Зеркало милосердия

Черная пустота. Ни клочка света, ни намека на то, что можно проснуться. Он слышит лишь глухие, отдающие эхом незнакомые голоса, не может пошевелиться, не чувствует собственного тела. — Пульс нитевидный. Срочно вколоть ему адреналин! Три кубика, быстро! Где он, черт возьми? Приоткрытые голубые глаза не видят ничего. А, кажется, у него на лице кислородная маска. Он помнит только отрывки фраз и чужие прикосновения, помнит, как ему было страшно. — Вот так, тише, все хорошо, — теплые руки укладывают его на какую-то твердую поверхность. — Дыши, рыжик, только дыши… Снова темнота, голова безумно кружится, в ушах стоит невообразимый звон, а сам он захлебывается от боли. — Дыши… слышишь меня? Не смей закрывать глаза… — такое незнакомое прикосновение знакомой ладони к щеке. — Чуя! Он чувствует на чужом запястье шершавую ткань — бинты? — пытается цепляться изо всех сил за такой знакомый голос. Бесполезно. Реальность медленно ускользает. Было так тепло. А здесь очень холодно. Забавно, он сказал это вслух. Он не услышал, зато почувствовал, как слегка напряглись голосовые связки. Суета вокруг него усилилась. Память предательски не хотела восстанавливать целостную картинку. Он отчаянно кусал потрескавшиеся губы, жмурился, силясь вспомнить еще хоть что-то. В глаз засветило что-то яркое. — Зрачки реагируют нормально. Это реальность или плод его воображения? Снова черная бездна. Пробуждение от боли во всем теле самое неприятное — так думает Чуя, пытаясь открыть свинцовые веки. Такое ощущение, что он проспал несколько лет. Тело занемело, он ничего не чувствует, хоть и пытается пошевелить рукой. Мутным взглядом он видит перед собой расплывающийся потолок, затем над ним склоняется некто с темной макушкой. В глазах у мальчишки конкретно двоится, если не троится. Он знает этого человека. — Наконец-то проснулся? — ехидная насмешка в голосе кажется знакомой. Хмурясь и в очередной пытаясь вспомнить, где же он слышал эту интонацию, Чуя неосознанно произносит: — Исчезни… — говорить неимоверно больно. — Какой ты добрый… — знакомец наигранно вздыхает. — Я, значит, спас его жизнь, а он огрызается. Чуя, да тебя ничто не исправит. Дазай! Так вот как зовут этого человека. Дазай Осаму. — Дазай, мать твою, свали в туман, — Чуя отворачивается. Осаму вновь вздыхает. В этот раз с какой-то странной грустью, явно ему не присущей. Он в вальяжной манере приземляется на стул и поправляет на плечах больничный халат. Чуя выглядит очень слабым, хрупким. Кажется, острая правда окончательно сломает его. Рыжие потускневшие волосы разметаны по подушке, под глазами залегли тени, пусть мальчик и проспал достаточно долго; скулы стали более заметны. — Ты помнишь, что произошло? — Дазай смотрит на Чую в ожидании ответа. Тот просто отрицательно кивает, потому что не желает тратить свою энергию на слова. — Ты собственной способностью устроил себе ловушку, взорвав штаб врага. Я тебя едва вытащил из-под обломков. Это связано с тем, что он потерял способность чувствовать? Но кое-что еще не давало покоя. Чуя никак не мог понять, что же это. — Мори попросил сообщить о твоем пробуждении, но я боюсь, что ты ему уже будешь не нужен. Мори? Босс? К горлу медленно подступил ком паники. Дазай рядом зашуршал одеждой, устраиваясь на маленьком стуле поудобнее: закинул ногу на ногу, укладывая ботинок на колено, подвинул ближе к себе небольшую вазочку с виноградом и с явным аппетитом начал есть черные ягоды. Чуя только успел удивиться такой наглости. Хотя, чему он удивляется — это же Дазай. Впрочем, Чуя есть не хочет, пускай жрет себе на здоровье. — Я допустил ошибку? — он облизал сухие губы. Осаму задумчиво отправил еще пару ягод себе в рот и, прожевав их, ответил: — Честное слово, Чуя, лучше бы ошибку, — он едва поднял вторую ногу над полом, раскачивая ее на манер маленького ребенка, который едва достает до земли с высоких