03:00. Юнги не перестает кутаться в толстовку от ночной прохлады. Ноги неимоверно гудят. Если еще и проклятый Чон Чонгук не оставил окно открытым, то ночевать придется буквально на крыльце общаги — комендант не пустит внутрь, проходили/знаем. Подходя к нужному окну, Юнги видит, что все же оно оставлено для него открытым.
— Больше выеживался, — ухмыляется Мин и тушит недокуренную сигарету о фасад здания.
***
Спина сладко поднывала, ощущая мягкость матраса. Чон весь вечер просидел над срезовым заданием, потратив почти всё свободное время на оформление варианта для сдачи. Вытянувшись в своей кровати, парень сладко выдохнул, наслаждаясь ночной тишиной в комнате. В которой по-обыкновению он был один, потому что чертов сосед опять
соизволил тусить видимо.
— Бляяя… — выстонал Чон, вспоминая про окно, поднялся, дергая щеколду.
— Какого хера мне так повезло с соседом, м?
Парень спрашивал пустоту, что равнодушно молчала в ответ. Укладываясь обратно и, наконец проваливаясь в сон, он подумал, что умри Юнги от холода, то по его бледности никто-бы и не заметил разницы с трупом.
Надо будет проверить, как похолодает.
***
Мин с легкостью влез в окно, несмотря на то, что в его крови бурлили
те самые 40 градусов, но Юнги устойчив к алкоголю и
так просто его не возьмешь. Не рассчитав, парень ударяется коленкой о чужую кровать, которая стояла практически вплотную к окну. Сосед мирно спал, только еле заметно поднималась от дыхания грудь.
— Ащщ, сколько раз я ему предлагал поменяться койками, уже живого места на ногах нет, — потирая очередной синяк, он на ходу скидывает с себя толстовку на пол и идет в ванную — теплый душ совсем ему не повредит, хочется скорее смыть с себя посторонние запахи.
Чон спал, ему даже успело начать снится что-то приятное и теплое, но его внаглую разбудил толчок по кровати и сдержанные (нет) ругательства дальше. И так каждый раз. Каждый гребанный раз, когда Мин Юнги решает вернуться в общагу этим путем, а не другим.
Точнее вообще вернуться.
Каждый гребанный раз, он впечатывается в кровать Чонгука и потом выговаривает ему же за это. Сначала это было «Бля, давай махнемся кроватями — я заебался аккуратничать, залезая внутрь», а позже — " Черт, все коленки в синяках, как будто я стоя на асфальте отсасывал».
Чонгук с внутренним злым стоном поворачивается набок, намереваясь вновь уснуть, как слышит, что сосед возвращается обратно, как будто нарочно пошаркивая по полу тапочками.
— Бля, Мин, ну какого хера ты такой громкий, а?!
— Сейчас громкий только ты, — морщится Юнги от претензий и резкого голоса, — будь тише.
В ночи все звуки кажутся острыми, и звонкий голос Чонгука полосит, давая понять, что разбуженный парень взбешен.
Ничего, поверещит и успокоится.
Блондин развешивает мокрое полотенце на спинке стула, достает из холодильника минеральную воду и жадно пьет. Пузырьки приятно щекотят горло. Он уже рисует в своем воображении, как бухнется на кровать и вырубится.
— Тише тебе надо быть, когда опять посреди ночи вваливаешься в окно! Я, кажется, тебя уже предупреждал об этом?
Чонгук взглядом простреливает в сторону Мина, наблюдая, как жадно ходуном ходит его кадык, проглатывая воду. Тот аж сам сглотнул.
— Что, уже сушнячек накатил? — Чон хмыкнув злорадно, откидывает одеяло и поднимается в одних клетчатых пижамных штанах к окну, которое этот придурошный так и не закрыл за собой.
