bring me the horizon — i apologise if you feel something. billie eilish — when i was older
федя все эти истории с родственными душами не выносил, презирал, проще говоря. он не задумывался, где его душа эта родственная и есть ли она? он лишь жил в свое удовольствие, спокойно, не думая о чем-то лишнем, не думая о последствиях. и ошибка его в этом. в ожидании кого-то, в чьем существовании даже не уверен. денис, в испании своей, за тумбу кухонную хватается, в приступе кашля заходясь. тыльной стороной ладони губы вытирает и рот споласкивает, от металлического привкуса избавляясь. кристина за его спиной тихо спрашивает о самочувствии и денис врет, что хорошо все, просто кашель. больной и мучительный. думал, что нашел человека своего, но ошибся. они в сборной друг друга приветствуют. федя после с ума сходит, вытряхивая все таблетки из своей сумки и к врачам обращаясь, но те руками разводят. он в подушку зарывается, от боли тихо воя. перебирает в голове все варианты возможные и останавливается на миранчуках. да только ошибается вновь. денис же в это время напрягается, потому что боль — отпускает. он под душем прохладным стоит и глаза не открывает, позволяя спокойствию этому овладеть. на время забыться. ведь винит во всем этом марио или артема. да только тоже ошибается. номер подсветка освещает, красно-фиолетовая, а федя вновь ищет в чемодане своем обезболивающие. таблетки в себя вкидывает и дениса впускает в номер свой. того, кто оказывается твоей душой родственной, смол. черышев на колени опускается, на себя тянет, чувствуя сперва сопротивление, ведь я сильный, окей? эта чертова хуйня меня не сломает. и денис просто рядом сидит, тяжелое дыхания души своей родственной слушая, молясь богу. — больно, да? — как ты жил с этим? черышев только плечами пожимает. никто из них не хотел этого и признавать это тоже, что они — родственные души. федя от боли сгибается, утыкается денису куда-то в грудь, пока его по спине гладят, да крепче обнимают, будто боль забрать пытаются. не выходит. денис шепчет тихо, что закончится все скоро, что уедет и смолов вздохнуть спокойно сможет. сам понимает, что все это — убьет его самого, но денис выбирает тот вариант, где людей спасает. не себя. у них сейчас — первый день, когда они поняли, что друг другу — предназначены. и последний день, когда они вместе. федя засыпает под утро, руку дениса в своей сжимая и не отпускает, даже сквозь сон, когда тот уйти хочет. федь, отпусти, отпустиотпусти. денис думает, что оглох, когда на поле — тишина. до одури и до безумия. на душе у всех — хаос. федя поле отказывается покидать, груз всего мира и всей вины себе на плечи забирая. черышев его лицо в свои ладони берет, слезы вытирая большими пальцами. шепчет тихо, что не твоя вина, слышишь? не твоя. аэропорт встречает их холодом и безразличием. федя выглядит призраком, пряча руки в карманы, пока денис билет свой из кассы забирает, а после оборачивается. сказать ведь хочет что-то, пока смол силы в себе находит бороться. обезболивающие сжимая в карманах джинс, потому что родственные души это больно. — позволь мне одну наглость на прощанье. — позволяю, ведь ты забираешь все на себя. черышев только слабо улыбается, да шепчет тихо я заберу твою боль, губ чужих касаясь. на мгновение всего, пока на шее своей ладонь не чувствует, которая отстраниться не позволяет. федя целовать продолжает, отчаянно и отпускать не хочет. они так и стоят в аэропорту этом безразличном, прижимаясь лбами, дыхание деля на двоих. — если будет невозможно, то приезжай, отдай часть страданий. — я не буду этого делать. — денис. — что? — я тебя — не заслуживаю. механический голос о посадке объявляет и денис отстраняется, нехотя, замечая, как федя морщится от боли своей. у него где-то в кармане таблетки, черышев надеется на это. он ладонь чужую отпускать не хочет, даже когда ему нужно. ты убьешь меня, а я и не против. самолет давно скрылся где-то в облаках, а федя продолжает стоять в аэропорту этом холодном. осторожно ладонями о стекло опирается, а после и лбом, облегченно выдыхая, потому что боль всю — денис забрал.я видел, как ты снова глядел на меня из своей бездны. у нас нет ничего, кроме любви. но это — никогда не должно было быть тюрьмой.