качель. Дазай что-то не договаривал. Чуя вновь шевельнул рукой, однако ничего, кроме неприятной боли это не принесло, поэтому он вытащил ее из-под одеяла. Тыльную сторону ладони словно изрезали крупным осколком стекла, по запястью, вдоль вены шел след от шва. — Тебе крупно досталось. Ты провел в операционной восемь с половиной часов. Представить не можешь, как лихорадило Озаки. Чёрт возьми, Дазай хорошо помнит, как побледнело лицо женщины, когда врач ей что-то сказал, как помрачнел Мори. — Ты был там со мной? — спросил Чуя, продолжая рассматривать свою руку. Голос предательски задрожал. — Бога ради, прекрати! — Осаму схватил рыжего за израненное запястье. — Приди в себя! — Отпусти, мне больно! — возмутился Чуя, чувствуя, как к кончикам пальцев приливает кровь. — И отвечай! Осаму отпускает руку, откидываясь на спинку стула. — Да, был. Что за странный вопрос? — Ты просил меня не умирать? Дазай отводит взгляд, поджимая в недовольстве губы. Он не любил, когда его уличали в проявлении слабостей. Вот как раз тот самый случай. — Двуличный лицемер, — раздраженно фыркает Чуя. — Думаешь об одном, говоришь другое, а делаешь совершенно третье! Что с тобой не так, чертов Дазай? Осаму срывается, повышая голос: — Да, я просил тебя не умирать! — мальчишка сердито хмурит брови, кривит рот. — Ты мой напарник, я беспокоился за тебя! Дазай бежит, он хочет коснуться Чуи хотя бы кончиками пальцев, чтобы аннулировать Порчу. Гравитационная бомба попадает прямо в склад со взрывчаткой. Осаму отбрасывает волной на несколько метров. Кажется, он на минуту теряет сознание. Из носа хлещет кровь, в глазах темнеет. Сквозь завесу дыма Осаму пытается разглядеть силуэт своего напарника, но не видит ничего. Он только слышит полузадушенные нечеловеческие хрипы и на локтях ползет в их сторону. Накахару придавила бетонная плита. Дазай все же успел остановить способность, тем самым погубив Чую. Самому Осаму крупно повезло. Он отделался лишь сотрясением мозга, судя по ощущениям. Теперь, если Чуя погибнет, это останется на его совести. Это будет мучить его в кошмарных снах. Поэтому Дазай хватает Чую под руками, тащит на себя, потому что не знает, как по-другому вытащить напарника. Камень был слишком тяжелым. Осаму пытался сдвинуть и его, но это было бесполезно. Чуя задыхался от боли, выгибался дугой, задирая голову назад. Его левую руку рассекло чем-то острым, она была вся в крови. Осаму выдохся. Ноги напарника все еще были придавлены бетоном по колено, но юный мафиози прекратил свои попытки, понимая, что причиняет Чуе еще большую боль. Сдавленно кашляя и хватая воздух, Накахара, казалось, умирал. Так оно и было. Но связи со штабом не было, и у Осаму начиналась паника. Он медленно осознавал, что искать их до наступления утра никто не будет, а сама местность безлюдная. Он смотрит на проклятую бетонную плиту, начинает искать глазами хоть что-нибудь, чем можно было бы ее поддеть. Достаточно крупная ветка находится довольно скоро. Дазаю очень сложно использовать ее в качестве рычага, он выдавливает из себя последние силы, но освобождает Чую. К горлу подкатывает ком тошноты. Ноги переломаны, искривлены до невозможности, из открытых переломов идет кровь. Дазай хватает напарника на руки, укладывает на камень. Приступ агонии продолжается, Чуя рискует сломать себе позвоночник или задохнуться от западения языка. — Тише, Чуя, тише, — Осаму может только догадываться, что это за боль. Он переворачивает Накахару набок, осторожно, боясь навредить еще сильнее, отрывает от своего плаща рукава и закрепляет два жгута выше колен — лишь бы остановить кровотечение. У него очень смутное воспоминание об оказании первой помощи, но он делает все возможное, все, что помнит. Дазай зарывается пальцами в рыжие пряди, Чуя часто, рвано дышит, выпуская воздух с болезненным стоном, но медленно успокаивается. — Вот так, тише, все хорошо, — Дазай чувствует, как