— Опять та же самая шарманка, — протестует Юнги, — давно бы поменялся со мной местами и не трахал мозг ни себе, ни мне, — машет бутылкой за спиной Чонгука, но как тот оборачивается, ловит на себе гневный взгляд.
— Зря закрыл, от твоей ненависти мы сейчас оба сгорим, — Мин закручивая пробку и протягивает бутылку в сторону Чона, наклонив голову набок, — на, охладись.
— В жопу себе ее запихни, тогда я остыну, — Чон выгибает бровь, глядя на бутылку и переводит взгляд на Мина, присаживаясь на свою постель.
Тот стоит, разглядывая гневного парня, в наглую ухмыляясь. Мин откровенно бесит Чонгука, со всеми своими замашками светской бляди, что гуляет ночами напролет, а потом возвращается в их комнату. Он устал отмазываться перед комендантом каждый раз, когда соседа вечером не видели, а утром он спокойно проходит мимо него, улыбаясь во все десны «
Доброе утро, мистер Ли». А еще он устал каждый раз ловить себя на мысли, что чувствует чужие запахи в комнате. Не то, чтобы у Чона был пунктик на этом, но у Чона был пунктик. И звучал он, как «
Мне не нравится, что тут пахнет другими».
Не сдерживая улыбки, Юнги ставит на место минералку, а Чон все так и продолжает сверлить его взглядом. Мин замечает, как глаза Чонгука округлились, когда соскользнули с лица Юнги и остановились на шее. Она была оголена глубоким вырезом растянувшейся от времени футболки. Он вспоминает, как Чимин сегодня вечером не отлипал от нее, продолжая хаотично ламзать белоснежное тело. Засосы остались, Мин знает об этом, и знает, что Чонгук рассматривает именно их. Поэтому парень медленно подходя к своей кровати, не отрывает ответно взгляд и показывает Чону средний палец.
— Мокрых снов, — наигранно сладко тянет Юнги.
Чон только презрительно фыркает, стараясь подавить в себе этот внезапный интерес. Он почти уверен, что у него получилось не спалиться, но ровно до того момента, пока не видит в глазах Юнги откровенное «Смотри сколько хочешь». Тот вновь его пытается «зацепить» играясь на публику (в лице брюнета), откровенно оттягивая ворот еще ниже, лениво почесывая особо красочный засос.
— И не мечтай. В моих снах мокнут от меня, а не наоборот.
Чон кидает эту фразу, сразу укладываясь и поворачиваясь равнодушно спиной, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
— А-аа, — Мин лениво тянет гласную, скользя взглядом по оголенным плечам соседа, — но не я помешан на ежедневной стирке, — мурлычет последнюю «шпильку», заваливаясь на свою кровать.
И вот так день ото дня, от очередной «вылазки» до другой. Чонгук всегда бесится, всегда злится. А Юнги не надоедает наблюдать за пульсирующими венками на шее, за кулаками сжимающимися.
И как только Чон до сих пор мне не треснул? Блондин подминает под себя подушку и тут же проваливается в мир Морфея.
А Чон все ворочается и ворочается, сон отказывается возвращаться. Эта
бледная задница взбаламутила его посреди ночи, и теперь спокойненько посапывает.
Черт. Он глаза закрывает, а под ними видит шею молочную, краснеющими засосами покрытую. Завтра они буроватый оттенок примут, и Мину чертовски придется постараться, чтобы их скрыть. Хотя у него есть «супер тональник, спасибо Тэмми за такой жизненно необходимый подарок!».
Какого , он с закрытыми глазами видит эти следы на шее, и хочет убивать?!
— Да блять… — выдыхает в подушку, переворачиваясь в нее лицом.
Сжав кулаками края подушки, Чон повернул голову, впившись глазами в темноту — куда-то туда, где покоится его личная проблема. В голове зачем-то всплыло его «
ревнуешь», которое Мин нагло прислал ему в чате, и фото. Чонгук сухо сглотнул, ощущая, как внутри распаляется раздражение.
