Старший брат

Незаметные пять минут стоя на крыльце и бездумно стараясь отыскать в карманах школьных брюк ключи, Сехун хмурится и не может выкинуть из головы такие неуверенные слова Чанеля. - Кто такой Исин? - Это... один... хороший знакомый Лухана. Но они давно не общаются... Что это значило вообще?! Почему тот не сказал, что Исин - брат Лухана? Ведь "ничего не знающий" Сехун и непросвещенный Бэкхен вряд ли заприметили в этом что-то подозрительное. Многие пары с детьми женятся и разводятся! Тот факт, что у Лисан есть еще один сын от первого брака, ничего не значит. Но нет же. Чанель предпочел соврать. А Кай промолчал. Только поджал пухлые губы как-то особенно жестко… Сехун давно рад бы и забыть об узнанном инциденте, да словно что-то неуловимое в его окружении нарочно возвращало мыслями обратно в тот вечер, в ту комнату. Наконец вспоминая, что на выходе из дома задерживаться в магазине не собирался, поэтому и не закрывал за собой дверь, Сехун почему-то дрожащими пальцами перехватывает ручку двери и тянет ту на себя. Зубчики замка звонко щелкают и позволяют Сехуну пройти в теплый коридор. В его пряном, согревающем воздухе Сехун покрывается кучкующимися мурашками и только сейчас осознает, что на улице было довольно прохладно. На третьей секунде, когда кеды оказываются небрежно скинутыми под тумбочку, а пакет из супермаркета опущен на по-прежнему-раздражающий-пуфик-Исин, Сехун замирает подобно насторожившейся лани. Ладони мгновенно взмокают, а грудная клетка вздымается под напором сбившегося дыхания. В доме полнейшая тишина. Ни звука телевизора, ни тихих или же кричащих разговоров. Ни шума, ни шороха. И Сехуну на долю мгновения становится по-настоящему страшно. Потому что он помнил, какой Цзытао профессиональный боец и насколько острый на язык Лухан. Почти бегом преодолевая расстояние от двери до гостиной, где и оставил парней наедине, Сехун надеется, что все дикие вспышки образов в его голове ничто более, чем больная фантазия. Сердце грохочет в его груди на сбитом механизме, а на висках от стресса проступает пот. Весь адреналин как заполняет до краев изнутри, возмущенно толкаясь в границы его естества, так и отступает подобно стихшему морю. Ведь Лухан тихо сопит в диванные подушки, свернувшись в клубок и подтянув к груди острые колени. Сехун позволяет себе улыбнуться и осторожно, стараясь не потревожить чужой сон, проходит в гостиную. Его горчичного цвета кружка с остывшим чаем так и стоит на краю невысокого столика, а две чашки с кофе все еще находятся в самом центре на блюдце. Кажется, Цзытао ушел ненамного позже, чем он сам. Опускаясь рядом со спящим Луханом и не без трепета заглядывая в спокойное, в чем-то даже беззащитное выражение чужого лица, Сехун не может сдержать расползающиеся в улыбке губы и дрожащее в груди сердце. Он впервые видит Лухана спящим. По-прежнему взъерошенного с утра, в растянутой футболке и домашних штанах. Неожиданно тонкого и потерянного... С раскрасневшимися глазами, пролегшей морщинкой между бровей и судорожно сжатыми в кулаки пальцами. Сехун тихо сглатывает и запускает сухие ладони в волосы, взъерошивая те под настигшим его пониманием. Что-то случилось. И приступ вспыхнувшей злости забивается глубоко в темные углы души, наполняя Сехуна обещанием выбить Цзытао пару зубов завтра в школе. - С-Сехун?.. - сиплый голос и последующее покашливание заставляет Сехуна содрогнуться и едва покачнуться на корточках. Вовремя хватаясь скрюченными пальцами за предплечье Лухана и дёргая того на себя, Сехун почти падает, но вовремя опирается отведенной назад рукой о ковер, неприятно ударяется костяшками запястья о фигурные ножки столика. Шипение чередуется с тихим матом от перепуганного Лухана. Последний же не успевает схватиться за спинку дивана и медленно соскальзывает с дивана прямо на колени Сехуна. Сократившиеся мышцы его пресса Сехун, громко сглатывая, отчетливо ощущает собственными бедрами. Он не знает, когда сможет привыкнуть к близости старшего. Тем временем Лухан приподнимается на ладонях и едва не стукается затылком о подбородок зазевавшегося Сехуна, да тот успевает