Раз-два-три. Тик-так.
***
Накахара Чуя всегда казался Дазаю чем-то недостижимым. Яркий, жизнелюбивый и чересчур эмоциональный. Сплошной рыжий, искрящийся напряжением и ненавистью к Дазаю комок. Было в нем что-то еще, что Осаму никак не мог разглядеть и понять. — Прекрасный день, чтобы умереть, — ноет он после одной из зачисток. Чуя цыкает, сует руки в карманы и останавливается. Плюс еще одна причина, по которой его бесит Дазай. — Опять? — спрашивает он, передернув плечами от вечерней прохлады. К тому же недалеко был порт. Дазай залезает на тонкое ограждение, едва балансируя. Внизу шелестит зеленая листва, чуть оступишься — упадешь. Если выживешь, останешься калекой на всю жизнь. Чуя роняет свою шляпу от резкого движения вперед и хватает Осаму за рубашку в самый последний момент. — Сдурел?! — кричит он, получив в ответ только смешок. Сейчас у него дикое желание разжать пальцы и отпустить напарника в свободный полет, тем самым исполнив его мечту. — Какой же ты болван, Чуя, — качает головой Осаму. — Такому, как ты, точно уж меня не понять. — Придурок! — Чуя дергает Дазая на себя, заставляя прыгнуть с ограждения на твердую землю. Осаму стоит на едва трясущихся от волнения ногах. Что бы он там ни говорил, а каждая попытка суициднуться подбрасывала в кровь приличное количество адреналина. — Постоянно говоришь: «Я хочу умереть». Даже зная, кто ты, — заговорил Чуя срывающимся полушепотом. — Знаешь, Дазай… Я вот не знаю, кто… Что я такое! Осаму поднимает на напарника взгляд, полный недоумения. О чем это он сейчас говорит? — Семь лет назад я столкнулся с настоящим адом. Если до него я хотя бы чувствовал себя живым, то теперь я просто существую. Кусок моей жизни — сплошная черная дыра, — голос его странно надломился. — Просто я не знаю, человек я или же… — он поднимает глаза. На лице улыбка, а по щекам струятся слёзы. — Я ничего не знаю. У меня ничего нет. Осаму смотрит на напарника с широко распахнутыми глазами. Он делает шаг вперед, заключая Накахару в объятия. Тот от неожиданности кладёт ладонь в чёрной перчатке на плечо. — Чуя. Прости. Чуя коротко вдыхает, прикусывая губу. Он чувствует проспиртованный запах бинтов, запах пороха и пота. Он прикрывает глаза, сжимая пальцами ткань черного плаща. — Пожалуйста, отвали. Ты мне противен. — Молчи, мелочь, — хмурится Дазай, снимая шляпу и растрепывая рыжие волосы. ****
Тик-так… …тикают настенные часы. Под отклеившимися обоями шебуршит лапками жирная серая крыса. Осаму сидит на стуле, опустив голову вниз так, что не видно его лица, и теребит пальцами край плаща. Он чувствует на себе пристальный взгляд господина Даремо, но продолжает делать вид жутко раскаивающегося ребенка. — Мне все рассказали, — врач устало откидывается на спинку кресла, массируя виски. — Мотив? — Не позволить умереть, — Осаму проводит указательным пальцем по строчке шва и, наконец, поднимает голову. — Вам сказать, что я понял? — Даремо заинтересованно склонил голову, и Дазай продолжил: — Когда-то я говорил, что жизнь не имеет ценностей. А после встречи с Чуей действительно решил узнать, чего она стоит. Меня немного пугали такие перемены, но я действительно пытался. Неожиданно мне пришла в голову мысль: а если я живу не ради Мафии? Ведь сейчас я ей не доверяю. Тогда ради чего я живу? Ради кого-то особенного? — Чуя? — догадался Даремо. — Знаешь, звучит, как признание в любви. — Но это не оно, — отвечает Дазай, игнорируя всплывший в