Этот придурок, даже после этого решил развлечься.
Пролежав так с минуту, и поняв, что нифига не получается уснуть, а раздражение никуда не уходит — Гук выдохнул зло, вставая и тихо шебурша в сторону минералки. Той, которую ему протягивал
гребанный Мин.
— Да хорош уже, а?.. — цыкая сквозь стиснутые зубы на самого себя делает глоток.
Он стоял совсем рядом с постелью соседа, аккуратно сжимая пластик бутылки и скользя взглядом по кровати.
Юнги сладенько спал на спине, чуть приоткрыв губы. Вечно замерзающий, укутавшийся по самый подбородок в один сплошной кокон. Ему явно снилось что-то интересное, раз он резко заломил брови, закусывая губу в стоне, двигал рукой под одеялом где-то в районе живота.
Чонгук не подглядывал, нет. Он просто поднялся попить воды.
Черт.
Блондин тяжело выдыхает и начинает елозить по поверхности, одной рукой стараясь сбить одеяло, но оно непослушно, пальцами тянется к шее и начинает расчесывать ее слегка отросшими маленькими ноготками.
Кажется, ему душно, Чонгук не дыша берется за край одеяла и начинает медленно «освобождать» Мина. Он всего лишь помогает? Так ведь? Подумаешь, сделал одолже…
Мысли Чонгука обрываются, когда он видит в районе пояса, под раскрывшимся одеялом выпячивающийся бугорок.
Черт.
Что делает Чонгук?
Чонгук
стоит, все также держа край одеяла в одной руке, бутылку в другой, и
втыкает, почти не моргая, на явное возбуждение младшего.
Окей. Прямо сейчас можно смело звонить в психушку, потому что картина со стороны — просто загляденье. Два парня. Один спит, и видит эротический сон (
какого черта Юнги, у тебя же был офигенный вечер?!), а второй, почти нависнув над ним, смотрит, как тот самый бугорок приобретает вполне себе различимые очертания. Чон не был вуайеристом, но.
Мин почувствовав, что одеяло больше не мешается — расслабляется и, вполне себе спокойно, опускает руку себе на член.
(
Ах МиН юНгИ, тебе бы на театральный, а не гуманитарный поступать!)
Он абсолютно точно, стопроцентно не спит, но Чонгук об этом знать не знает.
Блондин сквозь легкие спортивные штаны сжимает свое напряжение и жалеет, что не может видеть сейчас выражение лица Чона, а ведь Мин точно знает, как Чонгук засматривается на его задницу, когда он просто проходит мимо, или, как смотрит на прилипшую к торсу футболку после душа. Как же хочется видеть весь сектор эмоций на этом смазливом личике, глаза смоляные сжирающие. Хочется злить, выбешивать, выводить. Хочется границы терпения распознать, да оборвать. Юн губы сильнее изнутри кусает от осознания «подглядывания» за ним, и рукой под резинку ныряет, освобождая член.
Тонкие пальцы лениво перебирают ствол, чуть оттягивая кожу вниз. Мин не переигрывает, понимая, что если начнет сейчас откровенно резво надрачивать, то его «поймают за руку» (
вот это ирония) на лжи. Хотя
всё это так его будоражит, что кажется от своего же спектакля готов уже кончить — но он очень хочет узнать, что же будет делать старший.
Чона коротит. У него системные ошибки вылетают одна за другой, сбивая любые мысленные процессы в ноль.
Что делать? Он же, вроде, просто помог Мину откинуть одеяло, так? Значит сейчас, по-логике, он должен аккуратно отпустить одеяло, и сделать вид, что ничегошеньки не заприметил. Но Гук уверен, что в этом случае, Мин всенепременно проснется. И мало того, что ему молниеносно придется придумывать хоть что-то, что может объяснить чужое одеяло в своих руках, так еще и стопроцентно потом выслушивать все подколы, на которые Юнги изощренно разойдется без проблем.