среагировать в последний момент. Взлохмаченная макушка лишь щекочет кончик его носа, а в следующее мгновение их глаза встречаются. И что-то во взгляде Лухана заставляет Сехуна обмереть и мгновенно успокоиться. Наполниться застывшим на периферии сознания плохим предчувствием. Ореховые радужки потускнели и смотрели на Сехуна печальными, непроницаемыми осколками. Неожиданные в своем прикосновении сухие тонкие пальцы опустились на его плечи и сжали, притягивая к Лухану. Как завороженный и едва напуганный таким поведением, Сехун не торопится сопротивляться и прерывать Лухана своими скапливающимися, почти сталкивающимися друг с другом вопросами. Так и поддавшись прихоти старшего, Сехун приходит в себя, уже будучи опущенным на пухлый ворс светлого ковра и заключенным в крепкие объятья горячих ног и рук Лухана. Последний опускает пушистую, взлохмаченную голову на его напряженное плечо и шумно выдыхает. Так, словно до этой секунды находился под тяжестью многотонного груза. И только после его первых слов Сехун с замиранием сердца понимает, почему. - У меня был младший брат. - Лухан говорит так тихо, что Сехун неосознанно прижимается к нему ближе. - Хотя говорить, что он "был", наверное, неправильно. Он есть и сейчас, но... мне нельзя с ним встречаться. Такая договоренность между нашими родителями. И они, скорее всего, до сих пор думают, что она сохраняется. Хотя. Не знаю, как... отец... - Сехун сглатывает, когда Лухан замирает и его почти безжизненный тон преображается в полный презрения и злости. Еще одна галочка интереса вспыхивает в голове, но Сехун заведомо убежден, что шанса утолить собственное любопытство ему не представится. Слишком яростным был голос Лухана. - Но мама явно уверена, что мы не виделись с Исином еще с даты их развода. Исин - это и есть мой брат. Лу Исин. Ну, ты же знаешь, что Лу - это моя фамилия, верно?.. Сехун знает, что ему необязательно отвечать. Если он подаст голос, то Лухан не скажет больше и слова. Так что Сехун будет молчать. - Я спал с Исином. Пальцы Сехуна с такой силой впиваются в ковер, что почти больно. Его подозрения оправдываются слишком быстро после случая с фотоальбомом, чтобы Сехун успел с ними смириться. Сехун постарается молчать. - Я имею в виду секс, Сехун. Не петинг, а настоящая близость. Исин был первым в мои пятнадцать лет, с кем у меня была связь. Он был первой любовью и первым человеком, ставшим для меня дороже всех на свете. На самом деле я уже даже не помню, что заставило меня влюбиться в младшего брата. Порой задумываюсь, что любил его всегда так неправильно сильно. - Сехун хочет ударить Лухана, потому что тот решает излить душу совсем не тому человеку. И, отпуская с себя этот камень, он накладывает его на грудь Сехуну, заставляя задыхаться. - Знаешь, а у нас ведь была идеальная семья. Мы никогда не ссорились, всегда сходились во мнениях, любили одно и тоже. Но это закончилось, когда так глупо и прозаично отца отпустили с работы пораньше, а мы забыли запереть входную дверь на засов. У меня складывается ощущение, что мои сломанные об отцовские пятки ребра до сих пор ноют и болят по ночам. Первые месяцы я не мог спать. Родители подали на развод спустя переполненные матом, криками, разбитыми лицами и посудой сутки. Отцу отдали Исина, а меня оставили с матерью. И больше всего меня до сих пор уничтожает осознание, что Исину досталось больше, чем мне. Словно тот факт, что я был снизу, автоматически причислял меня в разряд жертвы... Сехун правда хочет его ударить. - А ведь это я соблазнил его. И он бьет. Как и обещал - молча. Бьет резким, стремительным ударом без размаха и точно в нос. Лухан вскрикивает от боли и неожиданности, а Сехун небрежно стряхивает его со своего плеча, отчего тот ударяется затылком о пол, и принимает сидящее положение. Сплошное противоречие мечется внутри Сехуна и давит на стенки его естества. Распирает, подталкивает, нашептывает, делает еще больнее. Потому что такие безразличные в своей монотонности слова Лухана о младшем брате и разбитой семье открывают Сехуну глаза, и он понимает... что, будь он хоть на долю дороже Лухану так же, как и