к его появлению. Коннор, закрыв за собой дверь, насколько это было возможно, сделал пару шагов вглубь гостиной. — Поздравляю с победой, — дрогнувшим, но жестким голосом отозвалась я. Тишина не нравилась мне, особенно сейчас, и потому я постаралась заполнить ее бессмысленным трепом. — То, что ты стоишь здесь живой и целый, говорит о многом. Андроид молчал. Я не видела, что он делает, лишь старательно перекладывала вещи в чемодане и пыталась застегнуть молнию. Хаотично разложенная одежда и прочие приблуды не давали этого сделать. Пришлось все складывать по новой. — Как Хэнк? — Он жив, если ты об этом, — голос андроида был до боли в груди мягким и шуршащим. На мгновение застыв, я подавила внутреннее смятение и сжала губы. — Сидит в машине, во дворе. — О, так он теперь твой личный водитель? — Скорее, друг. Я усмехнулась и саркастично покачала головой. Друг… человек и машина друзья. Когда же этот безумный день закончится? — Очень жаль, что так получилось с оружием, — тихо и осторожно произнес Коннор. Я слышала, как он делает вперед еще один шаг, чувствовала его пронзительный взгляд на своем теле. Все рефлексы молили о прекращении этих издевательств. Общение с Эмильдой и ее психологическими приемчиками не шло ни в какое сравнение с уединением с этим детективом. — Без разницы. Дэвид вытащил ее из воды, — осмелев в своей стойкости, я повернула голову к андроиду, что стоял уже в считанных четырех-пяти метрах. Его губы по привычке были полуоткрыты в молчаливом вопросе, и я с трепетом вспомнила, как ощущала во сне их шершавость подушечкой большого пальца. — Солдат, которого я скинула в реку. Спасибо он мне не сказал, но катану вытянул. Затянувшаяся пауза была слишком напряженной. Я вновь принялась перекладывать вещи, чем вызвала интерес андроида. Он медленно осмотрел чемоданы. Тонкая прядь волос колыхалась от каждого движения механической головы, но я старательно держала руки, лишь бы не потянуться и не убрать ее с глаз долой. — Ты собираешься, — скорее утвердил, чем спросил андроид. — Куда? — В Иллинойс. — Зачем? Момент истины. Оставив свои сборы, я едва повернула голову в сторону Коннора. Он сверлил меня взором холодных карих глаз. Я слышала, как бьется сердце, и, кажется, оно подстраивалось в такт биения его механического двигателя. Он был по-прежнему прекрасен… даже в таком неряшливом, неопрятном виде. — Пока я здесь… дрова ломала, эти хитрецы смогли найти способ провести вторичную операцию, теперь уже навсегда, — с улыбкой на лице я, держа руки на молнии сумки, повернулась к помрачневшему андроиду. Диод на его виске уже не переливался, он ярко мигал желтым цветом, казалось бы, готовясь перенять кровавый красный оттенок. В его глазах я видела испуг и злость одновременно. — Представляешь, какой-то маленький участок мозга, и я даже не умру. Мне предложили остаться. — И ты согласилась? Этот голос был не таким приятным, как раньше. Он был грубым, резким. Я слышала, как Коннор допрашивал девианта – пристреленного мною подростка-андроида, и даже там его тон был не таким эмоциональным. Там он всего лишь выполнял предписанную программой задачу. Здесь он совершенно не понимал логики моих решений, и это его злило. Темные карие глаза наполнились раздражением. Грудная клетка резко вздымалась и опускалась. — Зачем? Так просто все оставить, после всего случившегося! Ты не можешь этого сделать! — сотрясая воздух повышенным злым тоном, андроид все больше угнетал мою душу. Коннор в эмоциях указывал на себя обеими руками, и я уже пожалела о своей решительности. — Я поступился всем, что у меня было! Отвернулся от природы своего происхождения, а ты просто бросаешь все и уходишь?! Это не честно! — Успокойся, Коннор, — я повернулась к андроиду всем телом, прервав его тираду. В его взоре было столько злости и отчаяния, что мне даже показалось это странно непривычным. Всегда холодный, всегда тактичный, он взрывался от переполняющих его чувств, и именно так же я себя чувствовала в день окончательного пробуждения в доме Камски. — Я уволилась. Не хочу снова становиться