памяти поцелуй. Посмеявшись, Даремо произнес: — Значит, ты не будешь делать больше глупостей, верно? — Верно, — усмехается Осаму. — Потому что их и не придется совершать. Врач вопросительно вскидывает бровь. — Извините, — бормочет Осаму, но раскаяния в его голосе не слышно. — Я специально взял скальпель из вашей лаборатории, — он делает быстрый выпад вперед, в руке блестит кончик острого лезвия. В карих глазах плещется странное безумие. Скальпель лишь срезает с лица маску, но вреда никакого не наносит. — Милый мальчик. Как же ты наивен, — шепчет ученый, хватая Осаму за руку и выбивая из нее оружие. Он грубо заламывает тонкое предплечье за спину, нанося удар коленом по ребрам. Слышится кашель и тихий смех. — Мне стоило все продумать. — Верно, — господин Даремо отпускает мальчишку, и тот падает на ковер, хватаясь за покалеченную руку. Больно — слышится шепот. А Дазай ненавидит боль. — Я мог бы тебя убить, — мерным голосом вещает врач. Черные ботинки останавливаются как раз под носом у Осаму. Тот вскидывает голову, яростно глядя на врага. В карих, все еще не потухших глазах виднеется слабая искра страха. Даремо хватает мальчика за волосы. — Но я не буду этого делать. Огай мне голову оторвет, когда узнает. Я позволю тебе смотреть, как он умирает. — Вы не тронете его, — шипит Осаму, дергаясь в крепкой хватке. — Как скажешь, — усмехаются в ответ.***
Кап-кап… …капает водичка на камни. Бежит мерным ручейком, выдалбливая дыру в чаше терпения. Слишком тихо, слишком пусто. И тоскливо. Тоска невыносимая скручивает внутренности, заставляет кашлять от горечи во рту. Тело содрогается от очередного приступа лихорадки. В глазах нет блеска, они смотрят сквозь реальность в никуда. Жаль. Ведь люди, как батарейки. Тоже могут сесть. Осаму, поднимая полы плаща, садится и укладывает руку на колено. Смотрит снизу вверх в мутные практически синие глаза. Чуя крупно дрожит, задыхаясь от сильного кашля. — Осаму. Я так больше не могу… — лепечет он еле слышно. Ему так плохо, так больно. Он больше не станет прежним. Он больше никогда не улыбнется. Дазай кладёт свою ладонь ему на лоб, едва заметно вздрагивая — такой горячий. — Так холодно, — говорит Чуя вопреки мыслям Дазая. — И он зовет меня. — Кто? — настороженно спрашивает Осаму. — Арахабаки. Тик-так… Время застывает. Воцаряется молчание. Дазай чувствует, как его плеч касаются черно-красные щупальца древнего бога. Он почти видит его светящиеся золотом глаза. Реальность свертывается в одну спираль, а к горлу подкатывает ком тошноты. Дазай видит на своих руках кровь. Чужую кровь. Ее запах бьет в нос. Зрачок в глазах сужается от ужаса. Уже? Нет-нет! Осаму зажмуривает веки и вертит головой. Видение отступает. Снова равнодушный взгляд напротив, снова пустая комната. Кажется, Дазай тоже начинает сходить с ума. Замах ладонью. Звук пощечины. Осаму не сдерживает надрывного крика. — Очнись! — он бьет еще раз. Но Чуя, будто кукла, не обращает на удары и боль никакого внимания. Ведь больнее быть уже не может. — Да приди же ты в себя! Чертов слабак! Тряпка! Ненавижу! Чуя сваливается на подушку, утыкаясь в нее носом. Рыжие пряди, сбившись, превратились в грязные запутанные сосульки. Избиение не повлияло ровным счетом никак. Дазай обещал, что вытащит. Обещал, что все будет хорошо. Обещал, прежде всего самому себе, что Чуя улыбнется еще раз. Подорвать бы это место к чертовой матери и сбежать как можно дальше. — Рыжик, — это прозвище