«
Соображай!» — кричит мозг, а глаза вторят — «
Не моргай».
Чонгук неосознанно сжимает пластик до хруста, когда Юнги проходится большим пальцем по головке, издавая стон.
Блть Чонгук, ты влип!
Юнги реагирует на звук, медленно открывая глаза, стараяется «сонно» сфокусировать взгляд. Его рука замирает, как и зрачки — вцепившиеся в взбледнувшее лицо Чона.
Силуэт четко прочерчивается, свет уличных фонарей дает возможность видеть, то что хочется. Чонгук смотрит, не отрываясь, только на него одного, только на Мина, что всю душу вытряс и последние силы.
Юнги глазами медленно моргает, «сон» с ресниц смахивает, но руку не убирает. Уголком губ еле заметно дрожит.
—
Чимин-щи, ты чего стоишь, — тихо шепчет Юнги, — иди ко мне, здесь так холодно, — хнычет, рукой хлопая рядом с собой, прилечь «Чимина» приглашает.
«
Чим.ин?!».
Прострел навылет.
Это же каким надо быть долбоящером, чтобы назвать человека чужим именем и просить его прилечь рядом, а Юнги??! Чон дышит прерывисто, напрочь забыв, что по-сути, это его спасение — Мин не проснулся окончательно, а значит можно быстренько ретироваться и потом если что говорить, что тому что-то приснилось.
«
Чимин».
Пульсирует в черепной коробке, от чего коротит неимоверно.
Злостью коротит. Но это не значит, что мозг мгновенно начинает работать. Его унесли и пока не заносили обратно.
Чон наклоняется над блондином, что умилительно причмокивает во «сне», бурча что-то про «нерасторопного» и «холодно». Наклоняется настолько низко, что кончик носа касается щеки Мина, отчего тот сразу затихает. Только Юнги, еще почувствовав прогиб кровати рядом, начинает притихать, но никак не от внезапного касания на лице.
Чон проводит наискось носом по щеке, останавливаясь напротив уха.
— Что Юн~и, тебя не учили, что в постели называть чужим именем — приём «ниже пояса»?
Юнги от неожиданности аж вспискивает, потому что под конец своей фразы, пустившей разряд тока по коже, Чонгук резко и, отнюдь не нежно, зажимает его же руку, на ЕГО ЖЕ члене.
Чонгук лбом в лоб упирается шипя, сильнее сжимает, а Мин и глазом не дрогнет, ладонь расслабляет, чтобы боль в пальцы передалась, терпит.
— Теперь ты мне из ревности оторвешь член? — спокойно говорит Юнги, свой уже осмысленный взгляд устремив прямо в глаза старшего.
— А он тебе нужен? Ты вроде как ртом работаешь, — глаза черным полосуют, спускаясь на губы Мина.
— А ты думаешь, я за «спасибо»
работаю? — Тот рот приоткрывает и языком в щеку толкается. — «Отсос за отсос», — Мин слегка причмокивает губами.
— Не уверен, что захочу такой шлюшке
отплатить равнозначно. И, судя по твоей шее — не один я так думаю.
Чонгук ядом вышептывает эти слова, убирая руку с члена Юнги, и зажимает ей шею, надавливая на свежий засос.
— Прости, Чонгука~а, — интонацией Мин играется, — но я скорее отсосу мистеру Ли, чем возьму в рот твой член, — чувствует, как пальцы сильнее кожу обхватывают, дыхание забирая.
Это очень странное чувство, когда тебя выводят на грубость, прищуром лисьим выгадывая твои последующие шаги. Но тут вам не сюжет высококлассной школьной дорамы, в которой в нужный момент главный герой знает
как и что сказать, чтобы его «занозу в.» заткнуть. Чонгук ухмыляется на это заявление, всё-таки понемногу начиная возвращаться в свое обычное состояние…
— Бедный Чимин. А ты ненасытный. К тому же, блядь, — руку с шеи убирает, даже нос жмурит, как в отвращении, и с кровати Юнги поднимается.