куклой в руках правительства. Кажется, я сломала ему мозг, промелькнула в голове мысль. Андроид потупил взор. Он стоял с невысказанным вопросом на губах, и я старалась не слушать собственное сердце. Руки снова потянулись к вещам, желая поскорее закончить этот разговор. — Тогда зачем ты уезжаешь? — А что мне еще делать?! — в этот раз кричать предстояло мне. Отчаяние переливалось через край, и я, снова бросив вещи, напустилась на потерянного Коннора, словно собака на цепи. — Куда мне идти?! У меня ничего нет! Ни семьи, ни друзей! Даже работы! Только старый, родительский дом на окраине Иллинойса. Да и тот покрылся семилетней пылью… Жгучие слезы пронзили тело. Я пальцами стерла влагу с покрасневших и изрядно уже уставших от рыданий глаз. Стены мне были настолько противны, вся эта жизнь мне была настолько отвратительной, что хотелось плюнуть на эти дурацкие сумки и броситься к выходу. Но снова бежать от проблем? Нельзя находиться в бегах вечно. — Останься здесь, — едва ли не шепотом произнес бархатный мужской голос. Андроид сделал в мою сторону еще один шаг, и я ощутила острую потребность отдалиться, разорвать все на части. Да, именно так я и сделаю. Оставлю этот мир позади, не позволю больше страдать и терять измученному сердцу. Вся моя жизнь была пропитана потерями и болью, и раз смерть была теперь недоступной, то оставалось лишь жить на затворках этого мира в полном одиночестве. — Я не могу. Не проси об этом. Коннор стоял в каких-то жалких двух метрах. Плоть ловила его тепло, внимание было нацелено на каждое движение застывшей в воздухе механической руки, на мягком мужском голосе, на имитированном дыхании, на шуршании жаркого пиджака. Как мне хотелось спрятаться под ним. Забыть про смотрящую на меня сверху вселенную с ее вечными унизительными взглядами, раствориться в биении механизма, потеряться в крепких руках. Мы прошли такой долгий путь, преодолевали взаимный страх и отчуждение, сами того не желая. И когда финал казался вполне логичным и обоснованным, нам вдруг дали шанс продолжить эту историю с новой чистой страницы. Но я отказывалась это делать. Вместо того, чтобы взять ручку и написать на нем пару строк, я вырывала страницы с корнями. Вернувшись к чемодану, я постаралась навести порядок в своей голове. Руки хватали вещи и тут же складывали их обратно, даже мышцы не могли выполнять свою работу на автомате. Настолько сильно на меня влиял стоящий так близко андроид. — Ты спрашивала меня, сколько я стою… — Коннор, я… — Прошу, дай мне сказать. Я знала, что он не сводит с меня разозленного взора. Наверное, он ощущал, как мир вытекает сквозь пальцы, словно вода. Это чувство мне знакомо. Именно из-за него я пришла на порог подразделения семь лет назад. — Моя стоимость превышает тридцать пять тысяч долларов на официальном рынке, а на черном эта стоимость будет в два раза больше. Я сделан из самых прочных и дорогих материалов, над моим проектом работали множество технологов и инженеров. Я могу то, чего не может не только человек, но и любой другой андроид. Но я ничего не стою. Не стоил… мне удалось поднять свою цену буквально вчера. Я осознал кто я, и впервые за несколько месяцев жизни смог совершить правильный поступок. Ты тоже можешь поднять свою цену, Анна. Останься здесь, — если вначале голос Коннора был тихим и осторожным, то сейчас он превышал все привычные громкости тона. Он не просил, он требовал! И когда андроид едва ли не разразился криком, я вдруг дернулась от неожиданности. — Останься здесь! — Не могу я, ясно?! Не могу! Что ты вообще ко мне пристал, а?! — осанка выпрямилась в боевой готовности, и я, с полными слез глазами, сильно отпихнула от себя андроида в плечо. Коннор качнулся в сторону, все также не сводя с меня злых, отчаянных глаз. — Ты неделю назад пытался от меня избавиться, считал мое присутствие лишним, а теперь просишь остаться? Что вдруг изменилось? — Все! То было другое, теперь все иначе. — Не надо мне заливать, Коннор! Жар вокруг накалялся. У меня чесались руки, так хотелось броситься на гребанного андроида с кулаками от