Немного о жизни

Небольшая коробочка канареечного цвета попалась Санкт-Петербургу на глаза в незнакомой кофеенке, куда он спонтанно заглянул в прошлую субботу во время прогулки. Москва, на которого он мог бы с упоением тратить все свои выходные, был в командировке, и он решил провести не слишком желанное свободное время с пользой и разведать, что новенького появилось на тех улицах, где он давно не бывал, — а таких с зимы накопилось немало. Та коробочка была на витрине не одна: всю боковую секцию занимали карточные игры для пар, родителей с детьми и компаний — развлекательные, образовательные, «разговорные». Но из последних лишь жёлтая обещала не small talk, а беседу, причём хорошо подобранным кириллическим шрифтом. Эстетика Петра и подкупила. А слово «беседа» должно было подкупить Москву, периодически впадающего в тоску от обилия англицизмов в речи окружающих его людей. Прикупив колоду впридачу к двойному эспрессо, он изучил, сидя за столиком, карточки и остался доволен: в наборе имелось много простых, незатейливых вопросов, нечасто всплывающих в повседневных разговорах, но хватало и занятных фраз для размышлений, и хороших, глубоких тем, к которым иногда полезно обратиться безо всякого повода. Особенно Мише, на фоне десятков тысяч «надо» не очень-то интересующемуся границами своего «могу» и ассортиментом «хочу». Коробочка отправилась в глубокий карман весеннего плаща, а после прогулки перекочевала на подлокотник дивана — ждать их с Москвой совместного вечера. В первый вечер не дождалась — Миша, чувствуя вину, что не успел освободиться от дел к выходным (первым по-настоящему тёплым!), предложил сходить в театр. Видит небо, Пётр и не думал выказывать недовольства, но на театр с удовольствием согласился. Москва выискал постановку какого-то молодого коллектива, о котором Петербургу ничего не доводилось слышать. История, рассказываемая в сценках и танцах, была проста и незатейлива, но ясность и предсказуемость тропов, пожалуй, только шла представлению на пользу, позволяя артистам выражать многие вещи без слов, одними только атмосферными танцевальными номерами. Переполненные впечатлениями, они решили не брать такси и добрались до дома пешком, дав при этом хороший крюк ради видов и распив на набережной три стакана чая на вынос в ожидании, когда разведут мост. Разумеется, после таких приключений их хватило только на вялые водные процедуры перед сном, — причём выпитый рабочей неделей Миша едва не уснул с зубной щёткой во рту прямо на узком бортике ванны, на котором сидел, рассеянно нахохлившись в банном халате. Хотя нет худа без добра: он и в постели не стал долго ворочаться и стремительно провалился в объятия Морфея. И теперь, в переменно-облачное субботнее утро, сидел перед Петром с радующим глаз видом — посвежевшим, отдохнувшим и довольным всем сразу: сном, пробуждением и совместным лежанием в постели, пока спальня полнится приятной прохладой и неразвеянными ароматами предрассветного дождя; спонтанным походом в едва открывшуюся булочную за свежим хлебом и булочками к чаю и завтраком, к которому они вместе накрывали стол. Самое время было поговорить. — Есть пожелания насчёт сегодня? — допив остатки кофе, спросил Петербург. Москва помотал головой: — Вообще никаких. Я всю неделю шерстил афиши, выбирая, куда нам сходить, — добавил он и, расслабленно откинувшись на спинку стула, смешливо сощурил глаза: — После такого интенсивного планирования хочется какой-то спонтанности. — Ну тогда… — Пётр выдержал загадочную паузу, — как насчёт игры? Взгляд Михаила стал заинтересованным: — Какой? — Карточной. — Надо убрать со стола, — заметил Миша. — Стол не понадобится, — возразил Петербург. — Нужно будет только тянуть карточки и читать. — Зачем? — не понял Москва. — Чтобы побеседовать, — объяснил Пётр. — На карточках разные наводящие вопросы и темы, которые вот так, в обычный день, особо и не обсуждаешь. Игра в гостиной, если хочешь — пойдём, посмотрим. Михаил выдержал паузу, не то осмысляя сказанное, не то решая, а не поторопился ли он с невысказанным согласием. И решительно выдал: — Точно надо убрать со стола. Зная, что Москва не успокоится, пока кухня после них не будет выглядеть как нетронутая, Пётр первым взялся за дело и как бы ненароком принял на себя большую часть: сложил все приборы на блюдце из-под булочек и, составив тарелки