…состояние, когда Мин Юнги всего-лишь его сосед, с очень свободными взглядами на ориентацию, половую жизнь, да и жизнь, в целом.
Юнги смех подавить пытается, лишь секундное кряхтение его выдает. Его совсем не задевают эти «
блядь», «
шлюха», да кем угодно пусть назовет — прёт от такого Чонгука, когда по лезвию ножа ходишь, и режешься, режешься,
режешься.
— Да, ненасытный… — Юн взгляда не отрывает от тела напротив. — Тогда ты будешь не против, если я прям здесь, под этим предлогом подрочу? А то, если я сейчас не спущу, спать не смогу. А спать, знаешь ли,
хочется…
Приподнимаясь и облокачиваясь на спинку кровати, Мин спину глазами чужую палит, что замерла. Ладонь языком облизывает и на член отпускает, ласкать себя начинает, специально рукой двигает так, чтобы шлепки до ушей Чонгука доносились.
— Какого хуя ты стоишь? Раз я настолько отвратительная блядь, уебывай отсюда, — Юнги откидывает голову и темп руками наращивает.
Сука. Как же его заводит эта ебанная ситуация.
И как в тех самых фильмах, когда главный герой уже уходит в горизонт, а ему в спину прилетает «
И это всё, на что ты способен?» — он оборачивается медленно, глядя уничтожающе в лицо своего врага, чтобы следующим кадром размазать его по близлежащей поверхности.
Так и Чонгук оборачивается, ошалело глядя на Юнги, что с лихорадочным блеском в глазах водит энергично ладонью по члену, не стесняясь никого (
одного отдельно взятого Чонгука). У него от такой наглости ноздри раздуваются всё шире, а ладони сжимаются в кулаки.
Блядский МинЮнги..
Чон в два шага возвращается туда, где стоял минутами раньше. Хватает бутыль минералки, одним движением открывая ее, и резко опрокидывая горлышком вниз над Мином.
— Чтобы скользилось лучше.
Уже смех давить не в состоянии, Юнги хохочет в открытую. Он член из рук выпускает, чтобы лицо от смеха истерического закрыть. Чон Чонгук.
Чон Чонгук. Чон Чонгук. Чонгук.
Чонгук. Чонгук. По вискам долбит непрерывно. Сколько можно его провоцировать? Почему он одаривает своим ебанным вниманием, только когда Юнги делает вещи из ряда вон выходящие? Но продолжает молча пялиться, сжирать, заставляя думать о нем вновь и вновь.
— Знаешь, — Юнги понемногу успокаивается, — я хотя бы искренен и честен, — берется за край футболки и вытирает мокрое лицо. — Я ухожу.
—
Чё? — старший не понимает.
— Я съезжаю от тебя. Прям сейчас. Радуйся.
— В
4 утра? — Лицо Чонгука сейчас больше походит на вирусный мем из сети, чем нормальное выражение лица. — Это твое «искреннее»? Или то, что ты лучше коменданту за щеку возьмешь?
Хлестко и с оттяжкой, смакуя мгновенно потемневшее лицо Мина.
Блондин молча встает и направляется к шкафу, достать чистые вещи. Он скидывает с себя футболку и следом натягивает быстро другую.
Как же заебало. Переодевшись, парень ищет глазами ключи от комнаты, чтобы открыть дверь, он оставил их ранее на столе. Но слышит звон железа за спиной — связка ключей в руках у Чона.
— Мин Юнги умеет пользоваться дверью? Вот-те на! — Нарочисто игриво тянет вверх брови Чонгук. — Так что там с твоим «
честным», а Юн?
Он дергает руку со связкой за спину, когда Юнги молча подходит к нему, протягивая руку за ключами. В какой-то момент, в голове проскальзывает мысль, что Чон перегнул палку, но тут же исчезает, потому что
это же Юнги.