так приелось, однако Чуе уже глубоко фиолетово. — Эй, поговори же со мной. Я не хочу знать, что потерял тебя окончательно. Уже сегодня, — слышишь? — сегодня ты увидишь солнце. Действительно увидишь. — Солнце? — хрипло переспрашивает Чуя. Мысли ускользают. Единственные слова, за которые цепляется Накахара, — «солнце», «рыжик» и «Осаму». Он одними губами повторяет последнее, видя перед глазами пустоту, и слышит: «Я здесь». Однако тепло рядом ускользает. Чуя опять лихорадочно пытается вспомнить что-то из того, что чувствовал раньше. Он нерешительно приоткрывает рот. — О, дарители темной немилости… — судорожный вздох и красное свечение. — Не тревожьте меня вновь. Чуя не чувствует тела полностью. Поэтому способность слабо подчиняется хозяину. Гравитация давит на ребра, слышится хруст. С губ срывается крик боли и алая капля. По стенам бегут угрожающие трещины, воздух плавится, с потолка сыпется побелка. Из груди вырывается торжествующий смех. Теперь их очередь страдать. Снова. Осаму слишком слабо верит в то, что слышит и видит. Слышит он истеричный смех, а видит огромного монстра, пышущего злобой и людскими страданиями. Огромный клубок из щупалец с зубастой пастью и красными бесформенными пятнами вместо глаз. А где же Чуя? Неужели внутри? Осаму смутно, но понимает: чтобы кошмар прекратился, нужно коснуться непосредственно носителя божества, что решило показаться на свет. Это уже не способность. Дазая разорвет на мелкие кусочки, попробуй он сунуться туда. А если повторится ситуация с Чашей, масштаб разрушений будет гораздо больше. Осаму надрывно выкрикивает имя Накахары. Но монстр то и дело выбирает жертв в белых халатах, превращая их в ничто. Лаборатория! Решение приходит спонтанно. Дазай прекрасно понимает, что Чуя может умереть. Но пока лаборатория целая, есть шанс уничтожить Порчу раз и навсегда. Но дверь заперта, а чтобы ее открыть нужен электронный ключ, которого у Дазая нет. Панически дергаясь, мальчишка, сломя голову, несется к белеющему в коридоре трупу. Он роется в карманах халата и, о чудо, находит то, что нужно. Рядом рушится стена — Арахабаки близко. Осаму бежит обратно, проводит магнитной полоской по сканеру и открывает дверь. Очередная взрывная волна откидывает его далеко от выхода. Стекло, которое во время опытов так отчаянно пытался выбить Дазай, сыпется в белый порошок. Осаму поднимается, охая от боли в левой ноге — кажется, его что-то задело. Вон, кровь идет. Приходится ползти, перелезая через оконный проем. Только бы все работало. Свет в лаборатории еще не отключился. Кое-как поднявшись, Дазай бьет ладонью по красной кнопке — система начинает работать, хотя изредка подмигивают лампы, искрятся от повреждений компьютеры. Нужно всего лишь нажать еще одну кнопку — Арахабаки окажется заперт, а Чуя… Осаму мотает головой. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Сам Арахабаки тоже почему-то медлит. Но вот его огромная лапа замахивается. Дазай жмурится, нащупывая пальцами кнопку, и давит. Он видит сквозь закрытые веки белое свечение, слышит рев чудовища. Он молится, чтобы все закончилось, чтобы Чуя оказался жив. Господи… Да он никогда в него не верил. Но сейчас пусть все будет хорошо. — Извини, — шепчет он отчаянно. — Извини, извини, извини, извини… — тысячу раз! извини! Наступает тишина, и Осаму решается открыть глаза. В десяти метрах над землей висит тело. Красные узоры на руках постепенно исчезают, свечение вокруг