друг на друга, увенчал им получившуюся стопку и понёс к мойке. В таком неотвратимом мероприятии, как наведение порядка с Мишей, главное — возглавить процесс и действовать оперативно. Так, чтобы Москва не успел войти в хозяйственный раж и не затеял полноценную уборку, стремительно переходящую в генеральную. Михаил, поднеся к раковине кружки, одарил его взглядом, полном ласкового одобрения. Пётр не упустил случая и демонстративно подставил щёку. Миша, ухмыльнувшись, развернул его лицом к себе и поцеловал в губы. Петербург с упоением ответил, а когда Москва ускользнул, обнаружил, что тот беззастенчиво стащил у него из-под руки губку. — Вот ведь, — фыркнул Пётр ему в спину. — Я ненадолго, — издав довольный смешок, заверил Михаил, шустро протирая стол. — Ну-ну, — высушивая полотенцем вымытые приборы, отозвался Петербург. Несмотря на ворчливый тон, он нисколько не сердился. Он нежно любил Мишину спонтанную, невинно-шаловливую игривость ещё со времён, когда сам был столицей. Сначала — за то, что та стирала меж ними разрыв в полтысячелетия истории и опыта и превращала далёкую, царственную Первопрестольную в досягаемую и радушную Москву, а позже — за одно только, что эта игривость была Мишиной. Но всем ведь известно, что хорошей игре требуется немного драмы? Драма, как минимум, сулила приятные бонусы: возвращая губку, Москва примирительно чмокнул его в скулу. — Спасибо. Пётр приподнял уголки губ, но доиграл свою роль до конца: — Лис. Тряпку не мог взять? — Мог, — признал Михаил, рассортировывая вилки и ложки по отделениям, — но тогда бы ты не смог протереть ей посуду. Петербург усмехнулся себе под нос. Не поспоришь! Прелесть игры была в том, что спорить было и не обязательно. Поэтому, когда последняя тарелка заняла своё место в шкафчике, он вдруг присел перед Москвой и, обхватив его чуть ниже бёдер, потащил в гостиную. Михаил, с инстинктивной поспешностью обвив его шею руками, запротестовал: — Спину сорвёшь! — Не преувеличивай, — парировал Пётр и строго заметил: — Обедаешь ты явно реже, чем мне говоришь. — Не настолько, чтобы ты меня носил, — возразил Москва. — То есть ты даже не отрицаешь, — хмыкнул Петербург, встретившись с ним глазами и добавив во взгляд пытливого внимания. — А то ты не знаешь, что мне некогда! — фыркнул Михаил. Пётр поцокал языком. Негромко — больше смиренно, чем осуждающе, — так, что Миша всё же немного устыдился и буркнул, полутребовательно-полусердито уткнувшись лбом ему в лоб: — Я стараюсь. — Верю, — выдохнул Петербург, останавливаясь и не без сожаления опуская Москву на пол. Долго удерживать его на весу было всё-таки тяжеловато. Не приврал, действительно старается. Москва, чувствуя себя совершенно оправданным, вальяжно плюхнулся на диван. Тут ему на глаза попалась жёлтая коробочка, и он, подобравшись, словно большой кот, дотянулся до неё рывком и тотчас завалился обратно. — Это та игра? — вертя добычу в пальцах, уточнил он у усевшегося рядом Петра. Петербург угукнул, украдкой наблюдая за его реакцией. Миша осмотрел коробочку со всех сторон, напоминая одновременно и любопытного ребёнка, и матёрого торгового инспектора, и наконец подцепил ногтем крышечку. — Как играть, напомни?.. — Перетасуй, — подсказал Пётр, — а потом тяни первую сверху. — Почему я? — поинтересовался Михаил. — Потому что мне так хочется, — улыбнулся Петербург. Москву такой расклад полностью устроил. Вытянув из колоды карточку, он зачитал вслух: — Знаете ли вы, какой у вашей второй половинки любимый цвет? — Знаешь? — добродушно подначил Пётр. Миша, откинувшись на диванную подушку, пытливо в него вгляделся. — У тебя их два. — Даже так? — вскинув брови, удивился Петербург. — Да, — ничуть не смутившись, кивнул Москва. — Если цвет в общем, то синий. Потому что он как море. Пётр кивнул, подтверждая правоту его слов. — А если цвет одежды, то чёрный, — продолжил Михаил и выразительно покосился на его бадлон — разумеется, угольно-чёрный. Петербург хмыкнул. — Хорошая попытка. Но на самом деле в одежде мне тоже больше всего нравится синий, — признался он и, выдержав интригующую паузу, добавил: — На тебе. Особенно когда ты осенью утаскиваешь у меня тот свитер с высоким горлом, — Миша улыбнулся, — и щеголяешь в нём по Летнему. На фоне листвы просто загляденье. — Так, мне уже нравится эта игра, — хохотнул Москва и протянул ему колоду. — Твоя очередь.