переполнявшей меня злости. Рассудок кричал «Он машина!», и я старалась слушать только его голос, глотая слезы, но мышечный двигатель заикался каждый раз, когда взгляд падал на его открытые, искаженные злостью, губы. — Тебе все мало, да? — усмехнувшись, я развела руки в стороны. У меня оставался только один способ как избавиться раз и навсегда от назойливого андроида. Он был мерзким, самым гадким за всю историю этой жизни, но иного выбора у меня не было. — Тогда я расскажу тебе страшно забавную историю. Легкие судорожно вздохнули раскаленного воздуха. Я закусила нижнюю губу, осматривая каждый миллиметр карей радужки, и если внутри грудной клетки все просило не делать следующий шаг, то голова твердила обратное. Коннор смотрел на меня с неприкрытым недоумением. Его брови были нахмурены, осанка сгорбилась под действием внутренних чувств. Как же близко он был… как же далеко он был… — Как-то я и двое моих напарников отправились в вещательную студию, — смотря на андроида снизу вверх, я торопливо облизнула пересохшие губы. — Четверо девиантов решили выйти на контакт с общественностью, и им это удалось. Один из наставников отправился в комнату, где находился девиант. Я слышала, что за дверью происходит что-то не так. Кто-то дрался, и я даже знала кто. Но я не могла заставить себя подойти и вмешаться. Голос задрожал под собственным желанием зарыдать. Я вновь глубоко вздохнула, наблюдая, как Коннор выпрямляет спину, сильнее хмурится и опускает вздернутые руки вверх. — Я так хотела, чтобы он умер. Чтобы его убили, и я больше никогда не испытывала страха за свое будущее. Я его очень боялась. Он с самого первого дня нашей встречи сдирал мои ограниченные солдатские рамки. Это была всего одна минута, Коннор, — зажмурив заслезившиеся глаза, я отвернулась от андроида и вернулась к сумкам. Внутри все тяжело ныло. Та боль, что приходилось испытывать в доме Камски, в подвале была просто ничем рядом с тем, что испытывало сейчас сердце. Я призналась в самом страшном. И страшнее могла быть только реакция Коннора. — Всего одна сраная минута, за которую я буду ненавидеть себя всю жизнь. — Ты была напугана, — андроид сделал еще один нерешительный шаг вперед, и в этот раз я торопливо отпрянула назад. — Как и я. — Нет. Не надо. Прошу тебя. Я не хочу больше привязанностей, не хочу вновь что-то терять. Просто уходи. Слезы заставляли плыть это окружение, и я старалась включиться в сборы, лишь бы избавиться от накатившей тоски. Коннор, постояв еще несколько секунд и потерянно бегая по мне отчужденным взглядом, развернулся и направился к выходу. Все его движения, что были раньше четкими и механическими, теперь стали порывистыми. Я смотрела в его спину, раз за разом читала надпись «ANDROID RK800», металась в желаниях окликнуть машину, но вместо этого глотала комки и трясущимися руками укладывала одежду. Все было кончено. По крайней мере, мне так казалось. Уже на середине гостиной Коннор вдруг оглянулся на стойку, где раньше покоилась катана, и остановился. Его диод горел не желтым. Он горел ярким красным цветом! Я видела этот цвет только один раз, в башне Стрэтфорд, когда из мускулистого живота андроида вытекал тириум, и он слепо полз в сторону отброшенного тириумного насоса. Мне вдруг стало страшно. Коннор впервые столкнулся со всем спектром чувств, и это могло обернуться чем угодно. Я, раньше испытывая и осознавая все эмоции после семи лет затишья вновь столкнувшись со всем этим дерьмом, крушила и уничтожала все вокруг. Что могло сделать существо, которое ранее и вовсе было со всем этим незнакомо? — У меня тоже есть история, — Коннор развернулся ко мне боком. Карие глаза смотрели буквально в душу. В профиль его совершенные черты лица были еще красивее, чем обычно. — Я пришел к тебе ночью за помощью. Знал, что лейтенант спит дома в трезвом состоянии, но мне так хотелось найти в тебе хотя бы одну несовершенную черту, хоть одно отличие от меня самого, что я пошел наперекор регламенту. Дверь была открыта, я это знал. Но вместо этого решил посмотреть в окно. Не решался