тоже. Дазай еле успевает подбежать, чтобы подхватить падающего напарника на руки. Бледного. И абсолютно не шевелящегося. Осаму облизывает пересохшие губы, тяжело приземляясь на одно колено. Он очень хочет, чтобы у этого мальчишки оказалась в запасе еще одна жизнь. Он кладёт ладонь на чужую грудь. Ту-дум… Ту-дум… Бьется! Из последних сил, но бьется! Осаму судорожно выдыхает, прижимая хрупкое тело к себе. — Живой… С потолка начинает лить вода — сработала пожарная система. Осаму поспешно снимает плащ, накидывая его на плечи Чуи, подхватывает рыжего на руки и, хромая, начинает выбираться из полуразрушенного здания.***
Мори ждет. Смотрит на часы, висящие под потолком, и ждет. Ох, как ему страшно. До трясущихся поджилок, до мерещегося шевеления в затененных углах. Охраны около входа нет, только Элис преданно сидит на длинном узком столе, перебирая маленькими пальчиками оборки на платье, и подползает ближе, соблазнительно оглаживая шею босса Мафии. Розовые губки складываются бантиком и так сладко тянут: «Рин-та-ро». Элис, милая Элис, знала бы ты, что творится у него в душе. О, но ведь Элис все прекрасно знает. Дверь медленно открывается, девочка пропадает. Огай вновь смотрит на часы, качая головой. Он ожидал его немного позже. — Меня сейчас стошнит, — слышится голос, в котором действительно полно отвращения. — Всегда знал, что маленькие девочки в твоем вкусе. Мори вдруг становится смешно. Он этого и не скрывает, хохоча в голос. — Дазай, — произносит Мори, — Ты пришел сюда, чтобы сказать мне только это? О, Дазай много чего хочет ему сказать. — Я ожидал, что ты меня убьешь на месте, — босс издает короткий смешок. — А куда мне торопиться? — возражает Осаму. — Я хочу поговорить. — О чем же? — Мори склоняет голову вбок. Уже интереснее. — Зачем ты все это устроил? — Хотел, чтобы ты убил меня. Осаму дергается. Это игра? За спиной он держит пистолет, который так кстати оказался в бардачке угнанной машины. Пустить пулю в голову, ни в чем толком не разобравшись? — Не припомню, чтобы ты смерти жаждал, — хмыкает Дазай, подступая ближе. — Я тебе объясню, — Огай поднимается, сцепляя руки за спиной. — С тех самых пор, как умер прошлый босс и я встал на его место, приспешники старой Мафии стали точить на меня зуб. Убив меня, они бы передрались за место главы Мафии, и тогда бы организации пришел конец. А ты, Дазай, пустив мне пулю в лоб, окажешь им услугу. И к тому же сам станешь главным мафиози. — Вы мне сейчас зубы заговариваете? — выкрикивает Дазай, вскидывая руку с оружием. — Босс готов сделать все во благо процветания организации. — И поэтому вы использовали Чую?! Для этого вы заставили его страдать?! По-вашему, это зовется правильным?! Да вы представить не можете, что наделали! — Дазай срывается, снимает предохранитель и касается курка, вдруг замирая. Да… Мори — эгоист. Ради организации? Чушь какая-то. Ради того, что у него в принципе есть. — У тебя есть оно. — Что?.. — Осаму вздрагивает, с изумлением чувствуя на глазах слезы. — Зеркало милосердия. Чёрт! Осаму стреляет. В душе пусто. Никакого облегчения. Тело с характерным звуком падает на красный ковер — следов крови на нем совсем не видно. В воздухе появляется Элис. Своими аккуратненькими ножками она приземляется на корточки рядом с умирающим Огаем, подпирая хорошенькое личико ручками. — Ты всегда меня расстраивал, Ринтаро, — шепчет она, а затем обращается к Осаму. Слов ее почти не слышно: — Он раскаивается… Способность превращается в блестящую пыль и рассеивается в воздухе. Осаму, наконец, опускает слегка затекшую руку и обессиленно падает на колени. Все… закончилось?***