— Да, потому что я не пялюсь на тебя, как помешанный маньяк, ночью не дрочу думая о тебе, а днем хуесосю. Ты ведь постоянно притворяешься пай-мальчиком, который «только по девочкам», но сам даже ни на одну юбку не повелся, а только на мой ебанный зад. Наверняка ты и себя проклинаешь, что думаешь о парне, ведь это нихуя «неправильно», так ведь? — Чуть ли не в ухо каждое слово спокойно выговаривает Мин и видит, как кадык Чонгука дергается. — Услышал, что хотел? А теперь будь хорошим мальчиком и отдай ключи, — Юнги ладонь раскрывает подведя к руке, в которой Чон связку сжимает.
Сто из ста. Правда с одним «
но». Чонгук проклинает, да. Но только себя и за то, что его угораздило запасть на задницу, что шляется с кем подвернется, налево и направо. А не.
Чон удивленно голову вздергивает, пытаясь эффект внезапности Юнги перебить. То, что он его пару раз спалил в комнате — ничего такого (так он думал), все здоровые парни этим нет-нет, да грешат. Но Юн даже большее сделал. Он сложил дважды два, и решил уравнение, под названием
Чонгук.
То уравнение, что первый курс специально агрессивно высказывалось в сторону своего соседа, пытаясь словами-ножами вырезать его из своего организма. Да, Чонгук с первого курса запал на Юнги, но после пары гулянок Юна и абсолютный ноль интереса в свою сторону, Чонгук решил искоренить в себе зарождающиеся чувства. «Так будет лучше» (
Наивный).
— Я же притворяюсь «пай-мальчиком», сам уже сказал это, — голос отчего-то ниже звучит, а рука так и не дернулась отдавать ключи Мину.
— Отдай, — Юнги тянется за чужую спину, и ладонью чужую кисть накрывает, — я просто уйду и перестану маячить перед твоими глазами, — но Чон не отдает, продолжает стоять. Руки Чонгука мягкие, хоть и с легкой шероховатостью от мозолей.
— Чон, — чуть отстранившись Мин в глаза тому заглядывает, — ты мазохист что ли?
— Другой с тобой в одной комнате не выживет, — Чонгук хмыкает, но отчего-то чуть расстроенно, и их ладони за своей спиной сцепляет, ключи сжимая между.
— Другой, даже не стал запариваться с окнами, оставлять их открытыми. Другой, даже не стал дважды думать и махнулся бы с тобой кроватями еще после первого твоего удара ногой.
Чон перечисляет, как
грехи. Те грехи, которые он совершал, совершает, и уверен, что будет совершать,
пока Юн не.
Юн одним шагом сократил расстояние между ними. Взглядом пройдясь по потерянным глазам, Мин тяжело вздыхает и другую руку на талию Чонгука кладет, резинку пижамных штанов пальцами перебирая. Голову приподняв, он коротко целует парня напротив в уголок сухих губ. Старший не двигается.
Совсем.
Чонгук стоит, ощущая, как пальцы попеременно с пояса кожи поясницы касаются, покрывая ее гусиными мурашками. От этого у Чона аж соски твердеют, но тот этого, кажется, сейчас не замечает. Всё что он чувствует — сконцентрировалось на маленьком участке кожи в уголке губ. То место горит, как будто в него потушили спичку.
Кусается. Как и те черти, что сейчас смотрят на Чона со дна миновских зрачков.
Мгновение — по комнате слышен звук упавших ключей.
Мгновение — рука брюнета погрязла в пепельном блонде затылка парня напротив.
Мгновение. И ответный, оглушающе глубокий поцелуй Чона, от которого пальцы на его же боках сжимаются, царапая кожу, пока он вылизывает рот Юнги.