войти. Какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина. Я смотрела на андроида ошарашенными глазами, слезы перестали течь с самого начала этой увлекательной истории. Мышцы напряглись, словно бы готовясь к бою, но через секунду вновь ослабли, грозя свалить меня на колени. Коннор больше не кричал, не источал злость и отчаяние. Он встревоженно хмурился, старался выдать какую-то мысль, но вместо этого открывал и закрывал рот. — Я знаю, что ты назвала ее моим именем. — Что?! — И не говори мне, что это случайность. — Ты что, издеваешься?! — весть свалилась на меня, словно волна ледяной воды. Я старательно пыталась дышать, но вместо этого задыхалась в возмущениях и стыде. Лицо начинала покрывать краска. — Ты с самого начала знал, и молчал обо всем! Господи, какой позор… — Прости, Анна… — Какое к черту «Прости»?! — сорвавшись с места, я спустила на андроида всех адских гончих внутри. Мне было так стыдно! И так яростно! В груди отчаянно, как птица о клетку, билось сердце. В голове стоял шум, но я могла только сыпать на Коннора проклятья и сгорать под этим виноватым взором карих глаз. — Ты просто заноза в моей заднице, Коннор! Это из-за тебя вся жизнь пошла собаке под хвост! Ты просто все испоганил, и теперь выдаешь «Прости»?! Меря комнату шагами, я хваталась за голову, даже думала начать рвать волосы, но вместо этого шумно дышала и старалась усмирить мозг. Как я была зла! Как я была напугана! Сейчас больше всего на свете мне хотелось спрятаться куда подальше, накрыться сотнями одеял, запереться даже в этом отвратительном грязном подвале, лишь бы скрыться от единственного во всем мире значащего персонажа. Андроид наблюдал за моими метаниями, хотел что-то сказать, но не решался. Его лицо становится все тоскливее и грустнее, он всем своим видом молил меня о прощении, но ведь ему не за что было извиняться. Я понимала, что все порушила собственными руками, и андроид в сером пиджаке «Киберлайф» и выбитой из идеально зачесанных волос прядью был не причем. Но мне так хотелось орать и метать, что идея разгромить еще и гостиную казалось не такой плохой. — Это просто невероятно… — прохаживаясь мимо андроида, я сдавливала руками собственные виски. Шум в голове нарастал, но каждое слово помогало мне на минуту другую заглушить мечущиеся мысли. — У меня все было прекрасно! Все! Жила себе и ни о чем не жалела, пока не появился ты! Я с самого начала знала, что так все и будет! Знала, что из-за тебя весь мир затрещит по швам, и что же я вижу?! Я ненавижу тебя, и люблю одновременно, и это просто разрывает меня изнутри! Взгляд андроида сменился с виноватого на недоуменный. В этот раз он ничего не говорил, и губы были приоткрыты не в знак немого вопроса. Его диод все еще горел красным, но меня уже было не остановить. — Меня бесит в тебе каждая деталь. Все бесит! То, как ты ходишь, как ты разговариваешь! И бесит не потому, что ты мне противен, а потому что все в тебе совершенно до тошноты! Ты испортил все, что можно было испортить, и знаешь, что я сделаю?! Уберу эту дурацкую прядь с твоего виска! В порыве эмоций сократив расстояние между мной и андроидом за считанные миллисекунды, я протянула вверх дрожащую руку к левому виску Коннора. Но пальцы так и не ощутили структуры этих блестящих волос. Андроид перехватил мое запястье в одном сантиметре от своего лица. Его умиротворенный взгляд изучал мои зеленые глаза, проникал в самую душу, и я не могла оторвать от него собственного взора. Запястье тут же покрылось мурашками под гнетом тысячи электрических разрядов. Я чувствовала его тепло, чувствовала холод внутреннего пластика. Слышала, как быстро бьется мое сердце, как старательно разносит механическое ускоренное сердце тириум по перегруженным биокомпонентам. Каждый сантиметр его кожи приковывал к себе взгляд. Маленькие родинки, мелкие шероховатости губ, даже этот красный диод. И эти темные, наполненные теплом глаза. Я видела в нем все, что так было желанно в этом мире. И больше не боялась ощутить горечь потери. — Ты так прекрасна... Тихий шепот и без того мягкого голоса