The Most Beautiful Moment in Life

      — Так Средиземное море или все-таки белые ночи, Чонгуки? — Хосок-хён игриво толкает в плечо и, ухмыляясь, заглядывает в лицо.       Да-да, конечно, он не может не прокомментировать глупую реплику Чонгука во время интервью, ярко показывающую, с кем именно из мемберов он предпочел бы оказаться в путешествии. Как будто вообще были другие варианты: если Чимин-хён хочет смотреть на белые ночи, то и Чонгук тоже. Жаждет.       Чонгук фыркает и спешно отстраняет хёна. Да, они близки, да, они — друзья и да, иногда кажутся друг другу ближе и роднее семьи, но это не значит, что нужно нарушать его, Чонгука, личное пространство. Тем более сейчас, когда надоевшие за день камеры, наконец-то, выключены и можно ненадолго расслабиться. Хосок-хён ожидаемо кривит губы, строит жалобное лицо, и Чонгук закатывает глаза.       — Отстань, хен.       — Ты такой грубый, Чонгуки! Слышите все, мы плохо воспитали макнэ! Он опять грубит хёну!       Чонгук видит, что он не всерьез, но копившееся весь день раздражение жаждет выхода, и он набирает в легкие воздух, готовясь обрушиться порцией злобной язвительности на чересчур активного хёна. Но на плечо ложится подбородок, чужие волосы щекочут ухо, а мягкий смех мгновенно гасит разгорающуюся злость.       — Я думаю, что тут скорее хён снова доводит макнэ, — улыбается Чимин, успокаивающе поглаживая Чонгука по руке.       — Так нечестно! Ты всегда на его стороне! А ведь я твой сосед, Чимини…       — Ты мой сосед, — соглашается Чимин, никак не комментируя вторую часть реплики, и Хосок-хён возмущенно фыркает, всем своим видом показывая, как он оскорблен.       К счастью, проходящий мимо Намджун вовремя цепляет его за локоть и утаскивает на диван, где уже устроились отдыхающие после съемок Юнги, Тэхён и Джин. Последние, кажется, успели задремать, привалившись друг к другу. А трое рэперов тут же завели разговор о заглавке нового альбома. И в другое время Чонгук бы радостным кроликом скакал к ним, дабы впитать мудрость и гений старшего поколения. Но единственное чего он хочет сейчас — это как можно быстрее оказаться дома. Помыться и свалиться на чистую постель. Ну и чтобы рядом лежал Чимин, которого можно было бы обнимать, наслаждаясь ответными объятьями.       Вот только до спокойного сна в номере еще очень и очень далеко. Чонгук бросает быстрый взгляд на часы — через полчаса у них еще одна съёмка, а после репетиция перед завтрашним концертом. Которая точно затянется часа на три.       — Устал? — Чимин, пользуясь, тем, что в кои-то веки мемберов оставили в комнате одних, переплетает их пальцы и, все так же стоя позади, касается щекой щеки Чонгука.       Чонгук не любит быть слабым. Никогда не любил и уже не полюбит. Он терпеть не может признавать, что ему тяжело. Особенно — перед Чимином. Но будто кто-то дергает за язык и с губ срывается непроизвольное «очень».       Чимин удивлен, безумно. Чонгук не видит его лица, но уверен в этом.       — Хочу уехать. Улететь. В Северную Европу или в Италию, смотреть северное сияние или белые ночи. Куда угодно, за чем угодно. Но только с тобой, хён, — он шепчет едва слышно, но знает, Чимин слышит.       Чимин голову поворачивает и целует его в щеку. Легко-легко, касается сухими мягкими губами, и Чонгук глаза прикрывает. Ему одновременно и стремно, от того, какой он слабый сейчас, и легко так, что, кажется, еще секунда, и он просто взлетит над полом.       Круто, когда есть тот, с кем можешь поделиться тем, что гложет. Тот, кому доверяешь безоговорочно. Тот, кто готов видеть твою слабость. Тот, кто так давно ждал твоего доверия.       Чимин его за собой тянет и в кресло усаживает. Садится на подлокотник и голову Чонгука у себя на плече устраивает, перебирая пряди его волос.       — Нуна придет и опять будет ругаться из-за испорченной прически, — слабо усмехается Чонгук. Чимин фыркает недовольно, но руки послушно убирает. Ненадолго. Кончики его пальцев скользят вдоль воротника футболки, мягко поглаживая кожу, и Чонгук прикрывает глаза, улыбаясь.       Он все еще чувствует себя усталым и разбитым. Испуганным перед первым в их жизни концертом на стадионе. И ему и правда хочется сбежать. Оказаться далеко-далеко, вне поля зрения камер фанатов и папарацци, мечтающих раскопать грязную «правду» о мировых знаменитостях. Но когда Чимин вот так сидит рядом, и Чонгук чувствует тепло его тела и ласковые касания, ему становится легче. Ненамного. Но иногда все изменить может и крохотная деталь, верно?       Для Чонгука той самой, крохотной — он ухмыляется, потому что Чимин-хён и правда такой — деталью оказывается Чимин. Его тепло, внимание, понимание, его доверие и любовь, благодаря которым Чонугк сумел, пусть и переступив через себя, признать, что ему тяжело.       — Ты и я, Чонгуки, — шепчет хён ему на ухо, — обязательно увидим все, что ты хочешь. И неважно, что это будет белые ночи, северное сияние или еще что-нибудь. Я обещаю.       Чонгук тянет его к себе и обнимает так крепко, как может. Чимин смеется тихо ему в шею, щекоча кожу горячим дыханием.       Проснувшийся Джин, ловит взгляд Чонгука, закатывает глаза и одними губами отчетливо проговаривает:       — Па-роч-ка.