Рвано дыша, Мин принимает Чонгука безотказно, позволяя тому погружаться языком так глубоко, как тому захочется. Мин целует, отдаваясь — как в первый раз, словно это самый желанный поцелуй его в жизни, ведь вкус отчаяния Чона, теперь и по Юнги растекается. Он спину обнаженную ладонями обхватывает, с телом старшего соприкасаясь. По вискам бьет. Мин даже сквозь толстовку с футболкой чувствует жар, исходящий от тела напротив. Губы мять, вылизывать ответно продолжает, терпя укусы.
В какой-то момент этой ночи становится откровенно наплевать на то, почему Чонгук вечно огрызается, втайне прижимаясь каждый раз щекой к подушке младшего, впитывая его запах. На то, почему Юнги абсолютно всегда поддевает хена, выводя того на грубость. В какой-то момент, для обоих щелкает «
выкл», и они выключают внешний мир, начиная предаваться своему общему, внутреннему.
Чонгук толкает Мина в сторону его кровати, не прекращая поцелуя. Он нависает сверху, поддевая ткань на младшем и стягивает ее, успевая навсегда в своей голове отпечатать точеный образ обнаженного Юнги.
Не то чтобы он никогда не видел его с голым торсом. Просто сейчас, это происходит как впервые, настолько интимен для Чона этот момент.
Руками оплетая, Мин Чонгука к себе притягивает, внимание не обращает на простынь мятую и мокрую, что не успела высохнуть от пролитой на младшего минералки. Хотел было губами соприкоснуться, но Чон поцелуй останавливает, а сам в плечи опускается, что пару часов назад кто-то другой похабно вылизывал. Юнги знает, что сейчас этому парню больно, что он в отчаянии, но на кой-черт его угораздило влюбиться именно в Мин Юнги? Чон запах знакомый до боли вдыхает, концентрация 100%, не разбавленная уходом, одинокой постелью, вот он — сам владелец запаха, что голову дурманит.
— Еще хочешь уйти? — Чон произносит это, оставляя поцелуй на ключице и останавливается, ловя себя на ненужной сейчас мысли, что
не особо-то Юнги это нужно, наверное, а вот его конкретно так «накрыло».
В этом вся проблема. Чон Чонгук, выключи мозг и дай урвать кусочек того, о чем мечтаешь уже который год! Но нет. Как никогда не вовремя, мозг на резервном процессоре начинает генерировать мысли, которые ни к черту в данный момент.
А на самом деле-то просто и банально все.
Чонгук
боится услышать, что Юнги и на самом деле
всё-равно. И он сейчас просто встанет и уйдет, как и обещал.
Мин глаза вылупил от слов, не понимая, то ли язвит старший, то ли просто… Ну какого черта в Чонгуке постоянно сидит это «зачем?» и «почему?». Почему он такой упертый, нрав свой сдержать не может? Юнги ладонями лицо чужое обхватывает, на щеках уместив, губы надувает, и чмокает в закрытые напротив.
— Нет, — коротко отвечает.
Этого одного слова достаточно, чтобы перестать думать о плохом. Да и просто перестать думать.
То, что в снах своих Чонгук видел, он сейчас воплощает в жизнь.
Он, сидя на бедрах, обжигающими ладонями ведет вверх по впалому животу Юнги, губами перебирая кожу на кадыке, что плавно ходит от сглатываний. В Чоне нежность граничит с резкостью, упертость с глупостью — Мин это давно понял, а вот сейчас прочувствовал. Младший мысленно за пальцами следит, взгляда от Чона не отрывает, ему хочется видеть все эмоции, что тот испытывает.
Впервые искренность с его губ распробовав, Юнги понял, чего так долго добивался от парня, под своими бесконечными взаимными подколами, на грани ненависти существуя друг с другом. Непривычно, странно, словно Чонгук сейчас, как тогда — думает, что Юнги его не видит.
Под кончиками своих пальцев блондин плечи горячие чувствует, этот жар контрастом ложится, словно задержи их чуточку дольше, то белоснежная кожа цвет разбавленного кофе с молоком обретет.