прозвучал, как легкие аплодисменты зеленой листвы под дуновением летнего ветра. Не помню, как долго отказывались работать легкие. Но помню только, что ощутила порывистые желание, которое могло поставить все точки над «и». Потянувшись вверх, я легко коснулась мужских губ. Они и вправду были шершавыми. Этого показалось мне достаточно, чтобы навсегда испортить отношения с едва «проснувшимся» андроидом, которому были чужды все эти чувства и особенности человеческих взаимоотношений, однако когда я попыталась отстраниться — Коннор не дал мне этого сделать. Счастье разрывало меня изнутри. Андроид заставлял меня углубляться в поцелуй, заставлял научить его тому, что было так незнакомо. Пальцы чувствовали шелковистость его волос, освобожденная рука жадно сжимала рубашку под горячим пиджаком. Это было совершенно. Это было идеально. Не разрывая эту долгожданную связь, мы медленно опустились на колени посреди гостиной. Кожу обжигали слезы, которые мне уже изрядно осточертели, но теперь эти слезы были полны щемящего душу счастья. Я так долго пыталась его игнорировать, отдалялась от него с помощью агрессивных взглядов и грубых выражений, пыталась удержать себя на плаву в подразделении, считая, что именно оно самое главное во всем этом мире. Но нет. Главным был он. И я могла его потерять, прячась за истеричными и эгоистичными решениями. Совсем недавно я могла лишь скучать по этим сильным рукам, сейчас же они требовательно прижимали меня к механической плоти. Каждая клеточка отзывалась на поцелуй этих мягких прохладных губ, мысли в сознании, как трусливые крысы, разбежались в стороны. Я гладила его волосы и отмечала их изумительную жесткость. Исследовала белую ткань, под которой скрывался удивительный механизм. Впивалась в губы, заставляя Коннора стирать с моих щек бегущие вниз слезы. Я мечтала об этом. Я любила это. Едва оторвавшись от мужских губ, я с силой прижалась к Коннору, пряча свой взгляд в его груди. Он гладил мои волосы, прижимал все сильнее. Никто из нас не решался произнести хоть слово. За всем этим было столько недосказанности, но что-то подсказывало, что мы сможем перебороть оставшиеся стены. Входная дверь резко отворилась. На проходе появился уже что-то говорящий Андерсон. Однако, как только мы оба повернулись в его сторону, офицер тут же ошарашенно бормоча нечто вроде «я там забыл что-то…» вышел обратно за дверь. Рассеянное внимание позволило мне отметить только то, насколько резко лейтенант сменил свой курс, буквально развернувшись на сто восемьдесят градусов на одной только пятке. Как только дверь хлопнула, а по ту сторону послышалось хриплое «Ахренеть, вот дожились-то…», я потерянно прошептала самой себе: — Придется объясниться. — Лейтенант поймет. Отвернувшись от двери, я посмотрела в блестящие карие глаза андроида. Он гладил мои щеки мягкими подушечками больших пальцев, изучал взглядом каждый сантиметр лица. Город перестал быть мне противным. Тепло внутри просило вновь ощутить прохладу биосинтетических губ, но я не решалась нарушить этот совершенный визуальный контакт. В голове всплыл маленький бар с его белыми диванами и столами. В бокале плескалось красное вино, которое едва не отправилось не в то горло, когда такой совершенный и бесчувственный андроид нарушил мое уединение с собственными мыслями. Он впервые искренне улыбнулся, когда выпитый и униженный Гэвин отправился на выход. И я даже помнила, зачем и почему Коннор оказался в этом баре. Все это было слишком ироничным. — Ты искал Хэнка, но нашел меня, — вспоминая разговор в баре, прошептала я. Коннор на мгновение нахмурился, но после тут же приподнял уголки губ. — Ты расстроен? Детектив крепко сжал меня в своих теплых объятьях, заставляя вдыхать морозную свежесть рубашки и тонуть в жаре искусственного тепла. Глаза под влиянием внутреннего умиротворения и наслаждения, под влиянием сотни салютов в груди сомкнулись. Я знала, что останусь здесь. У меня ничего не было, кроме андроида в сером пиджаке «Киберлайф» и безграничной любви. — Нет, — шепотом произнес Коннор. — Не расстроен.