его Исин... Лухан бы не позволил его ушам слышать эту историю. Сехун бесконечно жалеет, что всего несколько часов назад он просто жаждал узнать, что втоптало в грязь семью Лу. Тишина. Шумное дыхание Сехуна и мокрое от крови носом - Лухана. Тот покорно лежит на ковре и прижимает светлую узкую ладонь к разбитому лицу. Сехун краем взгляда замечает алые брызги на своих острых костяшках и порывается маниакально стирать те с алебастровой кожи. С такой силой, с какой бы хотел в очередной раз ударить Лухана... - Стоило нам разъехаться, - Лухану, кажется, мало, как думает Сехун со слышимым, полным горечи смешком, - отец запил и загулял по дешевым шлюхам. Как только Исину исполнилось восемнадцать, он собрал вещи и уехал в Шанхай. Мама подсела на антидепрессанты и однажды не рассчитала с дозой. После того, как ее откачали, она еще долгие полгода была не в состоянии подняться на ноги. В этот период мы и нарушали с Исином запрет на встречи. Лухан хочет получить еще. Сжимая кулаки, Сехун почти убежден. - Они начинались и заканчивались тем, что либо по моему приходу он в только одному ему понятном голоде прижимал меня к дверям, а потом на протяжении нескольких часов не отпускал из постели, или тем, что я находил его загнанного в угол, возможно, не евшего с самого утра. Тогда я прижимался к его боку и тихо рассказывал о хорошем, пока не был уверен, что Исин заснул... А однажды я пришел и застал его на кухне со вскрытыми запястьями. Его выворачивало в раковину, а пол под ногами лаково блестел от крови цвета любимой маминой помады. Тогда я и решил, что это наша последняя встреча. Не потому, что он умрет, нет. Врач сказал, что если бы он надавил на бритву сильнее - вот тогда его можно было бы и не спасти, даже сшив вены. Я решил, что нам лучше больше не видеться, потому что без меня Исину станет легче смириться с произошедшим. Сехун подрывается с ног настолько быстро, что даже ожидающий этого Лухан не успевает среагировать и закрыть окровавленное лицо руками. На этот раз удар приходится на скулу, второй - на упрямо сжатые губы. Он думал, что Исину станет легче?.. Он думал, что Исину станет легче?!! А подумал он о Сехуне?! Подумал о том, как больно и плохо сейчас Сехуну?! Лучше бы он и дальше мучился от любопытства, чем узнал правду! Сехун не может слушать, как равнодушный тон восторженно дрожит на чужом - не его - имени, и вспоминать, как до сих пор хранит Лухан тот злополучный фотоальбом, когда сейчас целует и занимается сексом с Сехуном!! - Я не люблю тебя. И Сехун давится своей злостью. Никому ненужными чувствами. Почти до слез давится. Перед подернутыми пеленой глазами внезапно ослепляюще-ярко проступает неестественно яркая кровь на бледном лице Лухана и его пустые, безжизненные глаза. Без слез и эмоций. - Ты нравишься мне, но я не люблю тебя. Я соврал, Сехун... Сехуну тоже хочется забиться в угол и просидеть там бесчисленное количество времени, пока кто-нибудь не придет успокоить шторм в его душе историями о хорошем. Он хочет забыть, что когда-то испытывал нечто настолько ужасное и ломающее изнутри. Он хочет забыть Лухана и свою искреннюю первую влюбленность. - Я хочу любить тебя, Сехун... «Пожалуйста, молчи...» - Я хочу любить тебя , - и впервые за весь разговор на глазах Лухана выступают слезы. Они накапливаются, затапливают ореховые недра, и срываются с пушистых ресниц бурным потоком вниз по измазанному кровью обманчиво-ангельскому лицу. Сехун чувствует, как уже затекла занесенная для удара рука, и не может сморгнуть. Тонкие, выбеленные руки старшего неуверенно и робко поднимаются и тянутся к его шее. В обессиленном, но интуитивном порыве Сехун хлопает по ним ослабевшей ладонью и Лухан замирает. - Но не получается, Сехун, - его голос повышается. Он почти истеричный и полный настолько чистой обречённости, что Сехуну хочется рассмеяться. Но он лишь выдыхает скопившийся в сжавшихся легких воздух и устало тычется лбом в узкий изгиб чужого плеча. Не плачет. - У меня не получается... не получается... Холодные ладони Лухана опускаются на его спину. Дрожащие пальцы сгребают школьную рубашку. Сехун... не плачет.