Юнги млеет. Юнги далеко не девственник, и не один уже половой партнер у него был. Но то, с каким чувственным посылом до него дотрагивается Чон, вводит его в исступление. Он мякнет под горячими руками, разбавляет это чувство чуть суховатыми губами с щепоткой мурашек, от точечных поцелуев в эрогенные зоны.
Да он сейчас весь, одна сплошная эта зона.
Чонгук хаотичен. Чонгук последователен. Он, мать его, хаотично последователен в своих поцелуях, которые кажется хотят урвать побольше Мина себе. Он целует нежную кожу возле пупка, сжимая поднятые бедра, уткнувшиеся коленями в подмышки. Он ощущает миновские пальцы в своих волосах, давящие на затылок.
Голова в ощущениях дурнеет, Юнги чувствует, как заново возбуждается, от пульсации член дергает. Он свободную руку с пальцами брюнета переплетает на коже своей соединяясь. Чон языком в пупок опускается, плоским языком вокруг лижет, кусает нежную кожу, оттягивая. Мину обрывки слов «
Не уверен, что захочу»… «
шлюшке «отплатить» равнозначно»… по голове осознанием бьют, что Чон сейчас ласкает его добровольно, без умысла «предоплаты». Ласкает, потому что хочет, потому что желает, потому что… В каждом движении чувствует и стонет тихо, протяжно, когда язык под джинсами полосит, тазовые косточки задевая.
И, вроде уже свои слова милы не кажутся, потому что
его же руки предплечья достаточно мускулистые оглаживают, чуть царапая умышленно.
Два идиота. Столкнулись. Взорвались. И по силе взрыва этого — ни один из них не выйдет из этой комнаты целым завтра.
Чонгук всеми рецепторами языка ощущает кожу Юнги, еще отдающей терпким гелем для душа. Ему нравится ощущать ладонями, как младший выгибается под ними, позволяя почти что обхватить его ими. «
Такой хрупкий». Еще пару часов назад, Чонгук сам с себя бы поржал, допустив такое определение к блондину.
Черствый, бесчувственный, ядовитый, колючий, хитрый, изворотливый, гибкий, мягкий, чувственный, мягкий…
Мягкий… Как мозг у Чонгука в данный момент.
— Мне очень трудно сейчас себя контролировать, — он враз поднимается на уровень лица Юна, непроглядной бездной расширенных зрачков на него глядя.
— Все в порядке, — мягко улыбается Мин, в щеку того целует и обнимает, подбородком в плечо уперевшись, — ты можешь делать всё, что захочешь.
Почему? Юнги не понимает, откуда эта волна нежности в нем просыпается, ему хочется Чонгука, и не только физически. Хочется обнимать ЕГО. Именно его, а не тело. Под спину руки забираются и прижимают ответно парня к себе. Косточки упираются в упругое подкаченное тело, даже подстраиваться не приходится, словно под него точенное. Почему тогда Юнги здесь и сейчас…
грустно? Нет… серьезно? Почему он чувствует вину, перед Чоном, которого словно запотевшее стекло ладонью вытерли и проявился из замутненного искажённого настоящий вид.
Магия на двоих.
Чон тянет Юнги на себя, сажая младшего на свои бедра. Руки хаотично перемещаются по спине, подушечками пальцев очерчивая каждый позвонок, пока губы заняты чужими. Казалось бы — предел счастья Чона. Но только совместное возбуждение, что у обоих от тесного контакта «лицом к лицу» дает знать о себе пульсацией, давит на животные инстинкты. Руки уже не хаотично, а довольно требовательно прижимают поясницу, большими пальцами наглаживая бока и касаясь ребер. Поцелуи становятся глубже и интимнее, позволяя языкам сплетаться — размазывая излишки слюны вокруг губ. Трение рождает напряжение, что требует срочно «заземлиться».