колотится его сердце. Он не может потерять этого безрассудного дурака. — Дыши, рыжик, только дыши… — очень важно, чтобы он дышал, очень важно, чтобы не умирал. — Дыши… — Осаму гладит его по рыжей макушке, слыша, как воздух выходит из чужих легких с присвистом. Неужели Чуя повредил грудную клетку? При таких обстоятельствах совсем не удивительно. — Ты слышишь меня? — в голубых глазах меркнет свет. — Не смей закрывать глаза… — Осаму обхватывает ладонями лицо Чуи, заставляя посмотреть на себя. Чужой взгляд расфокусирован. — Чуя! — рыжий теряет сознание, безвольно роняя голову. Остатки воспоминаний слишком смутные. Кажется, он смог найти дорогу и остановить машину, а там уже и вызвать помощь. Время рядом с операционной проходит мучительно медленно. Дазаю самому нужен покой, у него сильное сотрясение, куча синяков по всему телу и разбитый нос. Он понимает, что ему сказочно повезло, но желает оказаться на месте Чуи. Его шатает, но он поднимается с больничной койки и, держась за стены, выходит из палаты. Лампы в коридоре с разной периодичностью мигают, как в дешевом ужастике, на пути Осаму не встречает никого из персонала, что удивительно. Он находит операционную довольно быстро. Врач стоит к нему спиной и что-то говорит Коё, которая в ужасе прикрывает рот рукавом кимоно. Женщина кидает быстрый взгляд на Огая, тот мрачнее тучи, затем вновь смотрит на врача, надеясь, что тот изменит свои слова. Но нет, чуда не случается: — Перелом и паралич нижних конечностей, перелом ребер. Одно чудом не вошло в легкое, иначе бы не спасли. Множество мелких повреждений. Жить будет. Дазай ловит ртом воздух, едва не теряя сознание, и его замечает Озаки. — Осаму! — ахает она, моментально оказываясь рядом с мальчиком. Под его протесты Дазая отводят обратно в палату. Чуя не приходил в себя пять дней. — Наш дуэт — не просто два слова, черт возьми. Я обязан был тебя защитить, — Дазай вскакивает со стула, повернувшись спиной, и небрежно бросает: — Отдыхай, напарничек. Осаму хочет уйти. Чуя, тихо рыча, стучит кулаком по матрацу, и, наконец, понимает, что не так. — Д-дазай… — голос невольно начинает дрожать. — Я ног не чувствую. Мафиози разворачивается на полпути, уронив халат на пол. Рыжий сбрасывает с себя одеяло. — Какого хрена? П-почему? — в тоне проскальзывают нотки истерики. Дазай раздраженно цыкает, кидаясь к графину. Чую начинает трясти. — Какого хрена я не могу встать?! — он пробует подняться, прогибаясь в спине, но с болезненным воем падает обратно. Дазай оказывается рядом, держа в руках стакан. Придерживая голову Накахары, он пытается влить воду ему в рот. — Пей, Чуя, легче станет. Тот давится, захлебывается, но пьет. Вода льется мимо, впитываясь в ткань больничной подушки. — Уйди! — Чуя протестующе отталкивает от себя напарника, и тот послушно отходит, оставив стакан на столике. — Успокоился? — да по трясущимся плечам видно, что нет. Чуя поджимает губы, потому что они тоже дрожат. Он зарывается пальцами в волосы, сжимая их у корней. — Невозможно… Это невозможно. — Дазай осторожно касается чужого плеча, на что Чуя резко хватает того за запястье, обращая на Осаму взор поблекших глаз. — Скажи, что это все неправда, — он перемещает руки на воротник чужой рубашки, с силой его сжимая. — Они ведь просто сломаны? Дазай, скажи, что я прав, — голос подводит, говорить становится невозможно, потому что слезы рвутся наружу. Рыжий медленно сползает вниз, утыкаясь Дазаю куда-то в живот. Ткань быстро впитывает чужие слезы — Чуя плачет в голос, потому что не знает, что ему еще делать в такой ситуации. Осаму позволяет ему. Действительно, хрупкий. «— …ты ему уже будешь не нужен…» Так вот что он имел в виду. Действительно, зачем Огаю балласт. Чуя не хочет казаться в глазах напарника такой тряпкой, поэтому он отстраняется, закрывая рот ладошкой и изредка дергая плечами. — Уй-йди, — повторяет он, прикрывая глаза, задыхается, силясь