7 лет спустя…
— У меня нет времени, чтобы тратить свое время и своих людей на ваши разборки, — кипятится Осаму. Бровь опасно дергается, пальцы отстукивают ритм по столу. — Есть дела гораздо важнее. — Но, босс, они настаивают на аудиенцию у вас. — Что? — Дазай переплетает пальцы, укладывая на них голову. — Интересненько, — тянет он. В конце концов, это все еще дети. — Пустите одного из них ко мне. Желательно самого буйного. И пусть здесь будет Акутагава. Безопасности ради. — Как скажете, босс. Тому мальчишке от силы лет четырнадцать. Подбитый глаз, белая повязка на рыжих волосах, которая явно косит под бандану. А в зеленых глазах столько нахальства, что Осаму невольно усмехается. — Мы просим, чтобы нас приняли в ряды Портовой Мафии! — выкрикивает он бойко. Глаза у Дазая округляются. Он смеется. — Малыш, а тебе не кажется, что ты еще не дорос, м? Кажется, такие слова сильно бьют по самооценке малого. — Я еще вырасту! — парирует он. Во взгляде Осаму что-то меняется. — Вырастешь? — переспрашивает он, выгибая бровь. — Тогда у меня вопрос. Ты знаешь, что такое Портовая Мафия? Это темная сторона Йокогамы. Ты готов ступить на эту сторону? Малец колеблется, подбирая в голове слова. — У… у нас больше нет выбора. Мы из трущоб, у нас нет дома. Дазай слушает очень внимательно. С каких это пор он мать Тереза, которая подбирает детей с улицы? Он что-то обдумывает, а затем выдает: — Акутагава, — тень позади мальчишки шевелится. — Отведи этих детишек к Одасаку. Тень склоняется, протягивая пацаненку руку. Тот, подозрительно осмотрев мафиози, все же хватается за холодную ладонь. Дверь закрывается, и Осаму вздыхает. Он поднимается, поправляя на плечах плащ. За эти семь лет Мафия стала совсем другой, раз даже такие отчаянные мальчишки желают стать ее частью. В руках звякают ключи. Дазай открывает дверь. В квартире слишком душно, и Осаму с ужасом осознает, что забыл открыть хотя бы одно окно. Он поспешно снимает с себя обувь, а плащ вешает на крючок. Так тихо. Он стучит в одну из комнат, надеясь получить хоть какой-то ответ. Но ничего не происходит. Осаму заходит и сразу спешит к балкону, открывая его настежь. Прохладный вечерний воздух врывается в комнату. Свежий ветер поднимает прозрачные шторы. — Забавного сегодня пацанёнка видел, — смеется вдруг Осаму, подходя к шкафу с книгами. — Тебя напомнил, — он достает со второй полки книжку в золотистой обложке. — Сервантес. Ты не против? — опять молчание. Дазай вздыхает, садясь на кровать и откладывая книгу в сторону. — Может, хочешь чего-нибудь, м? Ох, волосы так отрасли, — он касается бледной щеки, заправляет за ухо рыжую прядь. Когда-то голубые глаза смотрят в никуда, сквозь Дазая. Но Дазай уже привык. Он поправляет подушки, чтобы было удобнее. Хотя какая рыжему разница? Просто Осаму не все равно. — Ты же слышишь меня? Чуя. Молчание. Тонкая рука вдруг шевелится. Дазай замирает, следя за тем, как она медленно, дрожа, накрывает его руку. — О…саму… — бледные губы дрожат. Осаму слышит, как его сердце бьется в несколько раз быстрее. Из груди вырывается счастливый смех. Спустя семь лет он все же услышал ответ. Может, все еще получится? Осаму готов ждать сколько угодно. Сжимая вторую ладонь, он с улыбкой на лице произносит: — Да, Чуя. Я рядом. Я здесь!