произнести одно единственное слово. Дазай наливает еще воды и незаметно растворяет в ней две таблетки снотворного. — Давай, Чуя, тебе нужно успокоиться, — он протягивает стакан. — Ты же не хочешь, чтобы я вновь влил в тебя это силой. Но Чуя только мотает головой и ничего не отвечает. Дазай закатывает глаза. — Не заставляй меня делать глупости, — в ответ молчание. Осаму стучит пальцами по стеклу, затем набирает немного воды в рот, разворачивает Чую к себе лицом. Тот хочет что-то сказать, но ему не дают. Дазай прижимается к чужим губам, рыжий от неожиданности приоткрывает рот, чувствуя, как туда вливается вода. Он жмурится и пытается оттолкнуть от себя напарника. Дазай отстраняется, вытирая губы рукавом, и, скалясь, произносит: — Я ведь предупреждал. Чуя кашляет, прикрывая рот рукой. — Какого черта? — спрашивает он сдавленным голосом. Но Дазай игнорирует его вопрос. — Спи, Чуя. Тебе нужно отдохнуть, — слова Осаму доносятся до рыжего, как сквозь толщу океана. Чуя прижимает руку к голове, не понимая, отчего она у него кружится. — Я буду здесь, не волнуйся, — мафиози присаживается на край кровати. — Прости, но у меня не было другого выбора. — Сволочь, — тянет Чуя. — Что ты мне подсунул? — Легкое снотворное. Вырубит тебя на пару часов, — к щеке прикасается шершавая (от бинтов) ладонь. — Все в порядке, — чужой голос отражается в голове трехмерным эхом. — Верь мне. Накахара расслабляется, прикрывая глаза, и шепчет: — Да черта с два… — Чуя? — Дазай легко толкает напарника в плечо, и тот падает на подушку. — Уснул. Вот и славно, — он с облегчением вздыхает. Так и есть, сопит в обе дырочки. Осаму поднимается, укрывая Накахару одеялом, и, обернувшись напоследок, уходит. «Прости, я соврал». В коридоре Дазай лицом к лицу сталкивается с Мори, но, будто ожидая подобное, даже не удивляется. Он усмехается, прячет руки в карманы и произносит мягким голосом, будто кот мурлычет: — Все, босс. Чуя больше не под вашим контролем, — Осаму наклоняется вперед, издевательски улыбаясь и заглядывая прямо в глаза. — В противном случае, пострадает ваш левый глаз. Я слов на ветер не бросаю, вам ли не знать? Выкобениваться перед боссом, обращаясь к нему на «вы» — извечная фишка Дазая. Сейчас он чувствовал себя победителем, однако что-то во взгляде Огая заставило его насторожиться. — Конечно, не под моим контролем, — кивает экс-врач, вертя в руках скальпель. — Однако под моим надзором. Мне поступило выгодное предложение, отказаться от которого было бы весьма глупо, — он протягивает Дазаю какой-то лист, хищно усмехаясь. Выражение лица Осаму меняется, стоит прочитать несколько строчек. — Вы… — теперь это отнюдь не чувство превосходства. Осаму в ярости. — Как вы могли так поступить? — он сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ткань бинтов. — Он не вещь, чтобы так с ним обращаться. Я не позволю! — Дазай загораживает вход в палату. Но кто он такой? Всего лишь пятнадцатилетний мальчишка. Импульсивный, в силу своего возраста. — Дазай, в этом мире он никому не нужен. Ты не в счет. Зачем кому-то ребенок, убивший больше пятидесяти человек? — Поэтому вы согласились?! — выкрикнул Осаму. — Двести миллионов йен — довольно большая сумма, что ж… — он издает короткий смешок. — Раз вы так желаете денег, я пойду вместо него. За меня вам заплатят гораздо больше! — Если хочешь справедливости, Дазай, ищи ее в другом месте, — Огай разворачивается на каблуках. — Решение не изменится. — Вы не можете… Вы просто не можете… Вы считаете это милосердием?! Огай даже не обернулся. Дазай обессиленно упал на колени. Все это не похоже на какой-то сон. Чую действительно продали, как лабораторную крысу. Еще раз Чуя просто не выдержит. Он не сможет выбраться из этого ада. Он сломается. Он опустит руки и погибнет. Осаму этого не желал всем сердцем. А он до сих пор чувствовал на своих губах поцелуй. Это не милосердие. Это боль.